Рик Рид - Епитимья
И ему действительно казалось, что крысы гложут его пальцы. И он кричал. Но когда отец выпускал его много часов спустя, перед тем как с работы должна была вернуться мать, на теле его не было ни крови, ни укусов. И все-таки всегда оставалось ощущение, что крысы там были.
— Мне не нужен никакой дерьмовый папаша. — Уор Зон снова плюнул Солу в лицо. — И ты мне не нужен.
Уор Зон закончил одеваться, собрал свои пожитки в зеленую сумку и ушел.
На улице лил декабрьский дождь. Который час, мать твою? — соображал Уор Зон.
Машин было не много, и небо над озером казалось светлее в том месте, где сливалось с водой. Приближался рассвет. Он быстро зашагал к подъездной дорожке.
Увидев впереди пикап, отъехавший от парковочной площадки, подумал: черт возьми, как вовремя. Он поднял большой палец.
Черный пикап «тойота» подкатил ближе. Ему повезло, удача сопутствовала ему: машина остановилась невдалеке от него.
Уор Зон побежал к ней. Он особенно не разглядывал того, кто сидел в кабине. Он думал лишь о том, что ему крупно повезло. Ему показалось, что в машине — молодой парень, и это тоже было неплохо. Человек за рулем улыбнулся Уор Зону.
— На север? — спросил он, когда Уор Зон открыл дверцу.
— Да, парень, мне в пригород.
— Как раз по пути, старик, залезай.
Уор Зон забрался в машину и увидел, что малый был значительно старше, чем показался с первого взгляда. Его небольшой рост и одежда ввели Уор Зона в заблуждение. Но это — нормально: каждый хочет выглядеть помоложе. Уор Зон был рад, что малый оказался рядом в ту минуту, когда он выходил от Сола. Точно этот парень специально его дожидался.
Глава 9
— По правде говоря, юность для меня не так важна, — объяснял Дуайт своему отражению в зеркале. — Это путь к концу. Малыши такие доверчивые...
Он отложил карандаш для бровей и еще раз посмотрелся в зеркало.
— Эти маленькие ублюдки доверяют мне больше, если видят, что я близок к ним по возрасту.
...Он подчернил карандашом седые волоски в бровях и взял розовую помаду, чтобы подрумянить щеки. На нем была синяя бейсбольная шапочка из джинсовой материи, — он уверял себя, что теперь-то уже никто не скажет, что его темные волосы редеют и что на лбу залысины. Черная фуфайка и протравленные кислотой черные джинсы «Ливайс» стройнят меня, размышлял он, направляясь в спальню и глядя в большое, в человеческий рост, зеркало.
Он представил себя одним из них, представил себя приближающимся к какому-нибудь грязному и вонючему уличному замарашке. В кадрах, прокручивавшихся в его мозгу, ярко высветилась картинка: он на окраине Чикаго, он всего лишь один из подростков, ну, может, чуть постарше...
Такой внешний вид сослужил ему хорошую службу, сделал его неприметным.
Снизу донеслись глухие удары.
Лицо Дуайта приняло озабоченное выражение, он снова взглянул в зеркало, проверяя, какое впечатление производит его внешность.
— Тихо! — закричал он. Ну чего они еще хотят, эти маленькие монстры?
Теперь, когда в подвале их было уже двое, потребность становилась все более настоятельной. Дуайт всегда им удивлялся: они, кажется, должны были бы знать, что их образ жизни влечет за собой кару, которая постигла их теперь. Где же их достоинство?
Люди, если только этих маленьких тварей можно назвать людьми, должны принимать свое лекарство, платить за свой образ жизни.
Неужто не понимают, Что такая плата обеспечит им спасение?
Когда же они поймут, что он оказывает им услугу?
Гром ударов нарастал. Господи, если они будут продолжать в том же духе, они разнесут весь дом. А если они вырвутся на свободу, то все его труды пойдут насмарку. Ну уж нет, его труды не должны пропасть даром. Он скорее умрет, чем отступится. Дуайт направился к лестнице.
Джули поняла, что он привел кого-то еще. Она заснула. Сон был неглубокий, прерывистый, она ежеминутно вздрагивала и просыпалась; иногда ей снился сон, кошмарный сон — она едва удерживалась от крика, вспоминая его. Эти образы то и дело всплывали в ее сознании: мрак, руки, покрытые струпьями, они тянутся, чтобы схватить ее. Трупы, белые и раздутые, всплывающие на поверхность холодного темного озера.
Но какой кошмар сравнится с действительностью? Услышав, что он ведет мальчика (Джули была уверена, что это мальчик, она слышала его голос), она подумала: интересно, как он его поймал? Так же как и ее — взял добротой и улыбкой? И сколько лет этому мальчику? Судя по голосу, он не старше ее. Хотя на слух точно не определишь...
Сначала она обрадовалась, что рядом появился кто-то еще. Может быть, вместе они смогли бы выбраться. Но почувствовав, как в тело врезаются веревки, связывавшие ее руки и ноги, она поняла, что бегство, будь их здесь хоть сотня, невозможно. Она не могла примириться с мыслью о том, что больше не увидит солнечного света. Кто-то должен вмешаться, помощь придет откуда-то извне.
Но кто придет сюда за такой, как она?
Кому она нужна?
Уор Зон снова забарабанил пятками по боковой стенке ящика. Он во что бы то ни стало хотел выбраться из этого вонючего ящика. Он этого не вынесет. Кругом какие-то ползучие твари... И невозможно дышать. Все тело ныло, суставы ломило. И кляп во рту... Пот сочился изо всех пор. Он купался в поту.
«Крысы идут, Кении».
Его пятки были стерты, возможно, кровоточили.
«Они на тебя нападут».
Воздух в ящике, казалось, иссякал. Скоро он задохнется. Здравый смысл подсказывал ему, что он должен беречь силы. Если он будет биться, извиваться, колотить в стенку ящика, он лишь приблизит свою смерть.
Но, Боже, ему этого не вынести...
«Они сожрут тебя, Кении. Они обсосут твои маленькие косточки дочиста, да, сэр».
Бум! Бум! Бум! Дерево под его ногами было неотесанным, грубым, шероховатым, и с каждым ударом Уор Зон ощущал боль все острее, чувствовал, что с каждым ударом он слабеет.
Но ему было все равно. Какой у него выбор? Лежать в потемках и ждать?
Он снова лягнул ящик что есть силы.
— Терпение! Терпение! — кричал Дуайт, спускаясь по ступенькам. — Боже милостивый, вы, ребятишки, и понятия не имеете о хороших манерах, о дисциплине, верно?
Он начал что-то бормотать, слова потоком вырывались у него изо рта.
— Грязные, мерзкие твари. Вы не заслуживаете ничего, даже наказания. Но я настолько добр, что позабочусь о вас. Боже, зачем ты привел их в этот мир? Разве нам нужна их грязь? Их извращенность? Я ненавижу их всех. Ненавижу их...
Он вдруг замолчал. Прикрыл глаза и задышал медленнее, восстанавливая дыхание, успокаиваясь.
Откуда этот взрыв эмоций? Он должен держать себя в руках, если хочет помочь этим детям... помочь им через наказание удостоиться благодати.
Внезапно перед ним возникла его тетя Адель. Да, Дуайт увидел ее, но не такой, какой видел в гробу месяц назад, а такой, какой она была при жизни, когда он был маленьким мальчиком. Она носила мужские фланелевые рубашки, подвернутые до икр джинсы, белые носки и грошовые легкие туфли.
— Ты будешь молиться со мной, дитя.
Дуайт зажмурил глаза, пытаясь избавиться от навязчивого видения: двенадцатилетний Дуайт, распростертый на полу своей спальни, голый, вздрагивающий каждый раз, когда ремень, который она держит в руках, опускался на его спину и ягодицы.
— Молись со мной, дитя. Это единственный путь к спасению.
Пряжка врезается в его нежную плоть.
Дуайт потянул за шнурок выключателя, и подвал залился ярким светом. Перед Дуайтом два фанерных ящика. Один из них, тот, что слева, слегка покачивается, когда маленький мерзавец обрушивает на его стенку очередной удар. Дуайт чувствовал, что его снова охватывает ярость, он представил, как откидывает крышку ящика и приканчивает маленького ублюдка на месте: сжимает пальцами тощую шею этого хренососа и сворачивает ее, выдавливая из него жизнь. Это станет ему последним уроком. Мертвым он увидит, на что похож ад.
Дуайт заставил себя сделать еще один глубокий вдох, пытаясь переключиться, не обращать внимания на грохочущий ящик.
— Самоконтроль, — твердил он себе, — самоконтроль — вот что самое главное. Твой план никогда не сработает, если ты утратишь хладнокровие. Ты должен всех их собрать. Всех своих маленьких друзей...
Он думал о Джимми Фелзе, думал о свече.
— Нет, — сказал он, мысленно воздвигая в своем сознании высокую стену. — Помни — спокойствие.
Дуайт поднял крышку ящика и посмотрел на существо внутри, запуганное и покрытое испариной.
— В чем дело? О Боже, какая вонь. Неужели эта тварь обмаралась?
Он протянул руку, дотронулся до одного из концов гибкой клейкой ленты, закрывающей рот мальчика, и отодрал ее.
— Ах, — захныкал пацан.
— Чего ты хочешь? Обмарался? Ну, сынок, это твои проблемы. Я говорил тебе, когда привел сюда, что буду заботиться о твоих естественных потребностях дважды в день. Если у тебя отсутствует самоконтроль, лежи в дерьме.
