Алексей Макеев - Ледяной свидетель (сборник)
– Я так понимаю, что-то пошло не так? – поторопил его Крячко, который больше всего был заинтересован в развязке.
– Увы, – подтвердил Захарчук. – И испортила все как раз жена Долгунова! Глупая дамочка, эмоциональная, хотя эти два качества часто идут рука об руку. В течение всего процесса она постоянно выкрикивала из зала реплики о том, что ее муж невиновен, перебивала других свидетелей. Я неоднократно делал ей замечания, но это не помогало. Мне даже пришлось наложить на нее штраф в тысячу рублей за неуважение к суду. И вот когда Володя уже почти торжествовал победу, она, горя самым искренним желанием помочь, вдруг вскочила с места и с горящими глазами заявила, что адвокат правильно во всем разобрался, что ее муж не виноват. И она может это подтвердить, потому что только сейчас вспомнила, что в тот вечер они ходили в кино, а потом поехали якобы в ресторан, где просидели до середины ночи! Я, признаться, оторопел. Несколько раз спросил, может ли она под присягой подтвердить свои показания. Она ответила, что да.
– И что? – уточнил Крячко, потому что Захарчук опять замолчал. Было очевидно, что судье очень неприятны эти воспоминания.
– И ничего хорошего! – раздраженно отозвался он. – Прокурор аж подпрыгнул от такого подарка! Он тут же нашел кучу свидетелей, которые опровергли показания Натальи Долгуновой. Она сама в тот день была в другом месте, ее видели несколько человек, и не могла быть вместе с мужем ни в кино, ни в ресторане. Она отправила ребенка к матери и пошла в гости к подруге – одна, без мужа, который с самого начала заявлял, что приехал домой и лег спать, буквально вырубился после трудного дня и проспал до утра. И это лжесвидетельство в итоге стало решающим фактором. Володя Троепольский от неожиданности растерялся. Будь он более опытным, то, конечно, глазом бы не моргнул и смог бы выпутаться. Но он растерялся. Сразу как-то занервничал, заерзал, ну, а прокурор, который старше Володи лет на двадцать и на судебных процессах собаку съел, тут же заявил, что адвокат и обвиняемый просто в сговоре со свидетельницей и что они вместе придумали такой неуклюжий трюк. Доказательств у него, разумеется, не было, но это стало переломным моментом и на впечатлении суда отразилось самым худшим образом. Да и Наталья хороша! Вместо извинений стояла на своем как баран, хотя это было просто глупо. А я не люблю, когда из меня пытаются сделать дурака. – Тон судьи стал жестким. – И как ни жаль мне было Троепольского, я вынужден был вынести обвинительный приговор. Долгунов получил десять лет тюрьмы, а Наталья осталась на бобах – без мужа и без денег.
– А много было украдено? – поинтересовался Крячко.
– Десять миллионов. Рублей, – ответил судья. – Глотов тогда готов был носом землю рыть, чтобы их найти. Перевернули все вверх дном – квартиру, дачу, подвал, квартиру родителей – ничего! Глотов уверял, что у Долгунова был сообщник, которому он и отдал их на хранение, но это же все слова. Где он, этот сообщник? Кто его видел?
– А что стало с Глотовым после этого?
– Да я, знаете ли, не слишком интересовался его судьбой. Кажется, он затеял судебный процесс с этой питерской фирмой – точнее, она затеяла, но чем там дело кончилось, я не в курсе. Фирму свою он сразу ликвидировал – и юридически, и фактически. Слышал, что уехал в Москву, надеясь там открыть новую фирму, разбогатеть и рассчитаться с долгами.
– А жена Долгунова как себя чувствует после всего?
– Как чувствует, не знаю. Володя ее навещал после того, как Алексея посадили, говорил, что живет она очень бедно. Машину отобрали, все деньги, что нашли у Долгунова дома и на счету, пришлось отдать в счет похищенной им суммы. Теперь одна растит дочку, хорошо хоть родители помогают. Володя тоже как-то участвует в ее жизни.
– Это с какой стати? – удивился Крячко. – Вину заглаживает? Так она сама виновата!
– Он, как бы это ни звучало, ей симпатизирует, – едва заметно хмыкнул Захарчук. – Они давно знакомы, и когда Алексея отдали под суд, Наталья разыскала Володю и сама упросила его взяться защищать ее мужа.
– Да, – протянул Крячко. – Кто бы мог подумать!
– Вот именно, – грустно кивнул судья. – Даже мне, признаться, до сих пор обидно. Наталья, правда, не смирилась – писала письма, жалобы, подавала апелляцию, к журналистам обращалась. Ее даже в какой-то местной телепередаче показывали, я, правда, не смотрел. В Москву вроде даже писала на телевидение. Но все напрасно.
– А скажите, Николай Арсеньевич, вы сами верите в виновность Долгунова? – прямо спросил Крячко.
– Если честно, не знаю, – не задумываясь, ответил Захарчук. – Пока Володя его защищал, я практически убедился, что он невиновен. Но потом… Могу лишь сказать, что, если Долгунов все же невиновен, я ему очень сочувствую. Ему и Володе. Наталье – нет, а вот им – да. Кстати, своей вины Долгунов так и не признал.
– А его сообщника не нашли?
– Нет. Да и не доказано, был ли он вообще, этот сообщник.
– А его пытались искать? – спросил Крячко.
– Нет. Кому это надо? Дело закончилось, и Долгунова посадили, – завершил свой рассказ судья и, посмотрев внимательно на Крячко, спросил: – Вам все понятно, молодой человек?
– Да в общем, все. Непонятно только одно: какое отношение это имеет к Неделину? – задумчиво спросил Крячко. – Ну, тема диссертации – понятно, подходит. Но остальное? Кому понадобилось убивать его из-за дела, которое уже закрыто? И что он вообще мог узнать за такой короткий срок, чтобы быть убитым?
– Меня больше волнует, почему он поехал в Москву, – поделился своими размышлениями Захарчук.
– Это как раз можно объяснить. Скажите, вам такой человек – Юрий Кухлинский – знаком?
– Думаю, нет, – нахмурил седые брови старик.
– Может быть, в каком-то деле фигурировал? Как свидетель?
– Нет, нет, – покачал головой Захарчук. – Фамилия редкая, запоминающаяся, она не прошла бы мимо меня. А что?
– Да хотел Неделин с ним в Москве пересечься, но кто-то их встрече помешал, – ответил Крячко.
– В деле Долгунова никакой Кухлинский не фигурировал, – тотчас уверенно сообщил Захарчук.
Крячко посмотрел на часы, висевшие на стене, поскольку своих никогда не носил, ибо терпеть не мог никаких аксессуаров. Пора было встречаться с Гуровым. Стас был уверен, что тот уже закончил беседу с невестой Неделина, и теперь им нужно сопоставить полученные сведения, хотя судья Захарчук Олеси Юрьевой в глаза не видел, лишь слышал, что у его бывшего студента появилась некая девушка.
– Ну, что ж, Николай Арсеньевич, последняя просьба к вам, – обратился к нему Крячко. – Позвоните в суд и распорядитесь, чтобы мне выдали документы по делу Долгунова. На сим дозвольте раскланяться. – Он несколько шутливо склонился перед Захарчуком, стараясь передать манеру общения, присущую аристократии позапрошлого века.
Захарчук все сделал, как и просил Крячко, и сказал, что тот может забрать материалы до шести вечера.
– Как раз успеете, и суд недалеко, – напутствовал он в дверях Стаса. – Можете пешком прогуляться, я всегда так делаю.
– Спасибо, спасибо, – кивал Крячко, думая про себя, что в гробу видал такие прогулочки по двадцатиградусному морозу.
Спускаясь по лестнице, он набрал номер Гурова, однако в ответ услышал, что абонент недоступен. Это несколько его удивило: Лев никогда не отключал телефон, даже во время самой важной встречи. А если бы собирался это сделать, то предупредил бы заранее.
Решив, что разберется с этим позднее, Крячко направился в суд.
Побалагурив немного с миловидной девушкой-секретарем по имени Марина, Крячко выяснил, что работать и жить в Орехове достаточно скучно, что зарплата у секретаря суда чисто символическая, сама работа скучная, а громкие дела с убийствами встречаются здесь достаточно редко. Что завидных женихов здесь нет, поскольку все более-менее дружные с головой давно перебрались в Москву либо в Питер, а недружные самой Марине не нужны; что судья Захарчук – «нормальный старикан», адвокат Неделин оч-чень симпатичный и вполне перспективный, с ним у Марины могло бы получиться, но какая-то «мартышка» уже успела его перехватить. Адвокат Троепольский – тоже ничего, но в последнем деле так лопухнулся, что теперь о том, чтобы перебраться в Москву, ему и мечтать нечего. Равно как и о том, чтобы заполучить Марину, потому как она себе цену знает.
Стараясь делать вид, что ей все равно, Марина попутно пыталась выспросить у Крячко подробности его семейной жизни, но он, отлично понимая ее маневры, намеренно строил из себя болвана и напрямую ничего не говорил. Когда же Марина, поняв, что ничего не добьется, напомнила ему про копию материалов, Станислав сгреб их со стола, поблагодарил и сказал на прощание:
– Спасибо, дочка! Приедешь в Москву – звони.
– Ой, а телефон, телефон вы мне свой дадите? – встрепенулась Марина.
– А как же! – с готовностью кивнул Крячко. – Записывай, а то забудешь! Итак, пиши… Ноль-два! Записала? Вот и умница. Бывай!
