Роджер Эллори - Красная лента
Рос прошел мимо Миллера, пересек коридор и направился вверх по лестнице. Миллер последовал за ним. Они медленно приближались по узкому коридору к спальне мертвой женщины. Возле дверей в комнату топтались несколько человек. Один из них — чье лицо Миллер помнил по какому-то другому, не менее темному делу из их общего прошлого — кивнул ему. Они знали Миллера. Они знали, что с ним случилось, как газетчики разложили его жизнь по полочкам и поделились этим со всем миром. У них у всех был один вопрос к нему, но они не решались его задать.
Когда Миллер вошел в комнату, другие офицеры, казалось, отступили на шаг и скрылись по темным углам. Он задержался на секунду.
Ничто не сравнится с мертвецами.
Ничто в мире.
Живые и мертвые люди совсем не были похожи друг на друга. Даже теперь, после стольких трупов, которые ему пришлось увидеть за все время, что он работает в полиции, всегда был вот этот момент, когда Миллеру казалось, что жертва сейчас откроет глаза, резко вздохнет, ее лицо, возможно, искривится от боли, она улыбнется и скажет: «А вот и я… я вернулась… извините, я была в другом месте».
Всегда был первый раз, конечно. Но было что-то в том, когда видишь жертву впервые. И это что-то оставалось с Миллером до следующего подобного случая. Оно останавливало биение сердца — всего на долю секунды — и как бы говорило: «Вот что люди могут сделать с людьми. Вот еще один пример того, как жизнь может размазать кого-то по стенке».
Первое, что бросалось в глаза, — это неправильность положения тела. Кэтрин Шеридан стояла на коленях, руки вытянуты по бокам, голова лежит на матрасе, но повернута так, что она щекой прикасается к простыне. Другая простыня была небрежно обмотана вокруг ее талии и закрывала большую часть ног. Казалось, что она смотрит вдоль собственного тела по направлению к двери. Это была сексуальная поза, но в ней не было ничего возбуждающего.
Второе, что привлекало внимание, было выражение ее лица. Миллер не мог описать его. Он опустился на колени и посмотрел на нее, приблизился к ней, увидел отражение собственного лица в стеклянной неподвижности ее глаз. Практически невозможно описать ощущение, которое испытал Миллер, когда увидел выражение ее лица. Одобрение. Смирение. Быть может, согласие? Оно резко контрастировало с ужасными синяками, которые покрывали ее плечи и руки. Он почти не видел ее талию и бедра, но, по всей видимости, начиная от шеи, ее тело было избито с крайней жестокостью. После такого невозможно выжить. Кровь уже свернулась, синяки распухли из-за застоя разных телесных жидкостей. Боль, должно быть, мучила ее очень долго, пока не наступил желанный покой.
Миллеру захотелось протянуть руку и прикоснуться к ней, закрыть ее глаза, прошептать что-то ободряющее, рассказать ей, что все уже позади, мир наступил… но он не мог.
Понадобилось некоторое время, чтобы кровь перестала стучать в висках, а сердце рваться наружу. С каждой новой жертвой предыдущие возвращались. Словно призраки. Каждый из них, возможно, хотел от него большего понимания того, что произошло.
Кэтрин Шеридан была мертва уже два или три часа. Помощник коронера позже подтвердил, что она скончалась приблизительно между четырьмя и шестью часами пополудни в субботу, одиннадцатого ноября. Пиццу заказали в пять сорок. Разносчик привез ее в шесть часов пять минут и почти сразу обнаружил тело. Миллеру позвонили из второго участка после шести тридцати. Он приехал в шесть пятьдесят четыре. Рос присоединился к нему спустя десять минут. К тому времени, когда они увидели тело Кэтрин Шеридан из коридора на втором этаже, было почти семь пятнадцать.
— Как и с другими, — заметил Рос. — Очень похоже. Чувствуешь запах?
Миллер кивнул.
— Лаванда.
— А бирка?
Миллер прошел вдоль матраса и посмотрел на Кэтрин Шеридан. Потом пальцем указал на ее шею, вокруг которой на тонкой ленточке висела обычная багажная бирка. На бирке не было никаких надписей, словно неизвестный труп доставили в морг.
— На этот раз ленточка белая, — сказал он, когда Рос остановился с другой стороны кровати.
Со своего места Миллер хорошо видел лицо Кэтрин Шеридан. Она была привлекательной женщиной с изящной, почти хрупкой фигурой, темными волосами, ниспадавшими на плечи, и смуглым оттенком кожи. На шее у нее были синяки. Такие же синяки были на плечах, руках, туловище, бедрах. Некоторые удары были нанесены с такой силой, что даже лопнула кожа. Однако на лице ни одного синяка не оказалось.
— Посмотри на лицо, — сказал Миллер.
Рос обошел кровать и остановился возле Миллера. Помолчав, он покачал головой.
— Четвертая, — сказал Миллер.
— Четвертая, — согласился Рос.
Из-за их спин донесся голос:
— Вы из отдела убийств?
Миллер и Рос одновременно повернулись к говорящему. Им оказался один из медэкспертов. У него на руках были латексные перчатки и полевой набор необходимых инструментов. За его спиной стоял человек с камерой.
— Извините, но мне придется попросить вас уйти.
Миллер бросил последний взгляд на безмятежное выражение лица Кэтрин Шеридан и, осторожно ступая, вышел из комнаты. Рос последовал за ним. Никто из них не произнес ни слова, пока они не спустились на первый этаж.
Миллер остановился возле входа в гостиную. На экране телевизора шли титры фильма «Эта прекрасная жизнь».
— Ну? — спросил Рос.
Миллер пожал плечами.
— То есть ты думаешь…
— Я вообще ничего не думаю, — прервал его Миллер. — Я ничего не думаю, пока не буду точно знать, что с ней произошло.
— Что у нас есть?
Миллер достал блокнот и пробежал глазами несколько строчек, которые успел нацарапать, когда приехал на место преступления.
— Следов взлома нет. Похоже, он вошел через парадные двери, потому что задняя дверь была заперта, когда я приехал. Я попросил судмедэкспертов сфотографировать ее, прежде чем открыть. Никаких следов борьбы, ничто не сломано, ничего странного в доме не нашли.
— Количество нападений, совершенных знакомыми людьми, составляет сколько процентов? Сорок, пятьдесят?
— Пожалуй, больше, — ответил Миллер. — Ее обнаружил разносчик пиццы. Большая пицца с дополнительным набором ингредиентов. По всей видимости, заказ на двоих. Если парень, который совершил это, уже был здесь в то время, когда она делала заказ, значит, это ее знакомый.
— А может, она его и не знала. Возможно, она просто очень любила пиццу.
— Также это мог быть сотрудник какой-нибудь социальной службы, — заметил Миллер, имея в виду множество случаев, когда в дома заходили люди, переодетые полицейскими, газовщиками, телефонистами или еще кем-нибудь. Форма на человеке заставляла обывателя забывать об осторожности. Злоумышленник беспрепятственно вошел, совершил преступление, и даже если его кто-то видел, то потом вспомнится только форма, в которую был одет преступник. — Если взлома не было, не было борьбы и видимого сопротивления, значит, скорее всего, мы имеем дело с тем, кого она знала, либо считала, что может доверять этому человеку.
— Хочешь начать проверку района сейчас? — спросил Рос.
Миллер посмотрел на часы. Он дико устал морально.
— Когда газетчики пронюхают об этом деле, дерьма хватит на всех.
Рос понимающе улыбнулся.
— Можно подумать, что твое имя недостаточно часто поминают в прессе.
Выражение лица Миллера сказало ему, что подобный комментарий не совсем удачен.
Они отошли от дома Кэтрин Шеридан, прогулялись вдоль живой изгороди, которая отделяла участок Шеридан от соседского, и остановились на тротуаре.
— А так и не скажешь, верно? — заметил Миллер. — Если бы ты не знал, что внутри труп…
— Большая часть мира не замечает остальной мир, — сказал Рос.
Миллер улыбнулся.
— Что это, черт его дери? Еврейская философия?
Рос не ответил. Потом кивнул в сторону дома справа.
— Давай начнем с него.
В двух соседних домах никто не открыл. В доме напротив было темно и тихо.
Через два дома по противоположной стороне им открыл пожилой мужчина с худым лицом. Седые волосы пучками торчали из-за его ушей, а глубоко посаженные глаза смотрели настороженно из-под очков в тяжелой оправе.
Миллер представился и показал жетон.
— Вы хотите знать, что я видел, верно? — спросил старик и взглянул в сторону дома Шеридан. Отблески мигалок отражались в роговой оправе его очков. Подобный карнавал огней явно указывал, что случилось что-то плохое. — Было где-то четыре часа, может, полпятого.
Миллер нахмурился.
— Что было?
— Когда она вернулась домой… где-то в полпятого.
— Почему вы так уверены? — спросил Миллер.
— У меня был включен телевизор. Смотрел телевикторину. Симпатичные девушки, ну, вы поняли… Я смотрю ее почти каждый день. Начинается в четыре и идет полчаса.
