Виктория Платова - Ужасные невинные

Виктория Платова

Ужасные невинные

Мнения персонажей книги не всегда совпадают с мнением автора.

«Нужно быть честным, чтобы жить вне закона».

«МОЯ НОЧЬ С МОД»

Спутать Гато и Джан-Паоло также проблематично, как и подрочить в редакционном сортире. Во всяком случае – в обеденный перерыв. Во всяком случае – для меня. О Гато я знаю чуть больше, о Джан-Паоло – чуть меньше, оба они болтаются на одном-единственном черенке, две вишенки, слегка переспевшие, слегка подгнившие; я моложе их обоих, но вряд ли это можно считать преимуществом. Барбиери.

Барбиери – это и есть черенок. Они носят одинаковую фамилию, хотя и занимаются разными вещами. Джан-Паоло – это «Exotic Nudes», издательство «Taschen», девятнадцать евро из сорока восьми, потраченных в книжном супермаркете «Горски»: два фотоальбома по цене одного, Таити и Сейшелы, никогда мне до них не добраться, никогда – ни до Таити, ни до Сейшел. Слишком много в мире мест, до которых мне не добраться. Слишком много мест, слишком много вещей. Шляпу борсалино мне тоже не носить. Но не только это убивает меня.

Что можно извлечь из шляпы борсалино по здравом размышлении? Кроличьи уши гангстерских войн в Чикаго и Нью-Йорке; носовые платки, загаженные то ли кровью, то ли томатным соусом; парочку томми-ганов с пятьюдесятью патронами в диске. Каким образом Гато выудил из нее саундтрек к «Последнему танго в Париже» – уму непостижимо. Неизвестно, держал ли он когда-нибудь в руках томми-ган, но с саксофоном управляется будь здоров, шляпа борсалиио идет ему так же, как и Аль Капоне, даром что Гато и не итальянец вовсе – аргентинец, сакральные складки у крыльев носа и плохо вымытые волосы выдают его с головой.

Гений с плохо вымытыми волосами – именно так.

Впрочем, Брандо в «Последнем танго…» выглядел еще хуже.

Как выглядит Джан-Паоло, я не имею ни малейшего представления. Зато его сейшельские и таитянские модели… о да, я хорошо их изучил, это, конечно, не повод для дрочки в редакционном сортире, но все же, все же… И неизвестно, что вставляет тебя больше – мужчины или женщины, скаты или octopus, песчинки на головке члена или вода, подступившая к соскам. Фрукты тоже выглядят эротично, глянцевые лепестки цветов провокационны, как чулки со швом, глаза мертвых акул полны тоски о несбывшемся, мне остается лишь кружить над всем этим великолепием.

Как стервятнику над падалью.

Круги, которые я с завидным упорством нарезаю, ограничены пространством кадра, цветного, но чаще – черно-белого, разглядеть самого Джан-Паоло не представляется возможным, как и любой уважающий себя бог, он остается вне фокуса, вне досягаемости; может быть – просто прикидывается: татуировкой на ленивой таитянской голени, черепашьим панцирем или все тем же octopus, иссушенным на солнце.

У гения и бога не так уж много различий.

Первому просто недосуг хорошенько вымыть волосы, а второй… Второй набивает их песком, рыбьей чешуей, осколками раковин – и делает предметом культа.

Гато и Джан-Паоло – две вишенки на одном черенке, слегка переспевшие, слегка подгнившие, – и они предмет культа. Об этом я вспоминаю всякий раз, добравшись до редакционного сортира. Пейзаж за его окном далек и от Таити, и от Сейшел: глухая стена справа, с десяток немытых окон слева и помойка внизу (три мусорных бака, содержимое которых не вывозится годами). Иногда покой мусорных баков все же нарушается: две, а чаще – три сомнительных личности начинают рыться в них в поисках легкой наживы.

Вряд ли Джан-Паоло и три его ассистента (Carlo Modonesi, Fabio Russo, Sergio Valente) бегали бы за ними с фотоаппаратом. Но даже если предположить невозможное – вероятность того, что итальянец (Джан-Паоло в отличие от Гато – итальянец) когда-нибудь появится здесь ничтожно мала.

Вид помойки вдохновляет только меня.

Я единственный, кого он вдохновляет. Единственный из десяти штатных сотрудников журнала «Полный дзэн», идиотизм названия не могут искупить ни полиграфия, ни псевдорафинированность статеек о джазе и литературной экспансии скандинавов, ни долгоиграющие роад-муви по меню элитных кабаков. Ни даже описание прелестей лондонской подземки и федеральной земли Северный Рейн-Вестфалия.

Никакого отношения к джазу и федеральной земле Северный Рейн-Вестфалия я не имею.

Кино – вот чем мне приходится заниматься.

Особых усилий это не требует, знание предмета тоже необязательно: в поисковых системах «Hndex» и «Google» можно найти ссылки на любую интересующую меня киношку. Со всеми интересующими меня именами, обязательно – культовыми, на худой конец – модными. В среде менеджеров среднего звена, юзеров со знанием веб-дизайна, яппи с кредитами на «Honda HR-V» и владельцев фитнес-абонементов с пару десятков этих недорезанных тамагочи я знаю лично. Из кубиков на их животах можно выстроить пирамиду, они тоннами закупают мебель в «IKEA» и назначают свидания у Дома кино. Чтобы потом долго и со вкусом объяснять своим спутникам разницу между Ким Ки-Дуком и Ли Минг-Се, а заодно и разницу между суси-тэмакидзуси и суси-нигиридзуси, а заодно – и разницу между японской и китайской чайной церемонией.

Их любимый писатель – Мураками (в позапрошлом году это был Зюскинд, но кто теперь помнит позапрошлый год?).

Их любимая книга – «Американский психопат» (в позапрошлом году это был «Алхимик», но кто теперь помнит позапрошлый год?).

Их любимое слово «трэш», как раньше было «кул».

По пятницам они курят кальян.

«Полный дзэн» тоже выходит по пятницам, два раза в месяц. Трех дней мне вполне хватает, чтобы подготовить обзор. Если никто из культовых, на худой конец – модных режиссеришек не выдает на-гора очередную нетленку. Нетленки требуют более тщательного анализа, более изощренного подхода, «Яндексом» и «Гуглом» уже не обойтись, приходится подключать «Alta Vista» и каталог моего приятеля, Жан-Луи. Жан-Луи в отличие от Джан-Паоло – русский, настоящего его имени я не помню, да и вряд ли его кто-нибудь помнит.

«Моя ночь с Мод».

«Моя ночь с Мод», Жан-Луи с маниакальным упорством хранит верность старому кино, такому французскому, такому черно-белому, что перехватывает дыхание. Не у меня – у него. Жан-Луи – так звали главного героя, кажется, его играл Трентиньян.

Жан-Луи, или просто Лу – если насосаться пива. Или просто Жан – если совсем не пить, на Трентиньяна Жан-Луи не похож, скорее – на Марлона Брандо периода «Последнего танго в Париже»: те же залысины, тот же свалявшийся затылок, та же заезженная фраза после случайной ночи со случайной шлюхой: «Как тебе нравится твой герой?»

Женщины у Жан-Луи не задерживаются, кому нужен синефил с поражающей воображение зарплатой работника видеопроката? Собственно, там мы и познакомились – в видеопрокате, я по одну сторону прилавка, он – по другую; на моей стороне – Озон, Тарантино и «Резня бензопилой в Техасе», на его – Ромер, Риветт и «Случайно, Бальтазар». Повод для знакомства был самым невинным – «Любовное настроение» Кар-Вая; я искал «Любовное настроение» – и нашел его у Жан-Луи, на полке, украшенной самопальным плакатом «АРТ-ХАУС». Тот еще был вечерок, любовным настроением не пахло, совсем наоборот: моя очередная цыпочка бросила меня ради владельца фитнес-абонемента, две недели можно смело считать вычеркнутыми из жизни. Жан-Луи повезло больше, его очередной цыпочке хватило огрызка ночи, кто кого послал – остается неясным, может, все дело в этом сраном фильме.

«Моя ночь с Мод».

«Моя ночь с Мод», вот откуда ноги растут. Ноги Франсуаз Фабиан1.

Кто бы сомневался – она и есть Мод. Не то, чтобы Жан-Луи целенаправленно искал цыпочку, похожую на Франсуаз Фабиан, таких Франсуаз – девять на десяток, ладно – пусть три, кратное девяти, но все же имеются. Нет, Жан-Луи ищет Мод, именно Мод, никак иначе. Ему нужна ночь с Мод, сукиному сыну. Хотя…

Никакой он не сукин сын – Жан-Луи. Просто свихнувшийся на кино парень, и что бы я делал без него? Не пропал бы, конечно, клепал бы свои никчемные статейки и дальше, но именно Жан-Луи я обязан своей карьерой в «Полном дзэне». Интеллектуал-борзописец, убойный кинокритик, предмет вожделений студенточек филфака, псих-фака и факультета математической лингвистики.

Студенточки не впирают меня абсолютно.

Другое дело – Жан-Луи. Вот кто вызывает у меня восхищение, иногда граничащее с ненавистью, иногда – с искренним изумлением, а иногда мне просто хочется оторвать ему башку и покопаться в ней. Впрочем, я и так знаю, что бы там увидел.

Видеопрокат.

Не тот, в котором сидит Жан-Луи, – жалкий закуток в магазинчике «24 часа», необязательное дополнение к сервелату «Невский», нарезке из севрюги и марокканским апельсинам – не тот, другой. А может, и не видеопрокат вовсе, так – культовое сооружение, храм, костел, мечеть, синагога, с экраном вместо алтаря, или с несколькими экранами, неважно. Важна проекция на экран, кино без продыху, все те же «24 часа», только марокканским апельсинам не принадлежит в них ни одной секунды. Единственный прихожанин храма, единственный зритель в зале – Жан-Луи, даже девки при нем нет, грешно лезть под блузку на глазах у Ромера, Риветта и «Случайно, Бальтазар». Нет ни девки, ни поп-корна, мобильник отключен, я бы сдох от скуки.