Томас Харрис - Красный дракон
Доктор Лектер надел смирительную рубашку, словно это был выходной костюм. Санитар протянул к нему руки из-за барьера и застегнул застежки сзади.
— Усадите его на койку, — велел Чилтон санитарам.
Пока они опустошали книжные полки, Чилтон протер очки и, вооружившись ручкой, принялся просматривать личные бумаги Лектора.
Тот наблюдал за ним из темного угла своей палаты. Даже в смирительной рубашке он умудрялся сохранять удивительную грациозность движений.
— Под желтой обложкой лежит отказ, присланный вам из архива, — спокойно пояснил Лектер. — Мне его принесли по ошибке вместе с почтой, и я вскрыл конверт, толком не рассмотрев его. Прошу прощения.
Чилтон покраснел и сказал санитарам:
— Пожалуйста, уберите сиденье с унитаза доктора Лек-тера.
Затем Чилтон взглянул на переносной столик. Наверху Лектер написал, сколько ему лет: сорок один.
— А что у вас здесь? — спросил Чилтон.
— Время, — ответил доктор Лектер.
Начальник отдела Брайан Зеллер схватил портфель курьера и колесики от кресла и понесся с ними в лабораторию инструментального анализа, да так быстро, что габардиновые брючины со свистом рассекали воздух.
Сотрудники прекрасно знали, что означает это свист. Он означает, что Зеллер торопится.
В тот день было много всяких проволочек. Усталый курьер — его самолет из-за плохой погоды не вылетел вовремя из Чикаго, а потом еще сделал вынужденную посадку в Филадельфии — взял напрокат машину и сам доехал до лаборатории ФБР в Вашингтоне.
Чикагские криминалисты — хорошие профессионалы, но они не все умеют делать. То, что они не сумели, сейчас предстояло сделать Зеллеру.
Он поместил в масс-спектрометр краску, взятую с дверцы автомобиля Лаундса. Биверли Катц из отдела волокон и дерматологии взяла колеса и показала их коллегам, сидевшим в комнате.
Наконец, Зеллер зашел в комнатушку, где стояла ужасная жара. Лайза Лейк склонился над газовым хроматографом. Исследуя пепел, оставшийся на месте одного поджога во Флориде, она внимательно следила за пером самописца, чертившего пики на движущейся ленте.
— Высококачественное горючее, — сказала она. — Вот что он использовал для поджога.
Через руки Лайзы прошло столько образцов, что она могла различать их, не заглядывая в справочник.
Зеллер отвел глаза от Лайзы Лейк и мысленно сделал себе нагоняй за то, что его сюда так и тянет. Откашлявшись, протянул Лайзе две блестящие металлические банки.
— Из Чикаго? — спросила она.
Зеллер кивнул.
Лайза оглядела банки, проверила сургучные печати на крышках. В одной банке лежал пепел от сгоревшего кресла на колесиках, в другой — клочки обугленной одежды Лаундса.
— Сколько оно пролежало в банках?
— По меньшей мере шесть часов, — сказал Зеллер.
— Учту.
Лайза проколола крышку толстым шприцем, высосала воздух и впрыснула его в газовый хроматограф. Затем настроила прибор. Пока образец шел через пятисотфутовую колонку, перо прыгало по бумаге.
— Бензин, — сказала Лайза. — Чистый, без всяких примесей. Такое довольно редко встречается.
Она быстро просмотрела фрагменты записи.
— Я не могу назвать точную марку. Давайте прогоню его вместе с пентаном, и все сразу станет ясно.
— Хорошо, — кивнул Зеллер.
К часу дня Зеллер получил все, что ему было нужно.
Лайзе Лейк удалось определить марку бензина: Фредди Лаундса подожгли бензином марки «Сервко Сьюприм».
При тщательном осмотре обломков сгоревшего кресла было обнаружено два типа ковровых ворсинок: шерстяные и синтетические. Налет плесени и грязи говорил о том, что кресло хранилось в темном, прохладном месте.
Остальные выводы оказались менее утешительными. При анализе облупившейся автомобильной краски выяснилось: машина перекрашивалась. Когда краску исследовали в масс-спектрометре и сравнили с данными Национальной ассоциации по автомобильным краскам, стало понятно, что это высококачественная эмаль, изготовленная в первой четверти 1978 года; всего было произведено 186 тысяч галлонов такой эмали, и она разошлась по мастерским, занимающимся покраской автомобилей.
А ведь Зеллер надеялся, что удастся установить марку машины и хотя бы приблизительно год ее изготовления.
Он послал в Чикаго телекс, сообщая о результатах анализов.
Чикагская полиция потребовала вернуть колесики. Пакет получился громоздкий, и курьеру было неудобно его нести. Лабораторные отчеты Зеллер положил в каждую сумку вместе с письмами и пакетом для Грэхема.
— Вообще-то я вам не экспресс-почта, — проворчал курьер, убедившись, что Зеллер отошел подальше и не может его услышать.
* * *Департамент юстиции содержит несколько небольших квартир неподалеку от здания чикагского суда Седьмого округа. Пока длится судебный процесс, в них живут юристы и почтенные эксперты. Грэхем остановился в одной из тех квартир. Крофорд жил напротив, надо было только пройти через холл.
Грэхем вернулся в девять вечера, усталый и промокший до нитки. Позавтракав в самолете по пути в Вашингтон, он больше ничего не ел, и при одной мысли об еде ему становилось тошно.
Дождливая среда, наконец, подходила к концу. Грэхем не мог припомнить другого такого мерзкого дня.
Погиб Лаундс, и теперь очередь его, Грэхема. Честер целый день следил за ним издали: когда Грэхем осматривал стоянку, где Лаундс держал свою машину, когда он стоял под дождем на обгоревшем тротуаре, где подожгли Лаундса.
Жмурясь от света прожекторов, Грэхем заявил журналистам, что «скорбит о гибели своего друга Фредерика Лаундса».
Он собирался пойти на похороны. Многие агенты ФБР и полицейские тоже — они надеялись, что убийца явится полюбоваться на сраженного горем Грэхема.
Грэхем не мог подобрать слов, чтобы выразить свои чувства. Он испытывал жуткую тоску, время от времени просто задыхался от негодования, что не сгорел заживо вместо Лаундса.
Грэхему казалось, что за сорок лет он так ничему и не научился, а лишь безумно устал.
Он налил себе в большой бокал мартини и, потягивая из него, стал раздеваться. Другой бокал он выпил, когда, приняв душ, уселся возле телевизора.
— ФБР подстроило Зубастому парии ловушку, но вместо него погиб репортер, много лет отдавший журналистике. Подробности мы сообщим чуть позже в рубрике «Новости глазами очевидцев».
Еще до окончания выпуска новостей дикторы принялись величать убийцу Драконом. «Сплетник» быстро внедрил это прозвище. Грэхем не удивился. В четверг номер газеты пойдет нарасхват.
Он в третий раз налил себе мартини и позвонил Молли. Она смотрела новости в шесть и в десять, вдобавок видела «Сплетник». Поэтому ей было ясно, что Грэхем служил приманкой в ловушке, которую ФБР подстроило Зубастому парии.
— Ты должен был сказать об этом мне, Уилл.
— Возможно. А, может, и не стоило.
— Теперь он попытается тебя убить, да?
— Рано или поздно. Но это будет нелегко — я же не сижу на месте. И меня постоянно прикрывают, Молли. Он это знает. Поэтому все обойдется.
— Ты еле ворочаешь языком. Что, слазил в холодильник и приложился к бутылке?
— Да так, выпил пару рюмок.
— И как самочувствие?
— Хуже некуда.
— В новостях сказали, что ФБР не охраняло репортера.
— Предполагалось, что когда Зубастый пария прочтет газету, Лаундс уже будет у Крофорда.
— Теперь его называют Драконом.
— Да, это он так себя величает.
— Уилл, знаешь что… Я хочу забрать Уилли и уехать отсюда.
— Куда?
— К его бабушке и дедушке. Они его давно не видели и очень обрадуются.
— Гм…
У родителей покойного отца Уилли было ранчо на берегу реки Орегон.
— Мне здесь жутковато. Тут вроде бы безопасно, но мы почти совсем не спим. Может, на меня занятия стрельбой так подействовали…
— Мне очень жаль, Молли.
Если б ты знала, как мне жаль!
— Я буду скучать по тебе. Мы оба будем.
Значит, она твердо решила…
— Когда ты уезжаешь?
— Утром.
— А как же твой магазин?
— Эвелин готова взять заботы на себя. Я все выпишу у оптовиков, а прибыль отдам Эвелин.
— Ну, а кто будет заботиться о собаках?
— Я попросила ее позвонить в округ, Уилл. Жалко, конечно, но может, кто-нибудь возьмет наших песиков.
— Молли, я…
— Если бы мое присутствие могло отвести от тебя беду, Уилл, я бы осталась. Я тебе здесь только мешаю. Когда мы уедем, ты будешь больше думать о себе, ведь нам ничего там не угрожает. И потом, Уилл, я не в состоянии таскать с собой этот проклятый револьвер всю оставшуюся жизнь.
— Может, лучше вам поехать в Оукленд и понаблюдать за…
Черт, он не хотел этого говорить! О Господи, как же она долго молчит!..
— Слушай, я тебе позвоню, — сказала Молли. — Или звони мне сам.
