Рэмси Кэмпбелл - Ужасы: Последний пир Арлекина
Шоссе было почти пустым, так что Линден, прибавив газу, выехал прямо на среднюю полосу и втопил педаль в пол. Скоро он догнал красные огоньки впереди. Собственно, слишком скоро. Внезапно на всех трех полосах появилось множество красных огоньков, несущихся в его сторону, будто они мчались задним ходом по шоссе со скоростью семьдесят миль в час.
Ошеломленный и испуганный, он повернулся к Мелани.
Но ее не было.
А через несколько секунд не стало и его.
ТОМАС ЛИГОТТИ
Последний пир Арлекина
(Пер. Е. Черниковой)
После долгих лет упорного тяжелого труда в малой прессе Томас Лиготти наконец-то создает себе имя своими уникальными причудливыми рассказами в таких антологиях, как «The Best Horror from Fantasy Tales», «Prime Evil», «Fine Frights», «The Year's Best Fantasy and Horror» и, разумеется, «Best New Horror».
Он родился в Детройте, а сейчас живет неподалеку от Мичигана. Ему довелось поработать продавцом бакалейного магазина, в отделе распространения местной газеты, телефонным интервьюером для фирмы, занимающейся маркетинговыми исследованиями, помощником учителя и на различных редакторских должностях, связанных с изданием книг.
Выход в издательстве «Robinson and Carroll & Graf» его сборника коротких рассказов «Песни мертвого мечтателя» («Songs of a Dead Dreamer») был с большим интересом встречен по обеим сторонам Атлантики, а следом за ним появилась не менее замечательная книга «Гримскрайб: его жизнь и творчество» («Grimscribe: His Lives and Works»).
«The Washington Post» охарактеризовала Лиготти как «наиболее поразительное и неожиданное литературное открытие после Клайва Баркера». Когда вы прочтете этот рассказ, поймете почему…
Памяти Г. П. Лавкрафта
I
Интерес к городу Мирокав появился, когда я услышал, что там проводится ежегодный фестиваль, в котором, помимо прочих, должны участвовать клоуны. Бывший коллега, сейчас работающий на факультете антропологии одного из далеких университетов, прочитал мою недавнюю статью «Фигура клоуна в американских средствах массовой информации», опубликованную на страницах «Журнала популярной культуры», и написал мне, что то ли читал, то ли слышал о городе, где каждый год проводится своеобразный «Пир дураков». Он решил, что меня это заинтересует. Информация оказалась намного актуальнее, чем он мог предположить. Причем как для моих академических, так и для личных целей.
Кроме преподавательской деятельности, я уже несколько лет принимал участие в различных антропологических проектах с честолюбивым намерением подчеркнуть важность фигуры клоуна в различных культурных контекстах. Последние двадцать лет я регулярно посещал фестивали и праздники, которые устраивали в южных штатах Америки перед началом поста. И каждый год узнавал что-нибудь новое о секретах празднеств. В своих исследованиях я был весьма активен — не только выполнял работу антрополога, но и надевал клоунскую маску. Я наслаждался этой ролью, как ничем другим в жизни. Звание клоуна всегда казалось мне благородным. Как ни странно, я был прекрасным шутом и гордился своим мастерством, которое усердно оттачивал.
Я написал в государственный департамент отдыха и развлечений, объяснив, в какой информации нуждаюсь, и продемонстрировав восторженное нетерпение, которое естественным образом возникало у меня в связи с этой темой. Много недель спустя я получил коричневый конверт с государственной символикой. В конверте лежал буклет с перечислением всех сезонных празднеств, о которых было известно правительству. Для себя я отметил, что поздней осенью и зимой представлений не меньше, чем в более теплое время года. В сопроводительном письме пояснялось, что согласно имеющимся сведениям в городе Мирокаве никакие фестивали официально не зарегистрированы. Однако, если в рамках какого-то проекта я пожелаю провести собственное расследование этого или других подобных вопросов, мне готовы предоставить необходимые документы. К тому времени, как ко мне поступило это предложение, я буквально изнемогал под грузом профессиональных и личных проблем, поэтому сунул конверт в ящик стола и напрочь о нем забыл.
Но несколько месяцев спустя я сделал импульсивный рывок в сторону от своих привычных обязанностей и все-таки взялся за проект в Мирокаве. Это произошло в конце лета, когда я поехал на север с намерением просмотреть кое-какие журналы в библиотеке тамошнего университета.
Стоило выехать из города, и пейзаж изменился. Кругом — залитые солнцем поля и фермы. Это отвлекало от дорожных знаков, но живущий в моем подсознании ученый все же внимательно за ними следил, поэтому название городка бросилось в глаза. Внутреннее ученое «я» мгновенно извлекло из памяти обрывки информации, и мне пришлось торопливо сделать кое-какие подсчеты, чтобы понять, хватит ли сил, времени и желания на непродолжительную исследовательскую экспедицию. Но указатель поворота возник еще быстрее, и очень скоро я обнаружил, что уже покинул автостраду и вспоминаю дорожный знак, обещавший город на расстоянии не более семи миль на восток.
Эти семь миль состояли из нескольких сбивающих с толку поворотов и вынужденного съезда на временную трассу. Пункт назначения не был виден до тех пор, пока я не поднялся на самую вершину крутого холма. На спуске еще один полезный знак сообщил о том, что я нахожусь в городской черте Мирокава. Сначала показалось несколько отдельно стоящих домов; за ними шоссе плавно перетекло в Таунсхенд-стрит — главную улицу города.
Мирокава впечатлил. Он оказался гораздо больше по размеру, чем я предполагал. Холмистость окрестностей была внутренней особенностью города, но внутри него эффект получался другим. Казалось, районы не очень хорошо соединены друг с другом. Должно быть, винить в этом следовало неравномерную топографию города.
Позади старых магазинов в деловых кварталах под каким-то странным углом возвели дома с крутыми крышами; их пики неожиданно вздымались над более низкими строениями. Из-за того что фундаменты этих зданий были не видны, они казались парящими в воздухе и близкими к обрушению. Встречались и неестественно высокие по отношению к массе и ширине «архитектурные шедевры», что создавало впечатление причудливого нарушения перспективы. Два уровня строений накладывались один на другой, не давая ощущения глубины, поэтому дома (из-за высоты и близости к зданиям на переднем плане) словно не уменьшались в размерах, как полагается стоящим на заднем плане объектам. Соответственно все здесь казалось плоским, как на фотографиях. Мирокав можно было сравнить с альбомом старых снимков, таких, где фотоаппарат во время съемок дернулся, из-за чего на снимке возник угол: башенка с конической крышей, похожая на остроконечную, кокетливо сбитую набок шляпу, выглядывала из-за домов на соседней улице; рекламный щит с изображенными на нем ухмыляющимися овощами чуть накренился на запад; автомобили, притулившиеся к крутым бордюрам, словно взлетали в небо, отражаясь в перекошенных витринах магазина «Все за пять и десять центов»; неторопливые пешеходы на тротуарах апатично клонились набок…
В тот солнечный денек башня с часами, которую я поначалу принял за церковный шпиль, отбрасывала немыслимо длинную тень и сопровождала меня во время прогулки по городу в самых невероятных местах. Следует сказать, что дисгармония Мирокава гораздо больше действует на мое воображение сейчас, когда я оглядываюсь назад, нежели в тот первый день, когда меня больше интересовало, где находится мэрия или какой-нибудь центр информации.
Я завернул за угол и припарковался. Передвинувшись на пассажирское сиденье, открыл окно и окликнул прохожего:
— Извините, сэр!
Очень старый мужчина в потрепанной одежде остановился, не приближаясь к машине. Вроде бы он отреагировал на мое обращение, но выражение его лица оставалось безучастным, словно он меня вообще не замечает. На мгновение я подумал, что он случайно остановился у обочины в тот самый миг, как прозвучало мое обращение. Его усталый, туповатый взгляд сосредоточился на чем-то у меня за спиной. Через несколько секунд он двинулся дальше. Я не стал его окликать, хотя в какой-то момент его лицо показалось мне знакомым. К счастью, вскоре появился другой прохожий, и удалось выяснить, как добраться до мэрии Мирокава и общинного центра.
Мэрией оказалось то самое здание с часовой башней. Я вошел внутрь и остановился у перегородки. Там стояли письменные столы, за которыми сидели и работали люди, иногда удалявшиеся в коридор и возвращавшиеся оттуда. На стене висел постер, рекламирующий государственную лотерею: чертик-из-коробки обеими лапками сжимал зеленые билеты.
Через несколько секунд к конторке подошла высокая женщина средних лет.
