Эд Лейси - Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах

Я был потрясен: Жак знал свое дело, прочитав мне краткую, но исчерпывающую лекцию на интересующую меня тему.

— Вот те на! Ну и клубок! А нефтяные компании тут при чем?

Колетт откинула назад голову и сквозь зубы произнесла что-то по-французски, по-видимому, ругательство. Жак жестом призвал ее к спокойствию.

— Мой дорогой месье Маус, вы, похоже, живете в пещере. Вы что, газет не читаете? Вы разве не знаете, что в Сахаре недавно обнаружены залежи нефти, по запасам превосходящие нефтяные месторождения Среднего Востока? Так что тут все понятно. Давайте представим следующее: частный агент сообщает полиции, что работает на некую крупную нефтяную компанию — и можете не сомневаться: местная полиция, даже без соответствующих инструкций сверху, с удовольствием начнет сотрудничать с этим частным детективом.

— Может быть, — проговорил я, еле удерживаясь от крика: «Да ты как в воду глядишь, парень!»

Жак снова снисходительно усмехнулся.

— Поиски Роуз Фодор постепенно стали событием международного масштаба! Этот дневник будет представлять интерес до тех пор, пока в Алжире сохраняется политическая нестабильность, а процесс национального примирения там займет многие годы. Как я уже вам сказал, поиски Роуз почти что прекратились, но со вчерашнего дня они возобновились вновь.

Я кивнул и продолжал гнуть свое:

— Кстати, о дневнике: выходит, вы считаете, что ту деревню уничтожили французские солдаты и что теперь французские власти пытаются спрятать концы в воду?

— Жак не знает этого, — встряла в разговор Колетт.

Он покачал головой.

— Верно. У нас нет точных улик относительно того, кто совершил это массовое убийство. Когда вы говорите «французские», или «английские», или «американские» — это ведь само по себе ничего не значит. Это все равно что сказать «небо голубое», а это не так, потому что небо постоянно изменяет свой оттенок. Демократические правительства точно так же являют собой целый спектр различных политических оттенков. Так что во имя «благого дела» какие-то политики могут совершать чудовищные вещи, которые вовсе не предусмотрены официальной политикой государства. Мы живем в сложное время, и, как ни парадоксально, с возрастанием роли оружия пропорционально возрастает и роль личности. Простой пилот, сидящий за штурвалом бомбардировщика с атомной бомбой, способен хохмы ради начать мировую войну. Вы знаете, что кровавые события в Будапеште развернулись из-за того, что пьяный русский танкист нажал на гашетку? А война в Корее началась из-за того, что какой-то перепуганный солдат дал очередь из пулемета? Это страшно, но правда — любой офицер на ракетной базе может запалить мировой пожар! Военные мыслят одинаково везде и всюду. Они не могут признать своей ошибки и считают, что им следует либо все отрицать, либо похоронить правду любой ценой. Очень может быть, что Кислы, Фодор и иже с ними учинили бойню в Милусе по пьянке. По собственной инициативе. Хотя, на мой взгляд, это слишком простое объяснение.

— Как это понимать?

— А так, что если они и впрямь были там, то совершили это злодейство по приказу старшего офицера. Причем надо понимать, что офицер, отдавший варварский приказ, по своей сути, возможно, никакой не зверь. Вполне вероятно, что он был просто хорошим солдатом, патриотом, который считал, что действует во благо своей родины. Не улыбайтесь, сэр, вспомните свою собственную историю: индейцев убивали и жгли не только злодеи. Многие вполне порядочные люди, отцы и мужья, полагали, что они забирают — точнее сказать, отнимают — у индейцев земли во имя будущего процветания Америки. И многие индейские вожди были далеко не кровожадными дикарями: нападая на караваны переселенцев, убивая и грабя их, они были убеждены, что действуют на благо своего племени. Так что в нашем сложном мире нет четкого деления на черное и белое. Все зависит от точки зрения. И то, что один человек считает грязным убийством, другой воспринимает как подвиг. Ну что, картина для вас прояснилась или стала еще более туманной?

— Я в некотором недоумении. Возможно, оттого, что мне трудно поверить в этот международный детектив… А вы-то как считаете: жителей Ми-Люси перебили алжирские повстанцы?

— У нас на этот счет масса сомнений, но нет улик, вот почему нам так важно заполучить дневник. Позвольте уточнить. Я придерживаюсь либеральных воззрений в политике. Я уважаю любую точку зрения. Теперь представим себе следующее: я офицер французской армии, меня послали в «горячую точку», в Алжир. Невзирая на полученный приказ, я попытаюсь по своей инициативе, негласно, вникнуть в суть национального конфликта и, возможно, искать пути к компромиссу. Я буду это делать не ради власти и славы, а просто из лучших побуждений. При благоприятном исходе дела я смог спасти множество жизней. Но, возможно, я совершаю громадную ошибку. И если мой партнер по переговорам с ФНО — жестокий фанатик, мои действия могут привести к гибели сотен моих солдат. Зайдем теперь с другой стороны. Я отъявленный реакционер. Я француз, который родился и вырос в Алжире. Я ненавижу арабов. С моей точки зрения, арабы несут угрозу моей любимой Франции, поэтому в моих глазах алжирские повстанцы — это кучка бандитов и негодяев. И, движимый святой ненавистью к ним, я могу отдать приказ уничтожить алжирскую деревню. В истории полно примеров зверских преступлений, совершаемых людьми из патриотических чувств. Нет сомнения, что среди мясников в нацистских концлагерях было немало тех, кто считал, что их грязная работа необходима для процветания родной Германии. Так что доверяться чужим доводам — занятие рискованное.

Я пососал сигару — она затухла. Раскурив ее вновь, я спросил:

— Но как же Кислы и Фодор попали в Штаты?

— Может быть, въехали по туристической визе, а может быть, нелегально перешли границу. А может быть, они были секретными агентами.

— Это как понимать? — изумился я. — Вы что же, обвиняете дядю Сэма в грязных делишках?

На губах у Жака появилась усталая улыбка.

— Я вовсе не собираюсь оскорблять вашу страну. Если угодно, я глубоко уважаю Соединенные Штаты. Я имею в виду вот что: если предположить, что эти люди участвовали в бойне и если они совершили это с ведома армейского командования, то их могли просто обменять. Услуга за услугу. В наше время по всем миру то тут, то там вспыхивают грязные войны, в которые втянуты сверхдержавы. Вам известно, что ЦРУ имеет возможность ежегодно оформлять въезд в США ста иностранцам в обход всех квот и визовых формальностей? Та же система и во Франции. Так что если я, предположим, высокий армейский чин, прошу американское правительство оказать мне некую услугу и впустить в страну трех человек, никто не станет задавать никаких вопросов. В обмен на это французское правительство разрешит въехать во Францию нескольким американцам. И опять же никто ни о чем не станет спрашивать. Короче говоря, Вашингтон даже не знает об алжирском прошлом Кислы и Фодора и не интересуется этим вопросом. Но все это лишь мои догадки.

— А если предположить, что вы нашли дневник и там говорится, что в массовом убийстве повинны французы? Что вы сделаете с этим дневником? — задавая этот вопрос, я хотел увидеть его реакцию.

— Что бы ни утверждалось в дневнике, это не имеет значения. Там должны фигурировать доказательства того, что в преступлении замешана французская сторона. Если же такие доказательства там есть, то уверяю вас, что мы, либералы, воспользуемся этим дневником для того, чтобы изгнать профашистские элементы из нашего правительства. Мы будем настаивать на наказании виновных. Разумеется, если дневник окажется в руках наших политических противников, они его тут же уничтожат.

— А если он попадет к алжирцам?

Жак пожал плечами.

— Месье Маус, алжирцы, как и французы — да и все нации — состоят из самых разных политических групп. Тут все будет зависеть от содержания дневника и от того, к кому именно он попадет. Поймите, нет хороших и плохих стран. Что касается нас, то мы, умеренные либералы, не преследуем никаких эгоистических интересов. Мое убеждение: какими бы помыслами, низменными или высокими, ни руководствовались исполнители этой бойни, они совершили страшное преступление. И виновные — будь то французы, или алжирцы, или марсиане — должны понести заслуженное наказание. Чтобы в будущем подобные преступления были невозможны.

— Так, ладно. Но почему вокруг этого дневника поднялась такая свистопляска? Ведь столько лет прошло! Кому теперь какое дело?

Жак печально посмотрел на меня.

— Надеюсь, вы не настолько циничны, месье Маус! И не настолько неразумны, чтобы не понять, какой резонанс может иметь подобное разоблачение. Уничтожение деревеньки Лидице для окончательного поражения нацистов имело не меньшее значение, чем бомбардировки Германии авиацией союзников. Мировое общественное мнение — сильнейшее оружие. Вот почему этот дневник представляет такую важность.