Андрей Иванов - Черный король
– Эй, кто-нибудь! – закричал Дукалис. – Помогите!
Охрипший голос оперативника одиноко прозвучал
над темной речной водой. На пустынном речном берегу не было никого, кто бы его услышал и протянул руку помощи.
– По-мо-ги-те! – надрывался Дукалис.
– Ите! Ите! – отвечало эхо.
К счастью, вскоре река начала сужаться, и на одной из ее излучин течение вынесло милиционера на берег. Оставив бревно, старший лейтенант углубился в прибрежную рощу в поисках человеческого жилья. Минут десять он брел среди деревьев. Один осинник; попавшийся ему на пути, оказался особенно густым. Вдруг, когда оперативник наконец выбрался из кустов, чья-то ладонь сзади легла на широкое плечо Дукалиса. Вздрогнув, он оглянулся. То, что увидел оперативник в следующее мгновение, заставило его усомниться, не является ли происходящее вокруг сном. Перед милиционером стоял индеец. Самый настоящий индеец, каких Дукалис видел в детстве в восточногерманских фильмах и позже в американских боевиках!
– Хао, бледнолицый брат, – сказал краснокожий и сделал приветственный знак рукой.
– Добрый день, – неуверенно произнес Дукалис.
– Рад видеть тебя на стоянке Одинокого Бизона, – продолжил индеец.
Только сейчас оперативник сообразил, что сын прерий разговаривает с ним на чистом русском языке.
– Одинокий Бизон – это вы? – поинтересовался старший лейтенант.
– Я Орлиный Глаз.
– Анатолий, – в свою очередь, представился оперативник.
– Бизон – наш вождь, – объяснил новый знакомый Дукалиса. – Пойдем со мной, я представлю тебя ему.
С этими словами Орлиный Глаз направился вперед, следом заковылял подавленный милиционер. Вскоре индеец и оперативник оказались на широкой поляне, посреди которой Дукалис увидел несколько вигвамов, возле которых бродили соплеменники Орлиного Глаза с разрисованными лицами и перьями в волосах.
Индеец провел оперативника в одно из лесных жилищ, где, дымя трубкой, восседал Одинокий Бизон, человек лет пятидесяти с глубокими морщинами и изрядным брюшком. Состоялось знакомство, в ходе которого пожилой индеец предложил Дукалису огненной воды и вскоре стал лучшим другом оперативника. Дело в том, что Одинокий Бизон сам оказался отставным майором, бывшим работником милиции.
Дукалис и прежде слышал, что в Ленинградской области обитают люди, играющие в индейцев. Эта игра, напоминающая пионерскую «Зарницу», внешне похожа на съемки фильма про Дикий Запад. Одинокий Бизон изложил Дукалису идеологию «индейского движения», в надежде, что тот пренебрежет сомнительными ценностями цивилизации и примкнет к его лесной вольнице. Оперативник обещал подумать над предложением вождя, а пока попросил показать ему дорогу, по которой можно добраться до заимки лесничего Федора. На прощание Бизон обнял Дукалиса, назвал братом и выпил с ним на посошок.
Оказалось, дорога находилась недалеко, в десяти минутах ходьбы от стоянки индейцев. Выйдя на нее, старший лейтенант поймал попутку и вскоре оказался на заимке. Он поведал Федору о своих приключениях. Вдвоем на «Москвиче» они направились к реке, чтобы на надувной лодке лесничего доставить рыбаков с острова на берег.
18
Наглотавшись свежего воздуха и основательно отдохнув от трудовых будней, оперативники Двенадцатого отделения с новыми силами принялись за работу.
Милиционерам удалось выяснить, кто изготавливал шахматы на воркутинской зоне, где служили Рыжов, Белодубровский и Новиков. Это был осужденный на восемь лет и умерший в тюремной больнице Дмитрий Шувалов, шестидесятидвухлетний заключенный, не доживший двух лет до освобождения. Подняв сведения о Шувалове, оперативники узнали, что он происходил из известной в прошлом династии петербургских нумизматов. Оперативникам и раньше приходилось сталкиваться с преступлениями, связанными с нумизматикой. Крупный специалист в этой области Александр Гриншпун не раз консультировал милиционеров. Сегодня с утра Ларин позвонил эксперту и договорился после обеда прийти к нему за советом.
Пожилой нумизмат жил на Чкаловском проспекте. Милицейский «уазик» подвез оперативника до массивного серого здания, возведенного в прошлом веке. Офицер вошел в подъезд. Следы старой лепки еще сохранились на стенах, исписанных и разрисованных подворотными художниками.
Поднявшись на второй этаж, Ларин позвонил. За дверью раздались неторопливые шаги. Оперативник знал, что Гриншпун делает все не спеша. Наконец дверь открылась, и на пороге появился пожилой человек в длинном халате. Познакомившись с Гриншпуном несколько лет назад, Ларин отметил, что нумизмат похож на Эйнштейна, какой запомнился по фотографии в школьном учебнике. Та же седая шевелюра, те же усы и большие, навыкате, глаза.
– Андрей Васильевич, приветствую вас, – сказал хозяин квартиры.
– Здравствуйте, Александр Зиновьевич.
– Проходите, пожалуйста.
Ларин вошел в просторную прихожую.
– Пойдемте в комнату, – предложил Гриншпун.
Хозяин и гость оказались в гостиной, уставленной тяжелой, потемневшей от времени мебелью.
– Будете чай или кофе? – спросил нумизмат.
– Пожалуй, кофе, – ответил Ларин.
– Сейчас приготовлю, – сказал Гриншпун, направляясь на кухню.
Ларин внимательно осмотрел комнату. Последний раз оперативник был здесь полтора года назад. В жилище нумизмата ничего не изменилось. Время, казалось, застыло в этих стенах; Милиционер опустился на кожаный диван, закинул ногу на ногу и стал листать газету «Монетный двор», лежавшую на журнальном столике.
Через несколько минут в комнату вошел Гриншпун, держа в руках поднос, на котором стояли кофейник, сахарница и две чашки. Он разлил кофе, положил в свою чашку две ложки сахара и не спеша начал помешивать напиток.
– Давненько вы у меня не были, – сказал нумизмат.
Ларин тоже положил сахар в чашку и, помешав кофе, сделал пару глотков.
– Не было повода, Александр Зиновьевич, – ответил оперативник.
– Пришли бы без повода, навестили старика.
Ларин улыбнулся:
– Много работы.
– Все ловите жуликов?
– Ловим, Александр Зиновьевич.
– Всех не переловите.
– Почему же так пессимистично? – удивился Ларин.
Гриншпун достал сигарету.
– По телевизору какую программу ни включишь – один сплошной криминал, – объяснил он.
– Я, к счастью, редко смотрю телевизор, – сказал оперативник и тоже закурил.
– Итак, с чем вы ко мне пожаловали? – поинтересовался Гриншпун.
Ларин приступил к разговору, ради которого потревожил седого нумизмата.
– Скажите, Александр Зиновьевич, вам говорит о чем-нибудь фамилия Шувалов? – спросил оперативник.
– А почему у вас возник интерес к этой фамилии?
Ларин знал, что Гриншпун любил реагировать вопросом на вопрос.
– Интерес к ней у нас возник потому, что некто Дмитрий Шувалов мог иметь отношение к делу, которым мы сейчас занимаемся. Нам стало известно, что дед Шувалова был известным петербургским нумизматом, поэтому я и пришел сегодня к вам.
Гриншпун допил кофе и поставил чашку на журнальный столик.
– Да, вы правы, – сказал он. – Матвей Елизарович Шувалов был крупнейшим специалистом в своем деле. Кстати, он жил неподалеку отсюда.
– И где же?
– На Каменноостровском проспекте. Знаете дом с мансардой на Австрийской площади?
– Да, знаю.
– В этом самом доме он и проживал до семнадцатого года. Занимал пол-этажа.
– Значит, Шувалов был состоятельным человеком?
Гриншпун всплеснул руками:
– Не то слово, Андрей Васильевич! Его коллекция оценивалась в сто пятьдесят тысяч царских рублей!
Он подошел к шкафу с массивными застекленными дверцами и, открыв его, достал с полки огромную книгу в темном переплете.
– Вот, – сказал Гриншпун. – Это энциклопедия мировой нумизматики. Издана в Англии в сорок седьмом году.
Нумизмат открыл книгу на нужной странице и положил на журнальный столик перед оперативником. С фотографии начала века смотрел человек с двойным подбородком, пышными усами и бородой.
– Как у вас с английским? – поинтересовался Гриншпун.
– Честно говоря, не очень, – признался милиционер.
– Тогда я вам переведу.
Он пробежался глазами по заметке в энциклопедии.
– Здесь говорится о том, что начало коллекции Шувалова положил его отец, когда нашел в огороде своего имения несколько старинных монет эпохи Ивана Грозного. Он начал скупать коллекционные экземпляры, потратив на это немалую часть своего состояния. После смерти отца Дмитрий Шувалов унаследовал коллекцию и значительно преумножил ее, а после революции вместе с остальным имуществом коллекция Шувалова была национализирована. Сам он бежал за границу, где и скончался в Париже в тридцать пятом году. – Гриншпун перевел дыхание. – Вот так обстоят дела с вашим Шуваловым, – сказал он.
