Час убийства - Гарднер Лиза
– Понятно. – Рейни беспомощно поглядела на Кэплана.
– Значит, во вторник вы не виделись с особым агентом Маккормаком? – спросил Кэплан.
– Нет.
– Но вы разговаривали с ним раньше?
– Особый агент Маккормак, приехав в Национальную академию, заглянул ко мне, спросил, не найду ли я времени для консультации по давнему делу об убийстве. У него были копии нескольких писем редактору газеты, и он хотел получить любые сведения о них.
– Отдал он вам эти копии? – спросил Куинси.
– Отдал все, что у него было. К сожалению, БРД нашло оригинал только последнего письма, и признаться, я мало что могу поделать с опубликованными версиями. В газетах слишком многое правят.
– Хотели увидеть, путает ли этот человек начертания прописных и строчных букв? – осведомилась Рейни,
– Что-то в этом роде. Послушайте, я скажу вам то же, что и особому агенту Маккормаку. Судебная лингвистика – очень широкая сфера деятельности. Как эксперт я анализирую язык, синтаксис, правописание, грамматику. Не почерк – для этого нужен графолог, – но то, как документ составлен и изложен, позволяет мне провести собственный анализ, поскольку это существенно. Притом в данной сфере у всех нас свои области. Некоторые лингвисты гордятся своего рода психологическим портретированием – по документу они могут предположительно определить расу, пол, возраст, образование и район проживания писавшего. В какой-то мере на это способен и я, но моя специальность – авторство. Дайте мне два разных текста, и я установлю, писал ли записку с угрозами тот же человек, что и письмо матери.
– Как вы это делаете? – полюбопытствовала Рейни.
– Отчасти по характеру документа. Однако больше всего я обращаю внимание на выбор слов, структуру предложения повторяющиеся ошибки или фразы, видели комедийный мультсериал Симпсоны?
Рейни кивнула.
– Отлично, если бы вы были начальником полиции в Спрингфилде и получили письмо с требованием выкупа, где повторялось бы выражение «Черт побери!», то, очевидно начали бы расследование с Гомера Симпсона, а если в письме оказалась фраза «Съешь мои шорты», то стали бы искать младшего, Барта. У всех людей есть свои излюбленные обороты речи. В письменном тексте они встречаются чаще. То же самое с грамматическими и орфографическими ошибками.
– А в случае с Экокиллером? – спросил Куинси.
– Недостаточно данных. Особый агент Маккормак дал мне три копии и один оригинал. Располагая единственным оригиналом, я не могу сравнить почерк, выбор чернил или бумаги. Что касается содержания, во всех четырех письмах одно и то же сообщение: «Часы тикают… планета гибнет… животные плачут… реки вопят. Неужели не слышите? Жара убивает…» Чтобы установить авторство, мне нужен дополнительный материал, к примеру другое письмо, предположительно написанное подозреваемым, или более длинный документ. Вам известен Тед Качинский?
– Посылочник? Конечно.
– Дело раскрыто в значительной степени благодаря писаниям мистера Качинского. В нашем распоряжении были не только надписи на посылках, в которых он отправлял свои бомбы, но и несколько вложенных в посылки записок, много писем, отправленных в редакции, и, наконец, манифест – тот, что он требовал опубликовать в газетах. Но все же эта догадка принадлежит не судебному лингвисту, а брату Качинского. С частью манифеста он ознакомился из писем брата к нему. Кто знает, удалось бы нам без такого обилия материалов установить личность Посылочника.
– Но Экокиллер почти не дал полиции материала для работы, – заметила Рейни. – Разве не странно? Судя по вашему примеру, когда убийцы начинают говорить, то говорят многое. Однако этот человек намекает, что беспокоится об окружающей среде, а с другой стороны, не затрагивает данные темы.
– Именно это и бросилось мне в глаза. – Эннунцио перевел взгляд на Куинси. – Это уже скорее ваша область,чем моя, но четыре кратких, одинаковых письма – случай необычный. Когда убийца устанавливает контакт с пресса или с властями, общение становится обширнее. Я слегку удивился, что последнее письмо редактору не содержить ничего больше.
Куинси кивнул.
– Общение убийцы с прессой или возглавляющим расследование полицейским почти всегда продиктовано стремлением к могуществу. Отправление писем и наблюдение за тем, как читают их по телевидению, дает иным субъектам ощущение такой же силы, как другим возвращение на место преступления или прикосновение к сувениру, взятому у одной из жертв. Обычно убийцы начинают скромно – с записки или телефонного звонка, – но узнав, что оказались в центре внимания, проявляют заносчивость, хвастливость и постоянно утверждаются в том, что имеют власть над людьми. Они стремятся к самовозвеличению. Данный же текст… – Куинси нахмурился, – совсем другой.
– Этот человек дистанцируется от убийства, – сказал Эннунцио. – Обратите внимание на фразу: «Жара убивает». Не он, жара. Он словно совершенно ни при чем.
– Да, письмо состоит из кратких фраз, что, как вы сказали, указывает на высокий уровень умственного развития.
– Он умен, но виновен, – заметил Эннунцио. – Этот человек не хочет убивать, но считает, что вынужден делать это, поэтому стремится возложить вину на кого-то или что-то. Может быть, поэтому он больше не пишет. Для него письма не утверждение своего могущества, а поиски оправдания.
– Есть другая возможность, – проговорил Куинси. – Берковиц тоже много писал в редакции, пытаясь объяснить свои преступления. Однако он страдал душевной болезнью; это не та категория, что организованный убийца. Люди, страдающие от таких умственных расстройств, как галлюцинации или шизофрения…
– Зачастую повторяют какую-то фразу, – досказал за него Эннунцио. – То же самое наблюдается у людей, перенесших удар или с опухолью мозга. Они повторяют вновь и вновь что угодно, от одного слова до целой мантры.
– По-твоему, этот человек душевнобольной? – спросила Рейна.
– Вполне возможно.
– Но если он сумасшедший, то как же обвел вокруг пальца полицию, похитив и убив восемь женщин?
– Я не считаю его глупым, – возразил Куинси. – Возможно, во многих отношениях он нормален. Близкие, однако должны знать, что с ним что-то неладно. Не исключено, что он живет один и неловко чувствует себя с другими. Это объясняет, почему он проводит так много времени вне дома и почему устраивает нападения внезапно. Убийца типа Теда Банди полагается на то, что своим красноречием расположит к себе жертву. Этот человек знает, что ему это не удастся.
– Этот человек задает нам изощренные загадки, – вставила Рейни. – Делает своей мишенью незнакомых девушек, общается с прессой и ведет игры с полицией. Мне он кажется добрым, старомодным, организованным психопатом.
Кэплан поднял руку.
– Ладно, ладно. Мы слегка отклоняемся от темы. Этот так называемый Экокиллер – проблема Джорджии. Нас же интересует особый агент Маккормак.
– Чем? – спросил лингвист.
– Как думаете, Маккормак мог написать эти письма?
– Не знаю. Вам нужно дать мне что-то еще, написанное им. Почему он интересует вас?
– Вы не слышали?
– О чем? Я был в Вашингтоне, на конференции. Не успел еще прослушать автоответчик.
– Вчера был обнаружен труп, – сообщил Кэплан. – Юной девушки. Возле беговой дорожки морских пехотинцев. У нас есть основания полагать, что Маккормак причастен к этому убийству.
– В этом деле есть кое-что, напоминающее Экокиллера, – Добавила Рейни, не обращая внимания на мрачный взгляд Кэплана. – Особый агент Маккормак полагает, что это дело рук Экокиллера, взявшегося снова за свое в Виргинии. Особый агент Кэплан подозревает, что, может быть, Маккормак и есть убийца, обставивший преступление по образцу давнего дела.
– Труп был обнаружен здесь? В Квонтико? Вчера? – изумился Эннунцио.
– Нужно время от времени выбираться из этого бомбоубежища, – напомнила ему Рейни.
– Это ужасно!
– Думаю, девушке тоже не понравилось.
– Нет, вы не поняли. – Эннунцио растерянно уставился в свои записи. – У меня была версия, я хотел изложить ее особому агенту Маккормаку. Маловероятно, однако…
