Василий Горлов - Дама наизнанку

— Само собой, во Владике!

— А что Вы делаете в Москве?

— Приехал посетить зоопарк. Зверушек, знаете ли, люблю!

— И сколько вас приехало, любителей братьев наших меньших?

— Не сочтите за дерзость, Лидия Сергеевна, но все ли у Вас в порядке со зрением? Бывает, в некоторых случаях двоится, а то и троится… Один я приехал. Так меня за это и забрали? А что, в зоопарк следует ходить только парами?

— Мне нравится ваша ирония. Сейчас вы скажете, что браунинг Вам подбросили, а багажник своего авто Вы забыли запереть и…

— Нет, дражайшая Лидия Сергеевна, такую чушь я не скажу: коллеги потом на зоне засмеют. Я вынужден рассказать правду.

— Ну-ка?

— В тот день я собрался поехать по делам, вышел из дома и не нашел свою "японочку" на месте. Угнали, значит. Стал я размышлять, что же делать? По 02 звонить — себе дороже: человек я в Ваших кругах известный, и, хотя перед законом давно чист, зачем мне лишние вопросы? Но машину жалко, да и перед московскими ворами лохом выглядеть не хочется. Стал я разным своим знакомцам звонить и спрашивать, не видели ли они мою машинку. Пока звонил, время прошло. Я, значит, в окошко выглянул — проверить, не пошел ли дождик, смотрю, прилетела моя "ласточка" обратно, видать, по хозяину соскучилась. Ну, думаю, совестливые люди: попользовались, и вернули. Вышел я, сел и поехал: очень торопился, на свидание к девушке опаздывал. Потому автомобиль и не успел тщательно осмотреть.

— Все же уточните, куда Вы собирались ехать: по делам, или к девушке на свидание?

— На деловое свидание к девушке.

— Вам самому нравится эта сказочка?

— Мне очень нравится эта быль. Она также очень нравится моему адвокату, и он удивлялся — как раз вчера — почему я обо всем этом не рассказал раньше. У меня и свидетели есть.

Овечкина не могла не оценить тактики, выбранной адвокатом Филимонова. Наверняка, он подготовил уже и парочку хороших свидетелей. Поверить в эту версию невозможно, но и опровергнуть очень трудно. Понимая бесперспективность дальнейшей беседы, Лида, тем не менее, перешла к ее финальной части.

— Когда я принимала это дело, руководство поручило мне оценить правомерность заключения Вас под стражу.

— И?

— И я могла бы найти аргументы для изменения меры пресечения, — при этом майор сделала привычный уже жест с помощью указательного и большого пальцев.

— Нет, — весело рассмеялся Стас из Владика, — адвокат, узнав, наконец, правду о стволе и следах крови, обещал меня в три дня отсюда освободить за свой гонорар. Но на будущее — тьфу-тьфу! — я Вас запомню!

— А Вы не боитесь, что в следующий раз в Вашем авто найдут, скажем, героин? И не одну — две дозы, а коммерческую, скажем так, партию, "в особо крупном размере", чтобы, учитывая ваше богатое прошлое, упрятать Вас лет на двадцать!

— Все под Богом ходим, милейшая Лидия Сергеевна! И Вы — тоже!

— Никак Вы мне угрожаете, милейший Станислав Леонидович?

— Отнюдь, Лидия Сергеевна. Считайте, что я просто расфилософствовался!

Баранов был хмур и зол. Хмур — потому, что не выспался. Попробуй, засни после такого поцелуя в лифте! Вчера, поняв, что в его тогдашнем состоянии сон является недостижимой мечтой, Виктор встал и почти до утра гонял запись Лидиных бесед в Бутырском СИЗО. К утру, когда все-таки удалось часок вздремнуть, он знал их почти наизусть. Что же касается злости, то она была вызвана тем, что ничего существенного эти беседы, похоже, действительно не принесли. Может быть, что-нибудь обнадеживающее привезет Лида из Матроской Тишины? А пока, дожидаясь времени, когда будет прилично позвонить Борису Вострикову и в театр, где работала Алла Перминова, он упрямо продолжал прослушивать вчерашнюю кассету — благо, что сидевший за соседним столом Поплавский, по своему обыкновению так погрузился в бумажки, что никак не реагировал на монотонно бубнящий диктофон. Внезапно приоткрылась дверь:

— Баранов, зайди! — ворчливо распорядился Старый К. и, увидев Славу, добавил: и ты, Поплавский тоже.

— Ну, товарищи офицеры, узнали, кто похитил капитана Гусева? Еще не узнали? Плохо, значить, работаете. Совсем не работаете пока еще, как говорится. А вот Миша нам весточку прислал!

— Весточку? — радостно-удивленно переспросил Баранов.

— Не радуйся, Виктор, Гусев из плена пока не вырвался, хотя ему стоило бы постараться сделать это самому — от нас помощи, если вы и дальше будете так же "упираться", он, как говорится, не дождется! Это, к сожалению, всего лишь записанное похитителями аудиосообщение о том, что он пока еще жив. И то — слава, как, говорится, Богу!

— Какой применили способ доставки, товарищ полковник? — уточнил Слава.

— Как и в прошлый раз, позвонили с ворованного мобильника из автомобиля. Авто двигалось по Ленинскому проспекту, где-то на участке между Ломоносовским и Университетским проспектами. Голос — прежний.

— "Пальчиков", конечно, на кассете не было, — не столько спросил, сколько констатировал Быков.

— Были. Эксперты нашли несколько очень симпатичных отпечатков. Погодите радоваться! Это были отпечатки Миши. То ли из предосторожности, то ли в насмешку, они заставили его вставлять и вынимать кассету из магнитофона. Шутники, мать их!

Оперативники переглянулись: за годы службы они ни разу не слышали от Козлова непечатных выражений. Должно было случиться что-то невероятное, чтобы он прилюдно ругнулся. Оно и случилось.

Между тем полковник поставил на стол диктофон и нажал на клавишу. Через пару секунд в тишине раздался довольно чисто записанный Мишкин голос: "Похитившие меня люди любезно разрешили сделать эту запись. Во первых строках сообщаю Вам, любезный батюшка, отчим Климент Степанович, и дорогая матушка, Виктория Васильевна…". Даже в той драматической ситуации, Гусев остался верен себе и шутил, пародируя письмо товарища Сухова незабвенной Катерине Матвеевне. Майор, не смотря на серьезность момента, чуть не прыснул, когда услышал, как Мишка назвал Козлова батюшкой и отчимом в придачу, а его, Виктора Васильевича Баранова, матушкой, но сдержался и снова превратился в слух."… Что я пока еще, слава Богу, здоров, чего и Вам желаю. Верю, дорогие мои родители, что вы устроите все как надо, и Ваше любимое чадо снова будет с Вами. Я знаю, что Вы уже передали требования похитителей на мою работу, главному оперу. Эти слова я адресую ему: Опер, думай, как поскорее выполнить предъявленные Вам требования. Да, если бы я был с вами! Эх, опер, опер".

Гусевский голос прервался, и женский затянул: "I can boogie, boogie-woogie…" — сообщение было записано поверх этой популярной мелодии.

— Какие будут суждения, товарищи офицеры? — задав сакраментальный вопрос, Старый К. нажал на кнопку, восстановив тем самым в кабинете серьезную атмосферу.

— Можно сначала вопрос, товарищ полковник? — по школьному поднял руку Поплавский.

— Валяй!

— Валентина Федоровна сориентирована, что до окончания операции по освобождению ее сына она будет носить имя Виктория Васильевна?

— Разумеется. И я сразу же послал к ней Тихоныча — вдруг они захотят поговорить с отчимом. Слава Богу, что телефоны наших сотрудников изъяты из всех баз — тогда бы его игра с именами не прошла.

Предусмотрительность Козлова была понятной: мать воспитывала Мишку одна, его отец погиб, когда ему не было и трех лет. Похитителе, нередко, вовлекают в переговоры обоих родителей, чтобы усилить психологическое давление на семью.

— Климент Степанович, а почему Гусев назвал Вас отчимом? — задал очень занимавший его вопрос Баранов. — Неужели намекал на Вашу строгость?

— Поплавский, почему? — Старый К. переадресовал Славе вопрос, что должно было подчеркнуть несерьезность, если не элементарность ответа.

— Потому, что Гусев — Евгеньевич, а к Вам он обратился, как к Клименту Степановичу.

— Еще несколько таких вопросов, Виктор, и я попрошу тебя отдать майорские погоны Славе. Так что у нас, значить, с суждениями, имеются?

— С первой частью сообщения все ясно, — аккуратно подбирая слова после только что устроенного разноса, начал Баранов, — фразу: "вы устроите все как надо", видимо, следует понимать "я надеюсь, что вы не только не отпустите задержанных, го и захватите моих похитителей".

— Это очевидно! Но что позволяет ему на это рассчитывать? — поинтересовался Поплавский.

— Думаю, — продолжил Виктор, — что во второй части этого "письма" спрятана для нас подсказка. Очевидно, в слове "опер".

— Похоже на то, — согласился — Старый К., - "опер" как-то выпирает из текста, он там не нужен по смыслу, да еще это повторение в конце…

— Может быть, — предположил Поплавский, — в этом повторении и спрятан смысл?

— Не знаю, — с сомнением отозвался Баранов. — В индонезийском языке удвоение слова означает множественное число, мне Мишка об этом как-то рассказывал. Зачем огород городить, когда можно просто сказать: "оперы".