Александра Маринина - Игра на чужом поле
– Я выкурила одну сигарету. На это уходит около десяти минут.
– Что было потом?
– Потом я встала и пошла по аллее в сторону жилого корпуса, намереваясь вернуться в свой номер.
– Вы кого-нибудь встретили по дороге?
– Да, Исмаилова. Он окликнул меня, я подошла, и мы вместе вернулись в корпус.
– Кроме Исмаилова, вы никого не видели?
– Нет.
– Войдя в корпус, вы кого-нибудь видели в вестибюле?
– Разумеется. Там сидела дежурная, еще несколько человек беседовали в углу, где стоят кресла.
– Вы можете их назвать?
– Нет, я с ними незнакома.
– Может быть, вы могли бы их узнать?
– Нет. Я их не разглядывала. Кроме того, они были довольно далеко от меня.
– Вернувшись в корпус, вы пошли к себе?
– Нет.
– Куда вы пошли?
– В номер Исмаилова.
– Зачем?
– Затем.
Повисло недоброе молчание. Наконец следователь улыбнулся.
– Анастасия Павловна, как мне расценивать ваш ответ? Как информацию или как дерзость?
– Как информацию. Считайте, что у меня бедный словарный запас.
– Хорошо, будем считать, что вы пошли к Исмаилову для интимной встречи, о чем вы постеснялись заявить вслух. Сколько времени вы пробыли у него в номере?
– Довольно долго. За это время я успела посмотреть почти половину полнометражного фильма, выпить кофе и даже поговорить с Исмаиловым. В общей сложности около двух часов.
– Все это время Исмаилов находился в номере?
– Да.
– Никуда не отлучался?
– Нет.
– Вы в этом абсолютно уверены?
– Да.
– Вы отдаете себе отчет, что ваши показания – единственное подтверждение алиби Исмаилова на момент убийства? Неточности в показаниях могут быть чреваты неприятными последствиями.
«Не надо меня запугивать, даже в такой интеллигентной форме. Вы могли бы обратить внимание, что все мои показания отличаются исключительной точностью. Я пытаюсь таким примитивным способом убедить вас в том, что понимаю, что вы делаете, что я тоже кое-что смыслю в раскрытии преступлений. А уж тем более убийств, поскольку работаю в отделе по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями».
– Я отдаю себе отчет в этом. У меня нет намерения покрывать Исмаилова. Я говорю то, что соответствует действительности.
– Почему, Анастасия Павловна? Если вы принимаете ухаживания мужчины и приходите ночью к нему в номер для интимной встречи, у вас совершенно естественным образом должно возникнуть желание уберечь его от неприятностей. Так почему же у вас такого желания не возникает?
– Потому что я человек с нормальным интеллектом и здоровой психикой. Я пока еще в состоянии не смешивать удовольствие от ухаживаний мужчины с понятием гражданского долга, призывающего меня воздерживаться от дачи заведомо ложных показаний.
«На самом деле я шла к нему в номер не для того, чтобы устроить, как вы выражаетесь, интимную встречу. Это была обоюдная игра, в которую Дамир играл по необходимости, а я – из интереса. Он изображал чувственность, так как я ему зачем-то была нужна, а я делала вид, что верю ему, потому что хотела понять, зачем он все это затеял. А теперь мне особенно интересно это понять, потому что необходимость во мне как-то резко отпала. Как жаль, что вы не хотите поговорить со мной об этом».
Настя четко и добросовестно отвечала на вопросы следователя, ведя с ним пространный мысленный диалог. Она так готовилась к этому разговору, что не желала смиряться с установкой следователя держать ее на дистанции. Пусть не вслух, пусть лишь про себя, но она все равно скажет все, что считает нужным.
– Возвращаясь из номера Исмаилова, вы проходили мимо номера 240?
– Я не знаю, где расположен номер 240. Если в том крыле, где люкс, то проходила. Если в другом – тогда не проходила.
– Разве вы не смотрели на номера комнат, когда шли по коридору?
– Нет. Кроме того, в коридоре было темно.
– Исмаилов провожал вас?
– Нет.
– Почему?
– В этом не было необходимости. Я не боюсь темноты и не плутаю в трех соснах.
«В свете того, что Дамир сказал мне днем, мне показалось по меньшей мере странным, что он не пошел меня проводить. Значит ли это, что в предыдущий вечер и даже в первую половину дня существовала какая-то опасность, вероятность наступления какого-то нежелательного события, предотвратить которое вполне могло присутствие рядом со мной Дамира? А в тот вечер эта опасность сначала была, недаром же он метался по парку и искал меня, а потом вдруг растаяла, словно ее и не было, и Дамир даже не счел нужным почти в два часа ночи проводить меня со второго этажа на пятый».
– Благодарю вас, Анастасия Павловна. Уверен, что это не последняя наша встреча, мне придется еще раз допросить вас.
– Простите, можно мне все-таки задать один вопрос?
– Задавайте. Но не могу вам обещать, что отвечу на него.
«Терпи, милая, терпи, осталось немного, потом все выяснится и встанет на свои места».
– В карманах верхней одежды Алферова или в его комнате не находили пачку сигарет «Аскор»? Черная твердая пачка с золотыми буквами.
– Нет. У вас больше нет вопросов, Анастасия Павловна? Тогда еще раз благодарю, всего доброго.
Настя не помнила, как дошла до своей комнаты. Она уже ничего не понимала. Ладно, он хам, считающий ниже своего достоинства обсуждать профессиональные вопросы с женщиной. Но не дурак же он, в самом-то деле? Почему же в таком случае он никак не отреагировал на ее последний вопрос? Он должен, просто обязан был спросить ее, что за пачка, почему она могла остаться у Алферова. Тогда она объяснила бы ему, что забыла эту пачку сигарет на скамейке. Если Николай ее не нашел, тогда одно дело. Но если нашел и нес в руках или положил в карман, то ее должны были при нем обнаружить. Обнаружили? Нет. Тогда где она? Выпала при падении, когда его убивали? Значит, убивали его не в номере. Дальше ход мыслей и рассуждений был очевиден для нее. И совершенно непонятно, почему это не было так же очевидно для допрашивавшего ее следователя.
Она заперла изнутри дверь и медленно, едва шевелясь, начала готовить себе кофе. Руки дрожали, пальцы немели и плохо слушались, ноги были словно чужие. Перед глазами мелькали противные черные точки, будто целый рой мух носился взад-вперед по комнате. Внутри, в душе, постепенно разливался мертвящий холод, от которого, ей казалось, даже пальцы на руках и ногах становились ледяными. Радость от работы куда-то исчезла. Зато вернулась обида, приведя с собой тоску и скуку.
* * *Человечество делится на Мужчин и Женщин. Эта банальная истина, вместо того чтобы просто констатировать биологический факт, постепенно превратилась в правило, в руководство к действию, ориентируясь на которое человечество стало выстраивать свой шаткий социум. По мере того как продвигалось «строительство», правило было несколько расширено. Так, наряду с основными категориями Мужчин и Женщин появились дополнительные, так сказать, факультативные категории Женоподобных Мужчин и Мужеподобных Женщин. Факультативные категории рассматриваются как нонсенс, достойный занесения в Красную книгу.
Руководствуясь основным правилом, мудрое человечество стало придумывать разные по степени сложности игры: отдельно для мужчин, отдельно для женщин, отдельно для смешанных команд. И так увлеклось процессом социально-половой сегрегации, что не заметило, как границы, которые вначале были какими-то невзаправдашними и тоже являлись больше ритуалом, частью игры, вдруг из игрушечных превратились в самые что ни на есть настоящие, железобетонные, пробить которые не в состоянии ни самый передовой ум, ни самое совершенное оружие.
Белошвейкой должна быть женщина. Заниматься раскрытием преступлений – мужчина. И все. И хоть тресни. Любопытно, что закройщиком и модельером мужчина вполне может быть. Ив Сен-Лоран, Вячеслав Зайцев, а также знаменитый дизайнер женских причесок Видал Сассун – тому подтверждение. И не менее любопытно, что расследованием преступлений тоже может заниматься женщина.
Женщин-следователей едва ли не больше, чем следователей-мужчин. Но уголовный розыск – епархия мужская, и не моги на нее посягать, глупая баба. Ибо что традиционно считалось работой розыска? Личный сыск, засады, погони, перестрелки, задержания и прочие погремушки, которыми тешила себя мальчишеская романтика. Этими погремушками потрясали художественные и публицистические произведения, а также изустно передающиеся баллады и сказания. Почему-то никто не любил говорить о том, что раскрытие преступлений – работа умственная, негромкая, невидная. Что, прежде чем идти демонстрировать чудеса личного сыска, нужно не один час просидеть за столом, сосредоточенно перебирая в памяти места, адреса, биографии, клички, приметы внешности, особенности речи и поведения, и только потом идти туда, не знаю куда, и искать того, не знаю кого. Что, прежде чем мчаться на трех машинах с мигалками задерживать вооруженного бандита при помощи стволов и накачанной мускулатуры, нужно долго и кропотливо собирать информацию, отслеживая все передвижения вышеозначенного бандита и составляя, подобно синоптикам, прогнозы его перемещений на завтра.
