Час пробил - Виктор Львович Черняк
— Они уже звонили, они хотят, чтобы вы отступились, — с этими словами няня тихо притворяет за собой дверь.
«Где я дала промашку?» — думает Элеонора. Раздевается. Быстро принимает душ. Снова одевается. Тщательно. Несколько минут стоит перед зеркалом. Ей хочется быть грустной и элегантной. Не просто так. Очень важно, чтобы у тех, с кем она будет встречаться, возникли чувства, на которые. она рассчитывает: сожаление, участие, восторг, смешанный с изумлением перед горестным мужеством. Они всего лишь мужчины — те, кого она увидит. Она всего лишь женщина. Не просто женщина, а женщина, попавшая в беду. Не просто женщина, попавшая в беду, а красивая женщина, попавшая в беду. Многие мужчины при виде таких женщин начинают творить чудеса, правда если эти чудеса им ничего не стоят и ни к чему не обязывают. Но ей действительно угрожает страшное несчастье, и она имеет право бороться с ним любыми способами.
Ночь после похищения Элеонора провела в особняке Дэвида Лоу. Они не виделись уже несколько дней. После случившегося она не могла не поехать именно к нему. Во-первых, ей еще не приходилось оставаться дома одной, во-вторых, рано утром все равно предстояло отправиться к Харту. Если бы опа выехала от себя, то приехала бы, в лучшем случае, к десяти утра, а то и позже.
Когда Харт вошел в кабинет, миссис Уайтлоу поднялась навстречу. Она не рыдала — Кемпбелл явно преувеличил, — но выглядела скверно: невыспавшейся и помятой.
— Допрыгались? — Харт грохнулся в кресло. Элеонора промолчала. Джоунс смотрел на нее с нескрываемым сочувствием. — Что произошло?
— Похитили дочь. — Элеонора произнесла фразу тоном безнадежности и безразличия, будто сказала «лопнула шина».
Даже непробиваемый Джоунс был взволнован, он смотрел то на Харта, то на Элеонору, как бы призывая их соединить усилия в борьбе с несчастьем.
— Я предупреждал, — Харт закинул ногу на ногу, — мне нечего больше прибавить. Что касается помощи, вам надо обратиться в полицию вашего города, мои полномочия, как вам известно, тоже имеют определенные границы.
— Я думала… — неуверенно начала Элеонора и замолчала.
«Чем я могу ей помочь? Чем? Невозможно представить, что она сейчас переживает. Что бы я ни сказал, все это младенческий лепет. Но ничего нельзя сделать. Не могу, же я, в самом деле, позвонить и сказать: «Ребята, всему есть предел, раз начали гибнуть дети, я выхожу из игры!» И что? Меня не станет в течение суток, ребенка, как тех, в Атланте, спасти не удастся, положение Элеоноры только усугубится. Если сейчас у нее есть, пусть тайный, союзник — ненадежный, здорово напуганный, издерганный, — то в случае моей гибели она останется с ними один на один».
— Она думала, — ни к кому не обращаясь, помотал головой Харт. — Мы ничем не сможем помочь миссис Уайтлоу.
— Пожалуй, вы не правы, сэр, — угрюмо заметил Джоунс.
— Что?!
«Бедная баба! Но мне-то что делать! — думал Харт, бросая свирепые взгляды на Джоунса. — Хоть сейчас переубе-' дить ее! В тако!1 ситуации — под вопросом жизнь ее ребенка — никто не станет упираться, не должен, во всяком случае».
' — Надо прекратить следствие, — сухо проговорил Харт.
— Я несколько дней ничего не делаю. Так, мотаюсь без дела.
— Вы куда-то уезжали? Куда? С кем?
— С бывшим мужем, — Элеонора смутилась, — он просил несколько дней отдыха, я не смогла отказать. Он — отец моего ребенка. Понимаете?
— Понимаю, — буркнул Харт.
«Понимаю, что нельзя крутить роман с потерпевшпм, урывками ездить неизвестно куда с бывшим мужем и не обращать ни малейшего внимания на человека, который, который…» Харт так и не придумал ничего путного и сорвал зло на Джоунсе:
— Можно бы догадаться притащить пива! Холодильник пуст со вчерашнего дня!
Джоунс повернулся и, ни слова не говоря, вышел. Собственно, он так делал всегда, но сейчас во всей фигуре, в опущенных плечах и крепко сжатых кулаках читалось осуждение.
«Да, я не хочу лежать в цементном гробу, не хочу! — Капитан сверлил глазами Элеонору. — Тот, кто пе может этого понять, пусть катится ко всем чертям. И так всю жизнь себе испоганил, ни семьи, ни детей, ничем не смог помочь людям, которые надеялись на меня полжизни».
Он поймал себя на том, что по-разному жалел Барнса и Розенталя. Барнса ему было жалко как чужого человека, как любого приличного гражданина, который погибает нелепой смертью. Сола ему было жалко иначе: как друга, брата, как человека, с уходом которого умерло нечто и в самом Харте.
— Ничего не делали? Просто уезжали с мужем? — уточнил Харт. Элеонора кивнула, волосы разлетелись по плечам. — Ничего не делали? Сомневаюсь! Если бы ничего не делали, ничего бы и не случилось.
Он понял, что сказал лишнее, и тщательнее обычного начал вытирать шею платком.
— Что-нибудь прояснилось с Барнсом и Розенталем? — Элеонора сделала вид, что оплошности не заметила.
Вошел, Джоунс с упаковкой пива и избавил Харта от необходимости отвечать на вопрос. Харт открыл несколько банок, придвинул по одной Элеоноре и Джоунсу и начал жадно пить.
— Эти же банки я видела у Барнса и Розенталя, — заметила Элеонора. И ни с того ни с сего прибавила: — А у Моуди — нет.
— Ну и что? — Харта насторожила лишь первая часть реплики.
— Ничего. Значит, пиво хорошее, если его любят такие достойные джентльмены. Вернее, любили, — поправилась Элеонора. — Вы правы, все дело — в деньгах.
— Все умничаете? Не понимаю вас, честное слово. Я
