Виктор Пронин - В позе трупа
— Прошу, — сказал Пафнутьев. — Я здесь когда-то целый час тебя ожидал… Как потом выяснилось, под прицелом штуковины, помнишь?
— Помню, — сказал Андрей, садясь и плотнее запахиваясь в плащевую куртку. — Кстати, а где эта шкуковина? Цела?
— Уже понадобилась?
— Пока нет…
— Но заскучал по ней?
— Не знаю… Но лучше, когда она под рукой.
— Понадобится — скажешь.
— И маслины есть?
— Пришлось похлопотать.
Разговор продолжался в том же духе, немного странный разговор — Пафнутьев вроде бы отвечал на вопросы Андрея, тот тоже не отмалчивался, но в то же время посторонний человек, даже догадавшись, о чем идет речь, ни за что не смог бы установить их отношение к той самой штуковине. Не прозвучало в разговоре ни явного подтверждения чего бы то ни было, ни прямого отрицания. Вот спросил Андрей штуковину, цела ли, дескать? Что ответил Пафнутьев? Да ничего. Просто уточнил — понадобилась? И от ответа ушел, и дал понять — цела штуковина, в надежном месте, и все, что к ней требуется, тоже есть в наличии. А Андрей понял — не исключает Пафнутьев, что штуковина понадобится, не исключает и применение ее по прямому назначению.
— Где нашлись маслины-то? — спросил Андрей, даже не надеясь на ответ, потому что знал: на подобные вопросы не отвечают.
— При обыске… В одном кабинете. Целая коробка.
— Тогда же?
— Да.
— Это хорошо. — Андрей зябко повел плечами, поднял капюшон куртки. — Как будем жить дальше, Павел Николаевич?
— Давай решать. — Пафнутьев помолчал, пережидая, пока перекресток проедет скрежещущий трамвай, пока снова установится тишина. — Если я правильно понял, ты готов начать боевые действия?
— Почему бы и нет?
— Не пойдет. Не те люди, не те цели. Простого продолжения не будет. Все сложнее… Если ты их хлопнешь одного за другим, а ты сможешь… Они уйдут героями. Жертвами бандитских группировок. Невинными жертвами, Андрей.
— Пусть уходят кем угодно. Лишь бы ушли.
— Нет. Они должны уйти подонками.
— Вы меня, конечно, простите, Павел Николаевич… Но если я правильно понимаю… Сейчас вы с ними в одной связке?
— Они так думают.
— Они что — дураки?
— Нет, этого не скажешь.
— Значит, так не думают.
— Ты изменился, Андрей.
— В какую сторону?
— Конечно, в лучшую. Послушай меня… Немедленных действий прямо с завтрашнего утра не будет. От нас требуется спокойствие. Терпение. Выдержка. И готовность к действию.
— Вы тоже изменились, Павел Николаевич.
— И знаю, в какую сторону. Я стал опасливее. Я стал больше себя ценить. Я уже не могу сказать, что ничего не боюсь. Оглянись, Андрей. Мы живем уже не в той стране, в какой жили в прошлом году. Это совсем другая страна. Здесь действуют другие законы, нами правят другие люди…
— А я слышал, что Сысцов остался на месте?
— Значит, другие люди правят Сысцовым. Большую охоту устраивать не будем. Никаких отстрелов. Тихая, спокойная работа.
— Ложимся на дно?
— Что ты намерен делать? — спросил Пафнутьев, не отвечая. — Работать, учиться, шататься без дела?
— Надо работать… Мать чуть жива… И вообще.
— В прокуратуру пойдешь?
— Что?! — отшатнулся Андрей.
— А что… Биография у тебя прекрасная, рабочая биография. Ни в чем предосудительном не замечен, в дурных связях, сомнительных знакомствах не уличен. В армии отслужил, есть и специальность…
— Какая?
— Водитель. Механик. Физическая подготовка тоже не самая худшая.
— Она у меня даже лучше, чем это может показаться.
— Отлично. Устрою тебя в группу, будешь заниматься самбо, карате-шмарате…
— Боюсь, мне там нечего делать.
— Даже так?! — восхитился Пафнутьев. — Тогда тем более надо записаться в какую-нибудь секцию. Форму надо поддерживать… Короче — мне нужен водитель. Я тебе уже говорил — машину дали. Положена машина. Будешь моим водителем. Это не самый худший вариант… Мы вместе — это важно. Мы рядом. И не надо никому объяснять, почему мы рядом. Понимаешь?
— Да.
— У тебя будет некое общественное положение, удостоверение, ты сможешь бывать в разных местах, куда обычным нашим гражданам попасть сложно. А это важно в тех играх, которые мы с тобой затеяли… Я тоже могу бывать в разных местах, никому не объясняя, почему там оказался. Мы повязаны с тобой, Андрей. Мне нужно иметь рядом человека, на которого можно положиться. А события близятся. Если тебе показалось, что весь этот год я только и делал, что отрабатывал чьи-то блага, то это заблуждение. — Пафнутьев сидел под слабым осенним дождем без фуражки, в куртке с поднятым воротником и говорил монотонным негромким голосом, глядя куда-то в туманную даль улицы. Человек, понаблюдавший за ним, за его собеседником, мог решить, что они ждут трамвая, что им и поговорить-то не о чем.
— Подумать надо, — сказал Андрей.
— Не надо, — быстро ответил Пафнутьев. — Я уже подумал. Поступишь в какое-нибудь училище, я помогу. Получишь офицерское звание. Должность. Кабинет… Надо смотреть вперед.
— А что там, впереди? — усмехнулся Андрей.
— Впереди крутые времена. Впереди схватки. Впереди кровь.
— Вы говорите о наших с вами клиентах?
— Я говорю о России.
Андрей взглянул на Пафнутьева и отвернулся к трамваю, который с душераздирающим скрежетом разворачивался на перекрестке. Этот скрежет избавлял Андрея от необходимости что-то отвечать. Поворот в разговоре получился настолько неожиданным, что Андрей не знал, что ответить. Когда трамвай скрылся в тумане, он проговорил негромко:
— Я должен привыкнуть к этой мысли.
— Привыкай. А я пока начну потихоньку шевелиться.
— Это в каком смысле?
— Начну работу по внедрению тебя в органы прокуратуры, — усмехнулся Пафнутьев. — Это не так просто, как может показаться новому человеку. Мы сами не заметили, как оказались в какой-то бандитской стране, где все делается дикими способами. Ты думаешь, что если великодушно согласишься прийти в прокуратуру водителем, то достаточно написать заявление и утром выйти на работу? Ни фига. Я должен выйти на нужного человека, заверить его в своих добрых к нему чувствах, распить с ним бутылку водки, да не одну, подарить ему какую-нибудь заморскую штуковину, какое-нибудь электронное дерьмо, выручить его племянника, которому грозит два-три-четыре года за хулиганство, изнасилование, за неуплату налогов, помочь другому племяннику обзавестись киоском на площади… И только тогда, Андрей, только тогда он с доброжелательным вниманием прочтет твое заявление. При этом он не должен почувствовать никакой для себя опасности, он должен увидеть во мне родственную душу, которая корысти ради, только корысти ради взялась устроить на теплое местечко нужного человека. Если он заподозрит во мне порядочность, преданность делу, если решит, что я, упаси боже, устраиваю тебя по доброте душевной, — все пропало…
— Павел Николаевич! Неужели…
— Только продажный! — перебил Пафнутьев Андрея. — Только испорченный взятками и подачками, я интересен ему, вызываю его уважение, желание водиться со мной. Честный, я никому не нужен. С меня ничего не возьмешь. Честному человеку надо все объяснять, его надо учить жить, а это слишком хлопотно. Да и нет никакой гарантии, что честный однажды не взбунтуется и не предаст своего благодетеля.
— Дожили, значит, — кивнул Андрей, отстраненно глядя перед собой в сгущающийся туман.
— К рынку идем, семимильными шагами, — безмятежно ответил Пафнутьев. — Новые наши властители дум убеждают нас, что так и должно быть.
— Нам их не одолеть, Павел Николаевич, — проговорил Андрей с непривычной горечью, с каким-то отчаянным прозрением.
— А я и не собираюсь их одолевать, — ответил Пафнутьев так быстро, что Андрей понял — эти разговоры следователь ведет с собой постоянно, эти мысли каждый день терзают его душу, а сейчас он просто высказался вслух. — С меня достаточно того, что я буду делать свое дело. Настолько хорошо, насколько смогу. Я не мечтаю о победе. Она невозможна в ближайшие несколько поколений. С меня достаточно того, что я хоть немного отдалю их победу. С меня достаточно того, что они пока меня не сломали. И тебя, надеюсь, тоже.
— Значит, нас уже двое? — улыбнулся Андрей.
— Немного больше. С нами еще Худолей. Очень надежный человек.
— Кто он?
— Эксперт. И алкоголик.
— Тогда у нас действительно есть шансы на победу.
— Пробьемся, Андрей. Не боись. И потом есть четкая, ограниченная цель.
— Три цели, — поправил Андрей.
— Не торопись считать. Ошибешься.
— Вы решили кого-то исключить из нашего списка?
— Нет, — Пафнутьев покачал головой. — Их наверняка окажется больше. Как сказал международный проходимец Наполеон, главное ввязаться в бой, а там будет видно.
