Роджер Эллори - Красная лента
Из груди рвется крик. Это нечто дикое и мощное. Оно стремится наружу, но замирает в горле.
«Боже! — думает она. — Боже… Боже… Боже…»
Она ощущает вес собственного тела, когда оно начинает оседать на пол, чувствует, как он пытается удержать ее на ногах. Хотя она знает, что скоро все будет кончено, что-то внутри нее — что-то первобытное, какой-то инстинкт — не перестает бороться за жизнь. Хотя она знает, что теперь это бесполезно…
Перед глазами кроваво-красный туман. Сгустки алого, багряного, розового, бордового и пурпурного…
«Боже…»
Она чувствует вес своей головы, когда та склоняется набок.
Она знает, что, даже если он сейчас остановится, даже если уберет руки и отпустит ее, даже если приедет карета скорой помощи и санитары положат ее на носилки, нацепят ей на лицо маску и будут кричать: «Дышите, черт побери, дышите же!» — даже если кислород будет чистым и без примесей, даже если они быстро доедут до Коламбия-хоспитал или университетского медицинского центра… даже если все это произойдет, она все равно не выживет…
В последние секунды она пытается открыть глаза. И видит лицо Джорджа Бэйли, раскрасневшееся от танца, видит, как Мэри глядит на него. Это один из тех моментов, тех редчайших и ценнейших моментов, какие бывают только у лучших людей, да и то лишь один раз. И если вы не проникнетесь этим моментом, не восхититесь проявлением неожиданной магии, которая захватывает ваше сердце, ваш разум, каждую частицу вашего существа… если этого не случится, то остаток своей жизни вы будете помнить об этом моменте как о том, что вам следовало сделать, единственной вещи, которую вам действительно стоило сделать. Ведь это могло изменить всю вашу дальнейшую жизнь, могло наполнить ее смыслом, чтобы вы подошли к последнему рубежу хоть с чем-то…
А Джимми Стюарт говорит:
— Ну, привет.
Кэтрин Шеридан больше не может сопротивляться. Не хочет. Ее дух сломлен. Все, что имело значение для нее, теперь потеряло всякий смысл. Пускай так. Она чувствует, как соскальзывает на пол, и он отпускает ее.
Она думает: «Я не буду жить дальше и помнить о том, что мы сделали… Спасибо тебе, Боже, за этот маленький подарок».
К тому времени, как он принимается за работу, Кэтрин Шеридан уже мертва.
ГЛАВА 1
Вашингтон, округ Колумбия, не был центром мира, хотя значительная часть его жителей не поверила бы в это.
Детектив Роберт Миллер не был одним из них.
Столица континентальных Соединенных Штатов, местопребывание федерального правительства — это город с историей в несколько сотен лет, однако, несмотря на давнюю историю, искусство и архитектуру, улицы, обсаженные деревьями, галереи, музеи, несмотря на одну из самых эффективных в Штатах систем метрополитена, в Вашингтоне все еще оставались тени, укромные уголки и опасные места. Людей все еще убивали в этом городе каждый день.
Одиннадцатое ноября было холодным и негостеприимным. Это был день траура и памяти по многим причинам. В пять, словно занавес, опустилась тьма, температура упала на шесть градусов ниже нуля, а уличные фонари, уходящие параллельными линиями вдаль, казалось, предлагали следовать за ними в небытие. Детектив Роберт Миллер совсем недавно подумывал уехать, найти работу в другом городе. У него нашлись личные причины поступить так. Этих причин было множество, и все они были невеселыми. Он потратил много недель, пытаясь забыть их. В данный момент, однако, он стоял позади дома Кэтрин Шеридан на Коламбия-стрит в северно-западной части города. В стеклах окон отражался вишнево-голубой свет от мигалок на полицейских машинах. Вокруг царила привычная суета места преступления — полицейские, судмедэксперты, штатные фотографы, соседи с детьми, собаками и вопросами, на которые никто не ответит, шипение и треск, доносящиеся из раций и стационарных радиостанций… В конце улицы царили шум и гам. Все это не вызывало в Миллере никаких чувств. Он знал, что времена рано или поздно изменятся. Кровь по жилам побежала быстрее. Он чувствовал, как бьется сердце и холодеют руки. Он был отстранен от работы на три месяца — первый месяц просидел дома, потом еще два провел, перебирая бумажки, — и вот теперь он здесь. И недели не прошло, как он вернулся к работе, а мир уже нашел его. Он спустился на мрачное дно Вашингтона, и его приветствовали, словно старого знакомого. И чтобы показать, как этому рады, оставили ему измочаленный труп в верхней спальне, окна которой выходили на Коламбия-стрит.
Миллер уже побывал в доме, увидел, что хотел, и даже то, что предпочел бы не видеть. Мебель жертвы, картины на стенах… Вокруг напоминания о человеке, который здесь жил. Теперь этого человека нет, не стало в мгновение ока. Он вышел через дверь в задней кухне, чтобы глотнуть воздуха и перевести дух. Судмедэксперты работали в доме слаженно и без лишних эмоций. Ему не хотелось путаться у них под ногами. На улице было промозгло и сыро. Хотя на нем были пальто и шарф и он засунул руки глубоко в карманы, Миллер чувствовал леденящий холод, который не имел никакого отношения к погоде. Он молча стоял на безликом заднем дворике и наблюдал за безумием, которое творилось вокруг. Он прислушивался к кажущимся равнодушными голосам людей, для которых это было привычным делом. Он считал, что его это не проймет, но он ошибся, и это пугало.
Роберт Миллер — человек с незапоминающейся внешностью, похожий на множество других людей — ждал, когда подъедет его напарник, Альберт Рос. Миллер проработал с Росом почти два года. Более непохожих людей было сложно найти, но Эл Рос между тем был первой скрипкой в их ансамбле, дотошным профессионалом своего дела, который упорно придерживался буквы закона. Когда требовалось, он думал за них обоих.
Миллер числился в отделе убийств, но недавние события окончательно разуверили его в том, что он понимает, ради чего там работает. Вещи, которые он узнал, казалось, не имели никакого смысла. Он начал осторожно интересоваться по поводу перевода в отдел борьбы с незаконным оборотом наркотиков, даже в административный отдел, но так и не решился перевестись. Август выдался паршивым месяцем, сентябрь был еще хуже. Даже теперь — все еще не в состоянии прийти в себя после всего, что случилось, чувствуя себя так, словно уцелел после страшной автокатастрофы, — он толком и не понял, что же произошло. Он не разговаривал с Росом уже три месяца. И хотя Миллер чувствовал, что лучше было бы поговорить, но так ни разу и не завел разговор.
В тот вечер Миллер был во втором участке, когда поступил рапорт. Элу Росу позвонили домой, чтобы он ехал прямо на Коламбия-стрит. Они с Миллером молча постояли во дворе погибшей. Всего несколько секунд. Возможно, из уважения.
Они вошли через заднюю дверь. На первом этаже толпились люди, на лестнице тоже было полно народу. На фоне гула голосов и редких вспышек камер играла оркестровая музыка. Они постояли немного, не говоря ни слова, потом Рос спросил:
— Что это, черт побери?
Миллер кивнул в сторону гостиной:
— DVD-проигрыватель… Если не ошибаюсь, это «Эта прекрасная жизнь».
— Очень к месту, — заметил Рос. — Она наверху?
— Да, спальня направо.
— Как, ты говоришь, ее звали?
— Шеридан, — ответил Миллер. — Кэтрин Шеридан.
— Я пойду наверх.
— Смотри на пиццу не наступи, — предупредил Миллер.
Рос нахмурился.
— Что за пицца?
— Разносчик пиццы уронил ее на ковер в коридоре. Приехал, чтобы доставить заказ, и обнаружил, что передняя дверь не заперта. Говорит, что услышал звук телевизора…
— И что, он вошел в дом?
— Он говорит, у них строгая политика: не уходить без оплаты. Одному Богу известно, о чем он думал, Эл. Ему показалось, что он слышит шум наверху, решил, что его не услышали из-за телевизора, и пошел наверх. Он нашел ее в спальне в нынешнем виде. — Миллер, казалось, глядел сквозь Роса, пока рассказывал. Потом он собрался с мыслями и продолжил: — Здесь работают судмедэксперты. Они нас скоро вышвырнут, но тебе все же стоит сходить наверх и взглянуть на нее.
Рос сделал паузу.
— Ты в порядке? — спросил он.
Миллер чувствовал мрачную реальность собственных мыслей. Он видел их в отражении в зеркале, в кругах вокруг глаз, в темных тенях, залегших в уголках рта.
— Все нормально, — ответил он, но в его голосе чувствовались неуверенность и подавленность.
— Ты готов к этому?
— Не более чем обычно, — ответил Миллер тоном, исполненным философской покорности судьбе.
Рос прошел мимо Миллера, пересек коридор и направился вверх по лестнице. Миллер последовал за ним. Они медленно приближались по узкому коридору к спальне мертвой женщины. Возле дверей в комнату топтались несколько человек. Один из них — чье лицо Миллер помнил по какому-то другому, не менее темному делу из их общего прошлого — кивнул ему. Они знали Миллера. Они знали, что с ним случилось, как газетчики разложили его жизнь по полочкам и поделились этим со всем миром. У них у всех был один вопрос к нему, но они не решались его задать.
