Ромео - Тайтл Элис
Брюки падают, оседая возле щиколоток. Он все еще сзади, массирует ее голые ягодицы, в то время как она продолжает раскачиваться в такт музыке.
— У тебя ямочка.
Ее пронизывает внезапная тревога. Что, неужели какой-то изъян?
— Это хорошо или плохо? — В ее голосе неподдельный испуг.
Он тихонько смеется.
— Очень хорошо.
Она сияет от удовольствия. Победа.
Устроились на кушетке, теперь она уже полностью обнажена. Он — на коленях, меж ее раздвинутых ног. Она не видит его лица. Он уткнулся ей в грудь. Она тяжело дышит, извивается, пытается дотянуться до него губами.
— Еще рано, — тихо произносит он, и его язык начинает скользить вниз. — Сейчас — все для тебя. Но ты не должна двигаться.
От такой щедрости она готова заплакать. Давно уже не встречала она мужчин, которые бы прежде всего думали о том, чтобы удовлетворить женщину.
Поддерживая ее за ягодицы, он предлагает ей откинуться назад, опереться на него.
Его движения продуманны, точны. Она же ощущает сладкую боль, и ее тело охватывает блаженная дрожь.
Он слегка запрокидывает голову, смотрит на нее, губы его, пропитанные соками ее тела, блестят.
— Ты предавалась запретным фантазиям? — спрашивает он, на губах его появляется мальчишеская улыбка, от которой у нее замирает сердце.
Ощущение для нее внове. Сердце ее всегда оставалось спокойным. Единственный орган, хорошо защищенный от эмоций. Так было раньше.
— Так да или нет? — настаивает он.
— Да. — Она смущенно улыбается. По-девичьи. Женщина в ней умирает. — Да. — Она послушно отвечает, хотя вопрос и не требует ответа.
Вместе на краешке ее постели. Его взгляд устремлен не на нее, но на ее отражение в зеркале, что напротив. Взгляд по-прежнему пристальный, хотя в нем и появилась некоторая отрешенность.
Она начинает нервничать. Хочет, чтобы он наконец разделся. Стал более активным участником игры. Испытывает некоторую неловкость.
— Расскажи мне о своих фантазиях. — Голос его низкий, соблазнительно умоляющий.
Она вспыхивает.
— Это очень личное. — Абсурдность ремарки вызывает у нее смех.
— Ты не должна ничего скрывать от меня, — говорит он. Голос его по-прежнему завораживающий. — Это непременное условие.
Стыдливость отступает перед все возрастающим возбуждением от пикантности ситуации.
Она делает робкую попытку объясниться.
— На шоссе у меня глохнет мотор. Ночь. Останавливается проезжавший мимо грузовик. Водитель подходит ко мне, но кругом так темно, что я его не вижу. Мимо проносятся автомобили. Я чувствую запах выхлопных газов. Проблески фар, но почему-то свет падает только на меня. Он же все время остается в тени.
— И что он делает?
— Он заглядывает под капот, но говорит, что машину не починить. Опускает капот. Стоит совсем рядом, почти вплотную ко мне. — Ее дыхание учащается. Становится прерывистым.
— Ты боишься?
— Да. В нем есть что-то грубое, жестокое. — Сердце бешено бьется. — Но я тоже возбуждена, — признается она. Причину своего возбуждения она не объясняет, но и без слов ясно, что оно вызвано опасностью, риском, ужасом и запретным желанием, которое сокрушает волю.
— Так что же он делает?
— Он срывает с меня одежду. Прямо на обочине дороги. А мимо проносятся автомобили. Я сопротивляюсь, но он бьет меня по щекам и предупреждает, что мне будет еще больнее, если я не буду слушаться. Когда я остаюсь совершенно голой, он опрокидывает меня на капот. Широко разводит мне ноги. Он очень груб. Проезжающие машины теперь уже замедляют ход. Я умоляю его перейти в салон, где нас никто не увидит.
— Ты действительно этого хочешь?
— Нет, нет, нет. Я уже сгораю от нетерпения. Я хочу его. Это так возбуждает — когда ты распластана на капоте, чувствуешь себя совершенно беспомощной. — Она и сейчас в таком же состоянии. Фантазии обернулись реальностью.
— Продолжай.
— Он уже сверху, берет меня прямо на холодном капоте машины. Сильными яростными рывками проникает все глубже. Его руки крепко впиваются в мои запястья. Рядом тормозит автомобиль. Из него выходят трое молодых парней. Боже, я понимаю, что все они намерены взять меня…
Речь ее звучит сбивчиво, слова выплескиваются безудержным потоком. Она уже не видит его отражения в зеркале. Как и своего. Все расплывается.
Свернувшись калачиком на кровати. Она застенчиво улыбается — новичок, девственница, — а он стоит рядом, смотрит на нее сверху вниз.
— Скажи, что мне делать, — бормочет она. — Как мне доставить тебе удовольствие? Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.
Он улыбается, взгляд его блуждает по ее телу.
— У тебя грудки маленькой девочки.
— Я их ненавижу, — признается она, чувствуя, как захлестывает ее стыд. Меньше всего ей хочется вызвать в нем разочарование.
Он нежно гладит ее груди. Словно успокаивает. Она робко улыбается. Пока он не касается сосков, не сдавливает их, словно пинцетом. Она морщится, но чувствует, как закипает кровь.
Да, да, делай мне больно. Именно этого я заслуживаю.
В ванной. Он ее моет. Его прикосновения очень нежные. Они возбуждают и в то же время вызывают умиление. Его нежность добавляет вечеру эмоциональной окраски.
— Ты папина дочка? — спрашивает он игриво, любовно, проникновенно. Новая игра.
Маленькая девочка — сама невинность.
— Да, папочка.
Она встает в ванне — послушный ребенок, — вытянув по бокам ручки, пока он трет ее губкой и внимательно разглядывает. Такой пристальный взгляд возбуждает ее не меньше прикосновений.
— Ты ведь хочешь быть очень чистой, правда?
Да, это правда. Смой с меня все грехи. Очисти мое тело. Пусть оно вновь будет первозданным.
Он — на коленях, намыливает ей живот.
— Тебе нравится, когда я мою здесь? — Он начинает скрести ее кожу мыльными пальцами. Грубо. Именно так, как она любит.
— Да.
— А здесь? — Он ныряет во влагалище. Она возбуждена до предела, но что чувствует он? Он все еще в одежде, стоит, упираясь в край ванны, так что ей трудно определить на глаз степень его возбуждения.
— Да, да. — Ей приходится прижаться к холодной кафельной стене, чтобы не упасть.
Он вдруг останавливается, резко разворачивает ее. Она скользит по днищу ванны, но удерживается на ногах. Он, похоже, не замечает ее неловкости. Начинает тереть ей спину, ягодицы.
— Три сильнее, — требует она.
Он взбешен. Он не терпит, когда им командует девчонка. Прижав губку к ее ягодице, он рукой обхватывает ее за талию.
Она вскрикивает, когда он больно шлепает ее жесткой щетинистой губкой. Раз, другой…
Да, накажи меня. Выбей из меня дурь. Я хочу быть хорошей девочкой.
На коврике у кровати, распластавшись. Руки крепко обхватывают латунный поручень. Она не связана, но он приказал ей не двигаться. Она — в образе послушной жертвы.
Между тем тело ломит. Оно хочет, хочет, хочет. Он заставляет ее повторять вновь и вновь: «Я хочу тебя. Хочу тебя. Хочу тебя».
Его улыбка уже совсем не мальчишеская. Коварная, хитрая. Грань между фантазиями и реальностью стирается. Маска лжи сдернута. Он посягнул на ее тайные помыслы. Шлепок по грудям. Она почти не чувствует боли, изогнувшись, тянется к нему. Костяшки пальцев белеют, когда она еще крепче впивается в поручень.
Он вновь шлепает ее.
— Ты кто, шлюха?
— Нет. — Сдавленный крик вырывается одновременно с очередным ударом по грудям. На этот раз она морщится от боли.
— Так ты шлюха?
— Нет, нет.
Он снова бьет ее.
— Лгунья. Лгунья.
Ее охватывает страх: не зашел ли он слишком далеко? Но животное желание комом подступает к горлу. Она смотрит на него: взгляд ее широко распахнутых карих глаз исполнен похоти. Она хочет его.
Что ей делать? Просить? Требовать? Умолять? Она боится. Он тоже начинает терять самоконтроль. Радость от причиняемой ей боли переходит в восторг. Это видно по его лицу, глазам. Если он намерен и дальше истязать ее, ей придется остановить игру. Но весь ужас в том, что этого-то и не хочется.
