Рик Рид - Епитимья
Дуайт смотрел на него, распростертого поперек сиденья. Кровь била струей из его груди. Неужто с этим покончено?
Я, должно быть, угодил ему в сердце. Должно быть, удар был удачным. Или неудачным. Вся машина изнутри была забрызгана кровью. Тело мальчика лежало поперек сиденья.
Бог мой, что же мне теперь делать?
Глава 12
Скалы находились на берегу озера Мичиган к северу от Чикаго. Прохладные серые волны плескались меж крупных плоских валунов, покрытых надписями, нанесенными светящимися разноцветными красками — лимонно-зеленой, ярко-персиковой, цвета фуксии. На одном из валунов красовалась надпись: «Это пляж для гомиков. Гетеросексуалам вход запрещен».
Летом на скалах загорали мужчины, тела их блестели от масла, на некоторых были купальные штаны до колен — казалось, все здесь подчинено звукам волн, разбивающихся о скалы. Даже гул машин, проносящихся по Лэйк-Шор-Драйв. Скалы казались раскаленными — по контрасту с водой, от которой ломило кости даже в разгар лета.
Зимой, когда небо становилось таким же серым, как скалы, любители купания покидали их, и место летних игрищ пустело, храня лишь память о жарких днях. В воде плавали глыбы льда, грязно-серые, шероховатые. Сюда приходили немногие: это место находилось далеко от настоящего пляжа.
Декабрьское утро застало Джона Слэвинза бредущим вдоль скал в поисках уединения, которое он здесь надеялся найти. Прошлой ночью, когда Джон вышел из дома, Джейк, его любовник, исчез. Джон вернулся в их квартиру в сером каменном доме на Фуллертон-авеню и нашел ее опустевшей. В их совместную жизнь Джейк внес свой материальный вклад — почти вся мебель принадлежала ему.
Он вспоминал прошлое лето, как бродил вдоль скал, читая граффити, а потом встретил здесь Джейка. Джейк удил рыбу на северной оконечности пляжа, подумать только — рыбачил!
Никто не приходил на скалы рыбачить.
Это вселило в Джона смелость и помогло разговориться с красивым незнакомцем.
Теперь же всё кончено. Джон остановился, чтобы поглядеть на горизонт, на небо, похожее на свернувшееся молоко, обещавшее к середине утра снегопад. Он вспоминал темные волосы Джейка, как они выглядели...
Минуточку... Джон посмотрел вниз, вглядываясь сквозь свои круглые очки в золотой оправе в что-то темное на серой поверхности валуна. Да, это что-то, сползшее почти к поверхности воды и застрявшее между скалами, напоминало человеческую фигуру.
Течение шевелило темные волосы — туда-сюда.
Не хочу этого видеть. И все же Джон начал спускаться вниз по камням, чтобы разглядеть получше. Когда он подошел ближе, он уже не мог оторвать взгляд от длинных темных волос, струившихся среди пенистых волн, — они загипнотизировали его. Наклонившись к самой кромке воды, Джон стал пристально рассматривать тело. Поднялась очередная волна и на мгновение полностью вытолкнула его на берег. Джон стоял дрожа: он увидел нагое тело мальчика. С минуту он смотрел на горизонт, словно мог там найти ответ. Что ему делать?
Потом он понял, что мальчика ударили ножом, — в боку его зияла рана.
И еще он увидел, что у мальчика не было рук.
Джон согнулся, и его вырвало прямо в воду.
Ричард Гребб сморщился, глотая остатки кофе из своей кружки. Кофе остыл и был от избытка сахара похож на черный сироп. На его коленях лежала газета «Чикаго трибюн», сложенная и открытая на четвертой странице. Он смотрел в окно.
Ему всегда становилось не по себе, когда он узнавал о бессмысленной смерти молодого существа. Он думал, как опасна их жизнь на улицах.
В сообщении об этой смерти содержалось мало деталей. История была изложена лаконично — лишь голые факты. Пятнадцатилетний мальчик, испанец, найден мертвым на северном берегу озера Мичиган. Труп застрял между двумя валунами. Очевидно, что жертва была заколота ножом. Имя мальчика не сообщалось: ожидали опознания близкими родственниками. Место, где было обнаружено тело, было известно среди сообщества чикагских голубых как Скалы. Это популярное у них место для прогулок. Репортер невнятно намекнул, что жестокое преступление явилось актом мести. В заметке было всего двенадцать строчек. Сколько дюймов в этой колонке? Сколько дюймов заслуживал мальчик, который умер до того, как сумел использовать свой шанс на жизнь?..
Ричард думал о том, как он в минуту слабости подбирал на улице несчастных того же возраста, приводил домой, кормил. И укладывал с собой в постель.
На минуту Ричарду пришла в голову мысль (только на минуту): а он, лично он, мог содействовать тому, что этот мальчик оказался в ночное время в опасном месте? Но его вина была бы слишком ужасна, если допустить такую мысль.
В это декабрьское утро ему надо было еще много потрудиться, чтобы подготовиться к мессам на рождественской неделе. Только через несколько часов Ричард поднял голову от текста проповеди, которую писал. Позвонили в дверь, а потом забарабанили в нее. Барабанили бешено. Он отложил ручку и поспешил к двери. Бросил взгляд в окно и убедился, что снег валит вовсю.
Открыв дверь, он увидел Эстер Гарсия. Эстер была одной из его прихожанок. Молодая красивая кубинка, мать четверых детей, старшим из которых был Карлос.
Она плакала и не могла произнести ни слова; только смотрела в глаза священнику. Сердце Ричарда забилось сильнее, когда заметка из «Трибюн» всплыла в его памяти. Заметка, которую он прочел сегодня утром. Нет, это не Карлос...
На минуту перед ним всплыл образ Карлоса: он явственно видел его, красивый мальчик с нежной как масло кожей и столь черными глазами и волосами, что даже на свету они не казались светлее; а от улыбки можно было просто растаять. Ричард заставил себя прогнать этот образ, потому что прошлым летом сын этой женщины побывал в его спальне.
— Эстер, Эстер, в чем дело? — спрашивал Ричард, хотя внутри у него что-то оборвалось, и по этому ощущению он понял, что уже знает ответ.
Эстер только рыдала, с трудом переводя дыхание. Ричард взял ее за руку и потянул в дом.
— Сюда, Эстер, входите. Не стойте на снегу.
Оба они не произнесли больше ни слова, пока Ричард вел ее в свой кабинет, снимал с нее пальто, шарф и перчатки, усаживал на стул.
— Сейчас я вернусь, ладно? — сказал Ричард и, посмотрев в покрасневшие глаза женщины, которые, казалось, ничего не выражали, увидел в них только горе. — Оставайтесь здесь, я приготовлю кофе.
В кухне Ричард никак не мог унять дрожь в руках. Чашка полетела на пол и разбилась вдребезги. Он обжегся горячей водой из крана.
— Пожалуйста, Отец, пожалуйста, пусть это будет не Карлос. Не допусти этого, — шептал он снова и снова, суетясь на кухне.
Когда он вернулся, Эстер справилась со слезами. Но слезы сменились полным оцепенением. Она уставилась в окно на падающий снег, и ее лицо не выражало ничего.
Ричард поставил кофе на стол рядом с женщиной, а сам сел на диван напротив.
— Пейте кофе, Эстер. Он поможет вам согреться, — сказал Ричард. — А потом мы поговорим.
Эстер долго смотрела в окно. Ричард тоже уставился на косо падающий снег. Они слушали тиканье часов на каминной полке — маятник двигался взад и вперед.
— Карлос мертв, — сказала наконец Эстер, и в тихой комнате слова эти прозвучали высокопарно.
Ричард подался вперед, ожидая, что она скажет еще что-нибудь. Ее лицо казалось хрупким, будто сделанным из фарфора, и готовым вот-вот разбиться вдребезги. Он встал и опустился перед ней на колени, держа ее руки в своих.
Она опустила голову.
— Они нашли тело в озере. Его закололи.
И снова комнату затопило молчание. И снова они слушали часы, и маятник без конца двигался, гоня время вперед. Ричард сжал ее руки и собирался что-то сказать, но Эстер заговорила снова. -
— Они отрезали руки моему мальчику, отец. Почему кто-то захотел сделать такое?
Голос ее был мертвым. Ричард чувствовал, что он и сам может потерять самообладание, стоя на коленях около нее.
Отрезали руки. Закололи? Бог мой, почему? Потому что такие люди, как ты, сбили его с пути. Голос не повиновался ему.
Эстер судорожно вздохнула и снова заплакала. Ричард поднялся с колен и обнял женщину, гладя ее спину медленными круговыми движениями.
— Так, так, — шептал он. — Вы должны все это выплакать.
Она долго не переставала плакать: пятнадцать, двадцать минут. Ричард то обнимал ее дрожащее тело, то передавал ей клинекс, давая излиться ее эмоциям.
Когда Эстер наконец успокоилась, она рассказала ему, что накануне вечером Карлос ушел из дому и долго не возвращался. К полуночи она поняла, что случилось что-то ужасное.
— Когда пришел полицейский, — сказала она, и ее нижняя губа задрожала, — я уже знала, отец, я знала. До того, как он заговорил.
— Как помочь вам, Эстер? Ясделаю все, все, что в моих силах, чтобы облегчить горе вам и вашей семье.
