Человек, рисующий синие круги - Фред Варгас
- Именно так.
- Думаю, взглянуть вы не позволите.
- Разумеется, не позволю.
- Любопытно смотреть на вас, когда вы поворачиваетесь на стуле в разные стороны. Слева ваш профиль кажется суровым, а справа - мягким. Получается, если вы хотите, чтобы подозреваемый заволновался, вы поворачиваетесь к нему левым боком, а если собираетесь его растрогать - то правым.
Адамберг улыбнулся:
- А если я все время верчусь то в одну, то в другую сторону?
- Тогда человек совсем теряется. Ад и рай.
И Матильда рассмеялась. Потом спохватилась и умолкла.
- Так нельзя,- вновь заговорила она,- я слишком много болтаю. Мне стыдно. «Матильда, ты все время говоришь невпопад»,- сказал как-то один мой друг-философ. Я ему ответила: «Да, а как нужно говорить, чтобы все время попадать в точку?»
- Можно я попытаюсь задать вопрос? - поинтересовался Адамберг. - Вы работаете?
- Вы мне, пожалуй, не поверите. Меня зовут Матильда Форестье.
Адамберг убрал карандаш в карман.
- Матильда Форестье,- повторил он. - Так вы, значит, знаменитый океанограф… Я ведь не ошибся?
- Не ошиблись, но это не значит, что вы должны перестать рисовать. Я-то уже знаю, кто вы, я видела табличку на двери, а ваше имя всем известно. Однако это не помешало мне болтать невесть о чем, да еще в самом конце первого отрезка.
- Если я найду красавца-слепого, я вам об этом скажу.
- Почему? Кому вы хотите сделать приятное? - подозрительно осведомилась Матильда. - Мне или знаменитому океанографу, чье имя мелькает в прессе?
- Ни той, ни другой. Просто женщине, которую я пригласил войти в свой кабинет.
- Ну что ж, меня это устраивает,- сказала Матильда.
Какое-то время она сидела молча, словно колебалась и никак не могла принять решение. Адамберг снова вытащил сигареты и листок бумаги. Он понял, что никогда не сможет забыть эту женщину, крохотную частичку мировой красоты, готовую вот-вот исчезнуть. И невозможно предугадать, что эта женщина скажет в следующее мгновение.
- Знаете,- вновь заговорила Матильда,- в городе, как и в океане, все важные события происходят перед рассветом. Все поднимаются: и те, кто голоден, и те, кому плохо. И те, кто что-то ищет, как вы, Жан-Батист Адамберг, поднимаются тоже.
- Вы думаете, я ищу?
- Несомненно, более того, ищете сразу много всего. Например, человек, рисующий синие круги, выходит из дому, когда голоден. Он рыщет, ждет удобного момента, затем внезапно оставляет след. Я-то его знаю. Я искала его с самого начала, и я его выследила в ночь зажигалки, в ночь кукольной головы, а потом еще вчера, на улице Коленкур.
- Как вам это удалось?
- Я расскажу, это не так уж важно. У меня свои хитрости. Самое забавное вот что: можно подумать, он позволяет мне выслеживать его, словно дает себя приручать, но на расстоянии. Если захотите как-нибудь его увидеть, свяжитесь со мной. Вы сможете только посмотреть на него издали, но не приближаться к нему и не докучать. Я делюсь тайной не со знаменитым полицейским, а с человеком, впустившим меня в свой кабинет.
- Ну что ж, меня это устраивает, - отозвался Адамберг.
- Но почему именно он, человек, рисующий синие круги? Он же не совершил ничего страшного. Чем он вас так заинтересовал?
Адамберг поднял голову и посмотрел на Матильду:
- Потому что в один прекрасный день дело примет скверный оборот. Только не спрашивайте, откуда я это знаю, очень вас прошу, ведь я не знаю, откуда, но это неизбежно.
Он тряхнул головой и откинул назад волосы, упавшие ему на глаза.
- Да, дело примет скверный оборот!
Адамберг снял ногу с колена и принялся без особого старания разбирать бумаги на столе.
- Я не могу запретить вам его преследовать, - добавил он. - Однако я не советую вам это делать. Будьте осторожны и предельно внимательны. Не забывайте о том, что я вам сказал.
Казалось, ему внезапно стало дурно, словно его собственная убежденность вызвала у него тошноту. Матильда улыбнулась и исчезла за дверью.
Некоторое время спустя Адамберг вышел из кабинета и, взяв Данглара за плечо, тихо сказал:
- Начиная с завтрашнего утра старайтесь получать информацию о том, не появился ли за ночь новый круг. Если появился, досконально его изучите. Я вам очень доверяю, Данглар. Я предупредил ту женщину, чтобы она остерегалась: дело обязательно примет скверный оборот. За последний месяц кругов стало гораздо больше. Процесс ускоряется. Есть во всем этом что-то мерзкое, вы не чувствуете?
Данглар подумал и ответил неуверенно:
- Скорее что-то нездоровое, как мне кажется… Но, возможно, это только грандиозный фарс…
- Нет, Данглар, нет. Эти круги прямо-таки источают жестокость.
Шарль Рейе в тот момент тоже выходил из своего кабинета. Ему так надоело работать для слепых, проверять качество печати и перфорации всех этих проклятых книжек со шрифтом Брайля, ощупывать миллиарды микроскопических отверстий, общавшихся с кожей его пальцев. Однако больше всего ему надоело отчаянно изображать оригинала, мотивируя это тем, что он потерял зрение и хотел бы стать исключением из правила и заставить людей забыть о его слепоте. Как тогда, с той милой женщиной, что заговорила с ним в кафе «Сен-Жак». Она была такая умная, наверное, немного сумасшедшая, хотя в этом он сомневался, но такая ласковая, такая живая, это уж точно. А он? По обыкновению, пытался изображать оригинала. Говорил замысловатыми фразами, подбирал необычные слова с единственной целью: пусть все думают, что он, хотя и слепой, все же личность необыкновенная.
Она поддалась на его уловки, та женщина. Старалась включиться в игру, как можно быстрее peaгировать на смену притворной откровенности и вызывающего хамства. Она-то была с ним искренней, просто, без рисовки рассказала историю с акулой, такая восприимчивая, чуткая, готовая прийти на помощь; она тогда еще хотела увидеть его глаза, чтобы
