Юрий Иваниченко - Мертвые молчат
Кто с чего начал, понять было невозможно. Да и время ли? Десяток рэкетиров, приметных и по одежде, и по фигуре, сцепились с какими-то ребятами.
Парней было едва ли не втрое больше, но дела у них складывались неважнецкие: трое или четверо уже оказались на земле. И как раз в тот момент, когда «Волга» завернула в проезд, чернолаковый верзила влепил еще одному пареньку ногой в живот.
Шеремет нажал на акселератор и одновременно на клаксон.
Мгновение — и ревущая серая машина вклинилась между отпрянувшими одна от другой группами.
Не успел отпрянуть только «чернолаковый» — и его срезал Шеремет, резко распахнув дверцу.
И еще один рэкетир, с велосипедной цепью на руке, не успел отскочить — и его скрутил Сагайда.
Крик, удар, стон, щелчок наручников, команда, вызов ПМГ — секунд тридцать, не больше. Еще секунд тридцать — и остальные рэкетиры, матерясь и размахивая руками, подвинулись в сторону Садовой, и еще подвинулись, и — отошли…
Через две минуты подлетела ПМГ, помятого верзилу и красавчика с велоцепью сунули в «корзинку».
Ребята, сбитые наземь ударами рэкетиров, уже поднялись и присоединились к своим; кстати, непохоже было, что присутствие милиции очень воодушевляло и потерпевшую сторону.
Еще одному помог подняться Шеремет: похоже, у парня сломано ребро.
Пока Матвей Петрович устраивал Сашу (так его называли друзья) на заднее сидение, Сагайда успел перекинуться парой слов с остальными.
Местные неформалы, какой-то специфический сплав «зеленых», «качков» и КСП; явились в Первомайский, потому что знали, кто такой Деркач, и выражают возмущение церемониями. Крутые хлопцы.
Сагайда по радиотелефону вызвал еще одну патрульную группу — что, если рэкетиры вернутся? — сел за руль «Волги».
До травматологии ехать минут десять. За это время Шеремет выяснил у Саши, что для неформалов «прикол» не в церемонии, а в Деркаче. Свои с ним счеты у неформалов. Немало здоровья — и в прямом, и в переносном смысле, — попортил им бывший начраймил. Если бы только — как всегда милиция (Сагайда и глазом не моргнул), — запрещал и не пущал, а то ведь избивал и издевался…
— Так ведь вы и поквитаться собирались, — как обо всем известном, сказал Шеремет.
Но выяснилось, что у того сорта неформалов, который репрезентован Сашей, принципиально иные взгляды на методы борьбы со злоупотреблениями представителей госорганов: сугубо ненасильственные действия. Даже очищают свои ряды от экстремистов, которые — дай им волю, — докатились бы и до применения оружия. Эта вот драка с боевиками — явление нетипичное, но надо учесть, что рэкетиры вовсе не госслужащие и вообще напали первыми.
— А как же вы «очищаете свои ряды от экстремистов»? — поинтересовался Сагайда, не оборачиваясь.
— Мы их морально осуждаем. И отстраняем от собраний вплоть до осознания… — Сашка побледнел от боли (машину трясло — проезжали участок бессрочного ремонта), но не стонал. Очень серьезный юноша.
С минуту ни о чем его не спрашивали; покрутив лохмами, он сам продолжил политинформацию:
— И — осознают. Даже крайние. Так и должно быть. Даже когда…
— Что — «когда»? — поинтересовался Шеремет.
— Так… — прошептал Сашка и втянул воздух сквозь зубы.
Машина остановилась у приемного отделения.
Сагайда взбежал на крыльцо — позаботиться о носилках. А Шеремет спросил тем временем:
— Круто, наверное, собирались поквитаться с Деркачом, если и до сих пор не улеглось?
— Еще и как. Теракта требовали, Каракозловы несчастные. Это, мол, акция не против власти, а наоборот, против того, кто ее позорит и оскверняет. Но к счастью, большинство понимало момент и показало политическую и гражданскую зрелость.
Ну очень серьезный юноша.
Помогая Саше выбраться из машины, Шеремет спросил:
— А пистолет куда дели?
— Мы же осудили террор. И заклеймили. И заставили сдать наган.
11
— Знаешь, что мне больше всего запомнилось? — спросил Сагайда, когда машина отъехала от больницы.
— Наверное, то, что неформалы не боятся ни рэкетиров, ни милиции.
— Да, это важно… Я не задумался.
— Напрасно. Важная примета времени.
— А я обратил внимание, что рэкетиры так быстро ретировались. До сих пор ведь они с противниками не церемонились, и на мундир им плевать; при Деркаче, полагаю, на рожон бы не полезли — но двоих своих бы не оставили.
— Агония, — согласился Шеремет.
И чуть позже спросил:
— А как ты считаешь, почему в Первомайском, кроме этих двух групп, никого не оказалось?
— В чем вопрос? Утром там паслись любопытные, а сейчас уже насмотрелись. И связываться хоть с «черными», хоть с «зелеными» никому не охота.
— Хоть бы кто из жителей из-за ограды выглядывал: все-таки происшествие.
— Половина дворов сейчас пустует. А прочие по домам сидят.
— А твои посты наблюдения?
— За тремя пенсионерами наблюдать не надо. А в остальных усадьбах сейчас пусто, хозяева кто на заработках, кто на «гастролях», кто в отпуске, в отъезде. Все заброшено. Лопухи да бурьяны на огородах поднялись — прямо мичуринские.
— Да, а что в доме Деркача? — перебил его Матвей Петрович.
— Работаем.
— До сих пор? И с прежним результатом?
— Выходит, — пожал плечами Сагайда. — Не совсем понятно там… Такое ощущение, что утром мы спугнули. Вроде принялись за дело капитально — а не поймешь, что взяли. На самом виду, у трельяжа, шкатулка стояла с Клавиными украшениями, рублей на восемьсот там золота — не взяли…
— А следы?
— Со следами плохо. Пока мне ничего не сообщили. Похоже, что в резиновых перчатках работали — нигде чужих «пальчиков» не обнаружено. И на паркете ясных следов нет.
— А что замок?
— А ничего. Уверяет Матвеев, что никакого взлома. Снаружи две свежие царапины, а в механизме, дескать, никакой посторонней пыли. Только следы «родных» ключей. Да не очень я верю Матвееву…
— Третий ключ в доме? — быстро спросил Матвей Петрович.
— Нет… Не обнаружен.
— Выясните, сколько всего было ключей. И запросите турбазу и бабушку в Кировском: может быть, ключи там.
— К этим замкам в комплексе всего четыре ключа. Турбазу я запросил: третий ключ у Верочки. А из Кировского пока ответа нет.
— Эксперт твой, Матвеев, тебя что, подводил? — поинтересовался Шеремет.
— Нет. Но пацан, только со студенческой…
— Стареем, — бросил Шеремет и выбрался из машины.
…Матвей Петрович поднялся в исполком. Обошел пять кабинетов, потом поднялся в курилку, на тупиковую лестничную площадку. В дыму, как от экзерсисов дюжины пиротехников, маячил бледный Вадик. Появление шефа давало шанс спасти хоть остатки здоровья, и Вадик не преминул этим воспользоваться: распрощался и был таков.
С водой в гостинице оказалось в порядке. Шеремет забрался под душ, а пока он там плескался, мужики сгоняли в буфет и приволокли все, чем общепит богат: четыре тощих жареных рыбинки, два полстакана сметаны, плавленые сырки и пяток бутылок холодного лимонада.
Маневр оказался удачным: настроение шефа заметно улучшилось и не угасло, когда просто разговор перешел в производственное совещание.
То и дело прикладываясь к ледяному напитку, Шеремет подвел первые итоги.
Что выяснено?
Цеховики, и уже посаженные, и те, кто еще бегает на коротком поводке, искренне удивлены — но не больше. Общее мнение — на Деркача поднял руку кто-то из рэкетиров, то ли пробиваясь в вожаки, то ли в порядке сведения тайных счетов.
Чиновники, по впечатлениям Вадика, пребывают в недоумении, но поскольку Деркач не из их круга да еще олицетворял одну из возможностей расплаты, полагают, что их безопасность окрепла. Пусть полагают.
Рэкетиры — среди них у Сагайды есть свой человек, — крайне озабочены и напуганы и пока что не находят ничего лучшего, чем готовиться к пышным похоронам, цапаться с неформалами и напиваться до изумления.
Трое из них, самые слабонервные, попробовали на всякий случай смыться подальше и очень удивились, когда за околицей их перехватила милиция.
У всех троих на прошлую ночь железное алиби: вечером пили и безобразничали так громко, что в полном составе загремели в вытрезвитель. Где-то не позже одиннадцати вечера надежные двери за ними были закрыты.
А с «дурошлепом» Кравцовым кое-что вызывало сомнение.
«Шестерка» проскочила по Первомайскому в то самое время. К отпечаткам протекторов добавились еще частицы грунта, идентифицированные с теми, которые взяты в Первомайском, и даже, на правом переднем колесе, следы Деркача крови.
Старший Кравцов страдал бессонницей; он слышал, как среди ночи лязгали створки двери гаража и как Сергей входил в дом. Время в точности не помнит — не смотрел на часы, но было очень поздно.
В конце концов и сам «дурошлеп» признал, что проезжал он по Первомайскому и видел тела, но со страху не остановился, не выходил из машины вообще, не знает никого и ничего.
