Стив Мартини - Лучший телохранитель – ложь
— Верно.
— Вы можете предположить, откуда они?
— Назвать страну я не могу, а регион — по-моему, это Ближний Восток. Несколько раз в день они становились на колени и молились, повернув голову на восток.
— То есть они мусульмане, — догадался я.
— Я думаю, да.
Марисела рассказала нам с Германом, что ее отец всегда был очень скрытным. Когда она была ребенком, он надолго исчезал из ее жизни. Он отказался рассказать ей, чем занимается в Колумбии. Она не допускала и мысли о том, что его работа была как-то связана с наркотиками. Единственное, что она знала, было то, что какой бы ни была конечная цель этой работы, она близилась к завершению. Именно поэтому он отправил ее домой. Он предупредил, что намерен и сам вскоре покинуть территорию Колумбии и никогда не возвращаться. Ей ясно дали понять, что она навещала отца в последний раз.
Мысль о том, что они никогда больше не увидятся, и последние события в ее доме совершенно разбили ее эмоционально.
Добиться от женщины каких-либо подробностей оказалось невозможно.
Мы коротко обсудили то, что она видела, когда была в том лагере. Там было много людей, в основном молодых мужчин, некоторые из которых были почти детьми, и женщин в форме. Многие были с автоматами. Марисела считала, что это не солдаты регулярной армии, следовательно, речь шла о повстанцах. Она знает, что в Колумбии уже давно идет революция. Ее отец знал многих из этих людей, и никто из них не представлял для него угрозу, за исключением Алима с его друзьями.
Неожиданно она, выпрямившись, застыла в кресле:
— Боже мой, я совсем забыла. — Она встала и принялась рыться в карманах брюк, будто искала ключ или что-то другое.
— Что случилось?
— Это… он дал мне это. Надеюсь, что я не потеряла ее. После пожара и всего этого я просто о ней забыла. — Она быстро и тщательно проверяла каждый карман.
— О чем вы говорите? — спросил Герман.
— Это просто записка. — Наконец она нащупала что-то в правом переднем кармане. Она сунула туда руку, и когда вынула ее обратно, в ней был зажат маленький сложенный листок бумаги. — Слава богу. — Она вздохнула с облегчением, отвернулась на минуту и, пройдя к столу, развернула записку. Послание было написано от руки на половинке стандартного бумажного листа. Прочитав, Марисела снова повернулась к нам.
Мы с Германом переглянулись.
— Если там есть что-то, что поможет Кате, мы должны знать об этом, — заявил я.
Прочитав записку, женщина опустила руки, все еще крепко сжимавшие бумажный листок. Когда она посмотрела на нас, по ее щекам текли слезы.
— Какой сегодня день?
— Среда, — ответил Герман. — А что случилось?
— Нет, я хотела спросить, какое сегодня число?
Он посмотрел на часы:
— Двенадцатое.
Она снова глубоко вдохнула и выдохнула:
— Значит, у нас еще есть время.
— Время на что? — спросил я.
Она посмотрела на меня:
— Мой отец заставил меня пообещать, чтобы я никому об этом не говорила. Но никто из нас тогда не знал, что может случиться. Я не могу даже предположить, кому, кроме Алима, понадобилось меня убить. А если он пытался убить меня, то, наверное, он хотел также убить Катю и ее друга. Как его звали?
— Эмерсон Пайк.
— Я думаю, что, если бы мой отец все это знал, он бы согласился, чтобы я рассказала вам то, что знаю сама. Может быть, у нас будет последняя возможность поговорить с ним. В записке говорится, что он постарается позвонить мне.
— Когда? — спросил Герман.
Она протянула ему записку:
— Он пишет, что собирается быть в Панаме. Но не указывает, с какой целью.
Неожиданно на ее лицо легла тень.
— Что случилось? — спросил я.
— Он не сможет до меня дозвониться.
— Но почему?
— Потому что единственный телефон, по которому он может связаться со мной, — это сотовый. А он оставался в доме.
Глава 48
Буквально через несколько минут людей Алима стало укачивать. Болтаясь в темном контейнере, освещаемом только лучами карманного фонаря, под грохот огромных винтов двигателей, Никитин видел, как они один за другим отходили подальше от деревянного ящика, чтобы избавиться от содержимого желудка.
Алим пытался кричать на них, но это было бесполезно. Люди ничего не могли с собой поделать. Воздух в металлическом контейнере был спертым, а постоянное движение в замкнутом пространстве дезориентировало слух даже после того, как был принят драмамин.
Яков закрыл глаза, сложил руки на коленях, а голову примостил на руках, чтобы хоть как-то контролировать себя. Меньше чем через пять минут он потерял сознание.
Алиму надоели окружавшие его слабаки. Одного из них он убил выстрелом в голову в тот день, когда они почувствовали на себе дыхание дракона, за то, что тот дважды пытался бросить товарищей и бежать из лагеря. Он смотрел на то, как еще двоих, скорчившихся на полу у деревянного ящика, выворачивает наружу. Вставил в свой автомат полностью снаряженный изогнутый магазин. Там было тридцать патронов. Он бы перестрелял их здесь же, если бы не нуждался в них в ближайшие несколько дней.
По другую сторону от ящика переводчик и двое братьев пытались встать на ноги. Бледные лица двоих юношей были почти пепельного цвета, они тяжело дышали. Но по крайней мере, они хоть старались. Алим схватил еще один автомат, зарядил его и подал одному из них. Взяв в руки еще один автомат и магазин, он посмотрел вниз на русского, который, растянувшись, лежал на полу. Алим пнул его ногой, чтобы убедиться, что тот потерял сознание, и только после этого позволил себе отойти от объемистой сумки с незаряженным оружием. Он зарядил еще один автомат и отдал его второму брату. Потом он приказал всем отдыхать, но не забывать присматривать за русским.
Полет должен был продлиться долго. Алим знал, что благодаря внешним подвесным бакам «Скайкрейн», радиус действия которого обычно составлял триста миль, сможет преодолеть почти две тысячи миль полета, значительная часть которого пройдет над океаном. Им предстояло лететь десять часов до места встречи, а потом в течение еще четырех дней добираться до пункта назначения. Они будут на месте, прежде чем кто-либо успеет понять, что происходит.
Афунди толкнул рукой переводчика, и два человека заняли место между деревянным ящиком и стеной, у которой на полу лежал Никитин. Переводчик приподнял у русского веки, сначала на одном глазу, потом на обоих сразу. При свете фонаря он осмотрел зрачки, а потом проверил у русского пульс.
— С ним все в порядке, — сказал переводчик.
Меньше всего они хотели перемудрить с дозировкой. Доктор картеля из Тихуаны очень точно определил необходимое количество вещества. Для этого нужно было знать вес и возраст жертвы, а также то, будет ли «лекарство» приниматься вместе с алкоголем.
В некоторых кругах эти таблетки знали под наименованием «мексиканский валиум». В США он считался одним из самых популярных наркотиков, парализующих память жертвы. При употреблении в нужном количестве проглотивший наркотик выпадал из реальности на несколько часов. Если тщательно подбирать дополнительные дозы, человека можно было продержать в бессознательном состоянии в течение нескольких дней. А когда жертва придет в себя, она ничего не будет помнить.
* * *В тот вечер Марисела, Герман и я тщательно, строчка за строчкой, исследовали записку Никитина, надеясь найти там крупицы дополнительной информации. Женщина пообещала отцу сохранить содержание записки в тайне. Но поскольку ее дочь оказалась в беде, она была уверена, что отец на ее месте сделал бы все, что было в его силах, чтобы помочь ей.
Гоудас в другой комнате, дверь в которую была закрыта, работал за компьютером. Усевшись за обеденный стол, мы тихо переговаривались.
— Он не указал здесь названия судна, — говорил Герман, — но каким-то образом он знает, что будет в порту Бальбоа в Панаме через два дня. Он не сообщил точное время, но написал, что позвонит.
Содержание большей части записки носило личный характер. Для Мариселы было очень больно обсуждать ее. Все говорило о том, что Никитин намеревался позвонить дочери из Панамы, чтобы сказать ей последнее «прощай». Записка была не очень многословной, но весь тон сообщения был пронизан именно этим. У того, кто внимательно читал записку, создавалась твердая уверенность, что независимо от того, что произойдет, русский не ждал, что он сумеет пережить эти события.
— Ну зачем ему нужно было работать с такими людьми? — спрашивала Марисела. — Он не выносил Алима, я же видела.
— Может быть, у него просто не было выбора, — заметил я.
— Я совершенно не понимаю вот эту часть послания, — вмешался Герман. — Что такое contender? — Он указал на испанское слово в записке. — У русского очень неразборчивый почерк. Здесь говорится, что contender готов. Вы знаете, что это может означать? — Герман смотрел на Мариселу.
