Николай Леонов - Мщение справедливо
– Пять лимонов? – Галей искренне хохотнул. – Высоко себя ценишь. А если всего два, так отдашь?
Аким задумался, вновь взглянул на Бориса и твердо сказал:
– Лучше один. Тогда точно передам. А дорого ценю я не себя, а тебя. С тобой выгодней пять раз по миллиону сделать, чем схватить один и сбежать.
– Допустим, я тебе поверил. Только вот где взять тот миллион?
– Кабы знал, не сидел бы тут, а жил бы у теплого синего моря.
– Ты парень открытый, честный?
– Не скажу, не знаю. Продавать – не продавал, а про себя не знаю. Может, и честный, а может, не продавался потому, что мне мою цену не давали.
– Стреляешь хорошо? – спросил неожиданно Галей.
– Смотря из чего, на каком расстоянии. Точно не снайпер, в ближнем бою, из пистолета стреляю быстро.
– Тир имеешь?
– Имею. Хочешь потренироваться?
– Возможно. Хорошую винтовку для снайперской стрельбы достанешь?
– Сразу не скажу. Я в снайперских делах не мастак, надо проконсультироваться, – признался Аким.
– Это хреново. – Борис долго молчал, затем сказал: – Подготовь мне тир. «Вальтер» или «беретту»-девятку, патронов для тренировки. Будешь готов, позвони брату, скажи, что Бориса ждут завтра утром. А сам подъезжай к этому кабаку через день, в восемнадцать.
– Понял. – Аким кивнул.
– Будь здоров, поезжай, я тут маленько задержусь.
– Удачи. – Аким поднялся, неторопливо вышел из ресторана.
Галей велел официанту убрать со стола, подать чашку кофе и счет, вынул из внутреннего кармана пиджака магнитофон, перемотал пленку, включил воспроизведение, магнитофон положил в карман, надел специальные очки и начал слушать весь разговор с Акимом с самого начала.
* * *Проснулся Гуров, как обычно, в семь, почувствовал незнакомый запах, приподнялся на локте, взглянул в лицо спящей рядом женщины и вспомнил вчерашний день и вечер до мельчайших подробностей.
Обедали втроем, около семи Станислав уехал домой, Таня осталась, словно так и должно быть, оставаться у малознакомого мужчины. Пили мало, как шарахнули по стакану по приезду, так весь обед и до отбытия Крячко больше не притрагивались. Говорила в основном Татьяна, рассказывала телевизионные сплетни, деланно возмущалась, выясняя, что мужчины не знают популярнейших телезвезд.
– Менты, Танечка, темные менты! – смеялся Крячко. – У вас своя компания, у нас – своя. Я же не прихожу в ужас от того, что вы не знаете Семена по кличке Беспалый, за которым шесть покойников и бесчисленное количество разбойных нападений. Сеня, душевный человек, мечтал перерезать вашему покорному слуге горло, – он кивнул в сторону Гурова, – но чуть замешкался и отправился в мир иной. Существует мудрая пословица: «Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня».
Спустя несколько часов Гуров взял Татьяну на руки, напомнил мудрую пословицу и отнес в ванную комнату. Сейчас женщина спит, в спальне витает незнакомый запах. Вчерашний вечер и ночь уходят в прошлое, наваливается новый день.
– Сегодня шестое апреля, четверг, одна тысяча девятьсот девяносто пятого года от Рождества Христова! – сказал Гуров и выпрыгнул из постели.
– А я, может, спать хочу, – пробормотала Татьяна, натягивая одеяло на голову.
– У тебя здоровые инстинкты.
Гуров прошел в гостиную и начал делать гимнастику. Занимался он халтурно, для очистки совести; незаметно увлекся, пропотел, принял душ и громко сказал:
– Подъем! Ванная свободна.
– А кофе дадут? – спросила Татьяна, проскальзывая в ванную. Татьяна завернулась в простыню, как в римскую тогу; стараясь казаться выше, ступала на кончиках пальцев.
– В зависимости от вашего поведения, мадам, – ответил Гуров, проходя на кухню.
– Буду стараться, господин полковник. – Татьяна говорила что-то еще, но Гуров не слушал, удивленно оглядывая чисто убранную кухню, вымытую, стоявшую на своих местах посуду.
«Значит, пока я спал, Татьяна поднялась, убрала и все вымыла», – понял Гуров, но он не знал, приятна ему такая забота или нет. Она женщина взрослая, самостоятельная, живет по своим законам.
За завтраком она взглянула на Гурова, загадочно улыбнулась и сказал:
– Ты прекрасно восстанавливаешься, вчера я чуть было тебя не пожалела такой ты был замордованный, потерянный. Сейчас ты словно ледком схваченный, взгляд жесткий, даже когда улыбаешься.
– Нельзя мужчине говорить о его слабостях.
– Почему? Глупости! Если мужик слабак, так словами его не исправишь, а коли он Лев Иванович Гуров, то слова от него отлетают, как от стенки горох. Я рада, что встретила тебя, благодарна, что ты о любви не говоришь и планов в отношении меня никаких не строишь.
– Не загораживайся, никто не собирается причинить тебе боль. Сколько тебе понадобится на макияж и прочие женские хитрости?
– Минут тридцать.
– Не торопись, мне надо поговорить по телефону.
Татьяна убрала со стола, быстро перемыла посуду, скрылась в ванной. Гуров позвонил Орлову домой, услышав ответ, сказал:
– Добрый день, Петр. Надеюсь, сегодня ты отошел?
– Здравствуй, Лева. – Орлов, видимо, завтракал, через небольшую паузу продолжил: – Приказ ясен и прост: убийство раскрыть, свидетелей не беспокоить.
– Убийство мы раскроем, только не докажем...
– Раз не докажешь, значит, не раскроешь, – перебил Орлов. – Может, бросить все к нехорошей матери, изображать активность, писать длинные бумаги?
– Можно, мой генерал. Есть один нюанс – вернулся к жизни Борис Галей. Оплачивал его работу Якушев, команду о ликвидации Галея давал полковник Ильин. Деньги у киллера на исходе, по имеющимся у меня данным, он собирается получать долги.
– Ты сам большой и умный, думай, как лучше. Я вас прикрою, вы со Станиславом до понедельника в конторе не появляйтесь. Якобы вы ищете подходы к воскресшему киллеру, косите на него как на убийцу замминистра.
– Интересная мысль, Петр, только кто в нее поверит?
– Никто и вникать не станет. Лева, я тебя Христа ради прошу, не беспокой ты в эти дни героев, пусть они от тебя отдохнут. Пока. – И Орлов положил трубку.
– Я готова. – Татьяна вошла в гостиную, в макияже и на высоких каблуках, она чувствовала себя значительно увереннее.
– Какие дела на сегодня? – без любопытства, лишь из вежливости поинтересовался Гуров, набирая номер.
Татьяна поняла, что ответа не ждут, присела на валик дивана, взяла со стола сигареты. Она не курила, дымила порой из баловства.
– Проснулся? Дома нормально? – спросил Гуров, услышав в трубке голос Крячко.
– Дочь ушла в школу, жена на работу, я домываю посуду! – рапортовал Крячко. – Готов служить без страха и упрека!
– Тебе дали гулять до понедельника. Так у Петра – душа генеральская, широкая, а я твой начальник – известный жлоб. Потому приезжай ко мне...
– От меня привет, – сказала Татьяна, неумело прикуривая.
– Вчера вечером Татьяна Евгеньевна передавала тебе привет.
– Польщен, передай поклон. Я через пять минут выезжаю. Да, Танюше скажи, чтобы дождалась меня, я ее подброшу в телецентр или куда надо.
– Передам. – Гуров положил трубку. – Станислав велел передать, что если требуется, он тебя подбросит.
– Странные вы, менты, люди. – Татьяна взяла свой плащ, сумочку. – До двери проводишь?
– Обязательно. Даже до лифта. – Гуров поднялся, отомкнул стальные двери, вышел первым, вызвал лифт. – Я не хам, Танюша, но я не хочу выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Если будет настроение, к вечеру позвони сюда.
– Обязательно. – Татьяна состроила гримасу, чмокнула Гурова в щеку и вошла в подъехавшую кабину.
* * *Полковник Ильин вышел из генеральского кабинета, еле сдерживая переполнявшую его радость и, казалось бы, уже потерянное ощущение свободы. Ильин уже давно не мучился угрызениями совести, многолетняя служба отучила. Он был до крайности циничен, при необходимости жесток и, будучи человеком умным, считал, что на нем уже давно клейма негде ставить. Неожиданно все оказалось значительно сложнее.
До визита Галея полковник был убежден, что давно работает исключительно за деньги, никаких идейных убеждений у него нет, как нет их давным-давно ни у кого из окружающих. Существует лишь один интерес – личное благополучие, все остальное – от лукавого. Так было, когда полковник платил членские взносы, так осталось, когда он вместе со всеми на партию наплевал. Причем наплевал совершенно искренне, так как в данной организации, как бы она ни называлась, лучше, чем где-либо еще, знали, что самыми бездарными сотрудниками, самыми старательными подхалимами и мздоимцами всегда были именно партийные выдвиженцы.
О собственной морали Ильин был невысокого мнения, убежденный, что надо быть как все; можно работать чуть лучше, но знать грань, иначе – вышвырнут. Прослыть чистюлей и умником значительно опаснее, чем быть заподозренным в мелком взяточничестве. О какой морали тут говорить?
