Убийство на Оксфордском канале - Фейт Мартин
Сомкнутые на рукояти румпеля пальцы старика побелели, но на его морщинистом лице с крючковатым носом и чуть скошенным подбородком не дрогнула ни одна мышца.
Молодой человек сделал вид, будто не заметил этой спокойной силы, и принялся невозмутимо чистить ногти. Надо отдать старику должное, закалка у него железная. Парень проделывал этот трюк не однажды, и знал по меньшей мере дюжину человек, которые в буквальном смысле слова обделались от страха.
На внутренней стороне руки пониже локтя он, само собой, носил ножны с ножом — удобная штука. Еще подростком он упражнялся без конца, покуда узкий четырехдюймовый стилет не стал возникать у него в руке как по волшебству. Потом он научился метать нож, а потом — использовать его в настоящем деле. В ближнем бою, один на один. За это он и любил ножи. За близость, какой не бывает, когда стреляешь из пистолета.
Он стал рассеянно насвистывать себе под нос. Хотелось выпить. И закурить. Может, даже уколоться. Хотя нет, уколоться — нет. Не на этот раз. Тем более после того, что случилось прошлой ночью.
Нет уж, голова должна быть ясной. И потом, все знают, что старый хрен — глаза и уши самого Люка. Так что старикана лучше не злить.
Он спустился вниз и лег на узкую койку. Гадские лодки. Он их терпеть не мог. Тесно, узко, тащатся еле-еле. Он и не знал, что с мотором можно ходить так медленно. Еще немного, и он совсем рехнется.
* * *
Мэл остановился у стола Хиллари. Хиллари подняла на него взгляд.
— Как дела?
Хиллари откинулась на спинку стула.
— Еле-еле. До сих пор не установили личность.
— Думаешь, это подозрительно? — спросил Мэл, пристроил на стол одну ягодицу и покачал ногой.
— Возможно, — ответила Хиллари. — С одной стороны — на воде, на отдыхе человек расслабляется. Он мог выложить кошелек и сигареты на ближайшую ровную поверхность. Зачем ему таскать все с собой? В лодке все равно что дома. Дома документы не нужны. Ты как бы уезжаешь в отпуск, но только отпуск есть, а дом все равно при тебе, понимаешь?
При этом довольно-таки странном заявлении Мэл прищурился.
— А, ну да. Значит, не очень подозрительно.
— А с другой стороны… — начала Хиллари и умолкла. Ее лицо, пусть не прекрасное, но как минимум загадочное, внезапно стало почти уродливым.
Мэл оглянулся:
— Черт. Опять пудинги.
Он встал.
— Нам нужна инспектор уголовной полиции Хиллари Грин, — сказал Кертис Смит, хотя уточнять не было нужды. Все и так знали, кто такая Хиллари. И где ее искать.
В комнате наступила тишина.
Ощутив исходящую от коллег глухую враждебность и одновременно — молчаливую, но такую же единодушную поддержку в свой адрес, Хиллари вспыхнула. Было ли это смятение, благодарность, страх? Она не знала.
Хиллари встала.
— Вы заказали комнату для допросов? — сухо спросила она.
Чем быстрее это кончится, тем лучше. Пусть увидят, что она профессионал, ничуть не хуже любого из них. А заодно она лишний раз напомнит, что это ее территория, что ей на них плевать и что их бредни ее не волнуют.
Во взгляде шагнувшего к ней высокого симпатичного мужчины со светлыми волосами Хиллари прочла интерес — и не только профессиональный.
Ну, зашибись теперь. Только этого не хватало.
— Сержант Смит и инспектор Дэнверс, не так ли? — она не протянула им руки.
— Да, — сказал Кертис и умолк.
На мгновение все застыло. Потом заговорил Пол Дэнверс:
— Мы зарезервировали комнату на первом этаже. — Он повернулся к Мэлу: — Надеюсь, что мы недолго.
Улыбка Мэла напоминала волчий оскал.
— Я тоже надеюсь. Детектив Грин расследует смерть при подозрительных обстоятельствах. Мы здесь, знаете ли, работаем.
* * *
Томми Линч проводил взглядом спину Хиллари. Хиллари была расстроена. Он это видел.
Томми вздохнул и вернулся к просмотру фотографий. Шрамолицый все никак не попадался.
Мысли его перескочили на события прошлой ночи. Томми тяжело вздохнул. Придется съезжать, тут без вариантов. Он все откладывал и откладывал, но дальше тянуть было уже нельзя. С матерью ему больше не жизнь.
И дело было не в подколках товарищей и не в клейме маменькиного сынка. Все, черт возьми, в курсе, сколько стоит жилье в Оксфорде. Самая паршивая комнатенка с соседями и та стоит, как крыло самолета, и все из-за студентов, которые стаей жадных грифов бросались на любое предложение. Из-за этого его ровесникам волей-неволей приходилось тесниться в одной квартире с родителями, и шутки на этот счет почти всегда были незлобивыми, пусть и с оттенком горечи.
Но в последнее время мама то и дело выедала ему мозг насчет Джин. Когда он сделает ей предложение? Почему они еще не поженились? Она что, недостаточно хороша для него? А если хороша, то когда свадьба? У Джин была работа, и получше, чем у него! Но если ему еще хотя бы раз придется выслушать мамины восторги в адрес Джин, он рехнется. К тому же в последнее время Мерси Линч завела новый повод, чтобы изводить своего единственного сына. Ей хотелось стать бабушкой. И Джин Кларксон — чернокожая, баптистка, добронравная, наученная уважать старших девушка, занимавшая должность секретаря в колледже, — была идеальной кандидаткой в невестки. Беда только в том, что чем дольше Томми был с Джин (а они встречались уже почти два года, ни разу не нарушив верности друг другу), тем яснее он понимал, что совсем не хочет на ней жениться.
Но поди объясни это маме!
* * *
— Здесь курить нельзя, — сообщила Хиллари, скептически поглядев на протянутую ей пачку сигарет. Кроме того, она не курила. Даже не начинала. Даже в школе, когда начали курить все подруги.
Кертис молча убрал пачку.
Не такой он представлял себе Хиллари Грин. За годы службы ему случалось повидать жен, которым мужья изменяли направо и налево. Все эти женщины были из одного теста. Даже если внешне они походили на всех прочих человеческих существ, характер у них был как под копирку.
Злость, неуверенность в себе и депрессия — вечное сочетание.
Злость в Хиллари Грин была, но обращена эта злость была вовсе не на ныне покойного супруга. По части уверенности в себе она могла дать фору ротвейлеру, и уж если и пребывала в депрессии, то, конечно, никому об этом сообщать не собиралась. Ронни Грин был стандартным типом — что он в ней нашел? Такие, как он, делают стойку на беспомощных и беззащитных. Она даже не была блондинкой — а
