Чарльз Маклин - Домой до темноты
— Сейчас, Эд. — Прикрыв микрофон, Кэмпбелл окликнул жену: — Милая, может, вы с Эми окунетесь?
Ни к чему дочке слышать, чего не надо.
В черном бикини и черных очках, Кира лежала на матрасе. Ее поразительно белое тело, смазанное высоконадежным кремом, блестело, точно алебастровое. Никакого ответа. Кэмпбелл вернулся к клиенту:
— Понимаете, ваш вчерашний корреспондент мог и не знать, что ник Софи остался в списке контактов. Тревожит другое: он знал, что вы в Сети. Либо у него есть удаленный доступ к вашему компьютеру, что мы уже проверили, либо он был рядом и наблюдал за вами.
На другом конце линии молчали.
Кэмпбелл глянул на жену — Кира не шелохнулась. То ли уснула, то ли притворяется. Он вновь прикрыл микрофон: «Душка?» Хитрость с ласковым прозвищем не сработала. Бедняжка так устает, а он еще лезет с просьбами.
Эми уже вскочила:
— Я могу сама поплавать.
Кэмпбелл помотал головой и проартикулировал «нет».
— Мне показалось, кто-то бродит в саду. Я услышал хруст и вышел посмотреть. Никого не было.
Эми надулась и стала крутиться на зарытой в песок ножке, привлекая внимание отца. Она прелесть: розовый в синий горошек купальник и такие же ленты в косичках. Кэмпбелл знаком показал, что сейчас отведет ее к воде.
— Может, я ошибся и все только почудилось.
— Вы были взвинчены, старина, это понятно. «Зачем понадобилось ее убивать?» И все, больше ничего? Думаете, она говорила о собаке?
— Она? Бог с вами, это просто ник моей дочери. Я полагаю, сообщение прислал Страж, который и убил собаку.
— Сука, верно?
— Да. Любимица Софи.
— Да уж, любимцы и машины — плохое сочетание. Когда я был маленький, у нас в Гонконге погиб спрингер-спаниель по кличке Бегунок… — Кэмпбелл взглянул на Эми и осекся. — Вы вчера звонили?
— Я хотел, чтобы вы отследили автора сообщений, пока он в Сети.
— Если это Страж, он замаскировал следы, но вы мыслите в верном направлении. Рано или поздно он допустит ошибку.
— Мне бы вашу уверенность.
Кэмпбелл усмехнулся:
— Значит, вы схватили дробовик и выскочили из дома. А через полчаса услышали, как отъезжает машина. Что потом?
— Удостоверился, что с женой и сыном все в порядке.
Кэмпбелл нахмурился. Его взгляд невольно скользнул по Кире и Эми, а затем съехал к группе детей и взрослых, барахтавшихся на мелководье. В заливе на горизонте застыли два танкера и белый пассажирский лайнер. Интересно, сколько миль до них.
— Других сообщений от Буревестника не было?
— Нет, больше ничего. — Эд словно замешкался. — Интересно знать, к чему это нас приведет. — Что-то он слишком быстро свернул тему. — Кстати, я в жизни никого не убил.
Кэмпбелл встал и потянулся, разминая спину. Затем подошел к нежившейся на матрасе Кире. Ровное дыхание говорило о том, что она спит. Кэмпбелл нагнулся и потрогал горячее плечо жены.
— Вы уже прочли материал по синестезии, что я послал?
Кира не пошевелилась.
— Глянул. Даже если вы правы и Страж обладает подобным свойством, это вряд ли сузит круг поиска.
— Не спешите. — Кэмпбелл легонько подтолкнул жену. Кира недовольно нахмурилась. Душка, просыпайся. — Значит, вчера я говорил с Клодией Дервент из Йельского университета — в Штатах она ведущий специалист по синестезии. Узнал кое-что интересное. Похоже, синестеты и впрямь чувствуют вкус слова, осязают звук и видят цвет чисел. Это не аналогия и не метафора, они так устроены, понимаете? Предполагается, что у них сохранены дополнительные нервные контакты, с которыми рождаются все, но большинство утрачивают их еще в детстве. Заметьте: чувственные ассоциации синестета не меняются. Иначе говоря, если слово «океан» у него или у нее порождает образ, скажем, букета цветов, так оно и будет всю жизнь. Для того, кто слышит в цвете, каждый звук всегда будет голубым, зеленым и так далее. Это как подпись, старина… ее не подделать.
Кэмпбелл присел на корточки; перед обедом неплохо бы искупаться. В кулере ждали холодные креветки, маринованная курица, салат и бутылка «Шабли».
— Не понимаю, чем это нам поможет.
— Ничем… если не отыскать другие образцы своеобразной подписи. Обычно в соощущении задействованы зрение и слух. Большинство синестетов «видят» слова и числа в цвете и образах. Но в соединении чувств бывают всевозможные перетасовки, и некоторые сочетания просто уникальны. Дервент полагает, что наш малый из категории уникумов.
— Понятно. — Листер недоверчиво хмыкнул. — Она случайно не объяснила, как пришла к такому выводу? Или это всего лишь догадки?
Иногда из него прямо-таки пер надутый болван.
— Больше чем догадки. Я послал профессору Дервент текст этой его «презентации». Вчера она позвонила, чтобы обсудить материал. После ее рассказа я не спал полночи.
Молчание.
— Ну так просветите и меня.
Учитывая малоприятный характер текста, первоначальная настороженность профессора была вполне понятна. Кэмпбелл объяснил, что работает для ОБСН (Отдел борьбы с сетевым насилием) и расследует случай виртуальной агрессии, а потому вся предоставленная ему информация будет считаться строго конфиденциальной.
— Данных, чтобы безоговорочно объявить его синестетом, маловато, — неуверенно начала профессор. — Однако текстовые образцы нельзя счесть аллюзией или метафорой… Фраза «слова в железной шелухе» — это не риторический троп, а скорее знак невропатического нарушения.
Невропатолога заинтересовало вот что: если в мозгу субъекта восприятие действительно перекрещено и одно чувство порождает другое, то он принадлежит к необычной категории синестетов.
— В различных чувственных парах, — продолжила профессор, — бывает так, что зрение порождает осязательный образ, а слух — восприятие цвета, но крайне редки случаи, когда инициатором или откликом другого чувства становится вкус.
Сыщик понял всю важность этой информации.
Исследования показали: доля синестетов — один человек на сто тысяч населения; шанс, что Страж попал в какую-нибудь выборку, весьма относителен, но коли он оставил в Сети столь характерный «отпечаток», то круг поиска, хотя бы теоретически, значительно сужался. За двадцать пять лет сбора данных, сказала Дервент, случаи, когда вкус порождал вторичное чувство цвета и формы, были наперечет.
В картотеке профессора значились всего лишь три «вкусаря»: две женщины и один мужчина. О мужчине она узнала в самом начале своего исследования, когда регистрировала случаи синестезии на северо-востоке Соединенных Штатов. Ее корреспондентом был сельский врач из Норфолка, Коннектикут, — поселка в предгорьях Беркшир, некогда популярного у светской публики курорта.
Что необычно, субъектом был девятилетний мальчик. Дервент никогда с ним не встречалась и получила его данные лишь в 1990 году — через десять лет после того, как врач потерял его из виду.
От волнения у Кэмпбелла пересохло во рту, когда он спросил имя мальчика, но профессор Дервент не могла его сообщить, поскольку исследование проводилось анонимно; однако она не видела причины, которая мешала бы дать координаты доктора Джоэла Стилуэлла из Норфолка.
Возможно, у него сохранились сведения о «вкусаре».
— Когда собираетесь ехать? — помолчав, спросил Эд.
Кэмпбелл чуть отошел, чтобы Кира не слышала его ответа. Она не любила, когда муж внезапно срывался, оставляя ее с Эми. У них уже произошла крепкая стычка на тему «кому сидеть с ребенком», отменившая разговор, который Кэмпбелл хотел провести до отъезда. Он так и не сказал о своем долге.
Оставалось всего пять дней, чтобы найти всю сумму, прежде чем Пердун остановит часы.
— Я забронировал билет на завтрашний рейс, — тихо сказал Кэмпбелл. — В Норфолке буду во второй половине дня.
— Где Эми? — Кира привстала на локтях.
— Позвоните, когда доберетесь.
Кэмпбелл взглянул на маленький бивуак под бело-зеленым зонтом, где секунду назад играла Эми.
Мгновенно взлетевшая волна паники сникла, когда он обрыскал взглядом пляж и разглядел яркое розовое пятнышко, бродившее среди загорелых тел у края залива.
— Собирает ракушки.
Кэмпбелл прикрыл глаза и глубоко вздохнул — надо же так психовать из-за ерунды! Он одарил жену ободряющей ухмылкой — мол, все под контролем! — и побрел к воде.
— У нас не так много времени, — сказал он в телефон. Эд уже разъединился.
40
приблуда: мне нужно с тобой поговорить озорница: что еще случилось?
оз: только быстрее, я на работе пр: ничего не случилось, просто беспокоился… все ли у тебя хорошо оз: все нормально, что еще?
пр: вижу, я некстати оз: тебе тяжело, эд?
пр: лишь оттого, что мы говорим первый раз за неделю оз: нам вообще не надо разговаривать… и прошло два дня пр: не волнуйся, я не стану давить на тебя оз: как же не волноваться, мистер
