Владимир Гурвич - Челюсти пираньи

Один раз ко мне буквально на несколько секунд заглянул Яблоков, он лишь посмотрел на меня, но ничего не сказал, пару раз почтил меня своими визитами Зайченко. Он был более красноречив, ему явно доставляло удовольствие мне угрожать. При этом он постоянно поигрывал дубинкой. Я понимал, что это отнюдь не шутки: с его силой достаточно одного удара ею — и вряд ли я переживу этот момент.

Вечером неожиданно ко мне пришел Яблоков. Я не видел его всего несколько часов, но за это время он изменился. Поначалу я даже не понял, в чем дело и только минуты через две мне стало ясно: его глаза стали еще более беспокойными, в них затаился великий страх. Это был страх перед самим собой, перед своей неуправляемостью. Но не только. Это я понял из нашего разговора.

Но начался он не сразу, Яблоков сидел напротив меня, но смотрел куда-то в сторону. У него было такое отрешенное выражение лица, что я не был уверен, что он помнит о моем присутствии. Но он помнил.

— Вы счастливый человек, — вдруг произнес он, — вы никогда ничего не боитесь. И вас любит такая женщина. А я всю жизнь всего боялся и никто меня никогда не любил. Представляете: всю жизнь никто не любил. — Он посмотрел на меня, словно проверяя: понимаю ли я все огромное трагическое значение этого факта в жизни Яблокова.

— Это не так, Павел Иванович, вас любила Саша, пока вы сами своими безумными действиями не уничтожили ее любовь.

— Вы сказали безумными, — вдруг встрепенулся он. — Значит, вы считаете меня сумасшедшим?

— Нет, — поспешно проговорил я, — но вы разрушили все ценное, что у вас было. Даже двадцать миллионов долларов не компенсируют этой потери.

Неожиданно он приблизился ко мне, при этом с какой-то опаской посмотрел на дверь.

— Я боюсь его, — тихо, почти шепотом произнес он. — Вы не знаете, какой он страшный человек. Он садист.

Час от часа не легче, подумал он. Замечательного он нашел себе помощничка.

— Зачем же вы взяли его к себе?

— Я думал… — Яблоков прервал фразу и погрузился в долгие размышления. Я не прерывал этого процесса с волнением ожидая, чем он завершится. Я инстинктивно чувствовал, что от его результата будет многое зависеть. Внезапно он наклонился ко мне и прошептал на ухо: — Я совсем недавно узнал, что он убил человека. Он и нас всех убьет. Он уголовник.

«Это я уже понял и без тебя», — мысленно ответил я ему. У меня сжимались кулаки от горячего желания ударить Яблокова за все те глупости, что он натворил, но у меня хватило сил сдержать себя. Придет время и каждому воздастся по делам его.

— Что же нам делать? — спросил я.

— Мы должны бежать, — сказал Яблоков.

— Каким образом? У вас есть оружие?

— Он отобрал у меня пистолет. Он грубо обращается со мной. — Яблоков почти хныкал. — Мы должны непременно убежать. Ночью, он ляжет спать. Он всегда спит ночью, он без этого не может. У него сон, как у слона, — беспробудный. Вот тогда мы и сбежим.

— А его сообщники?

— Они спать не будут, он им не разрешает, но я попробую их обмануть. Я приду за вами.

Я полагал, что Яблоков уйдет после этих слов, но он продолжал сидеть на прежнем месте.

— Я все думаю, зачем я все это сделал. Я хотел быть хоть в чем-то равным ему. Всю жизнь я поступал так, как он мне приказывал, а мне чертовски хотелось совершить что-то самому. У меня все время в голове была эта мысль. Я никак не мог от нее отделаться, даже когда хотел. Но это было сильнее меня. Вы понимаете?

— Да, это как любовь, которая властвует над тобой. Только поступки она побуждает совершать совсем другие.

— Вот именно, — не знаю уж чему обрадовался Яблоков. — Это была любовь, только в виде ненависти. Теперь я понимаю, что любовь и ненависть — одно и тоже. Если бы я это знал раньше. А вы это знали?

Я задумался.

— Да, — не очень уверенно сказал я. — Иногда мне казалось, что я это понимаю.

— Если я увижу Сашеньку, я упаду перед ней на колени, — сказал Яблоков, и его глаза загорелись каким-то странным искупительным огнем.

Он встал и направился к двери.

— Ждите меня, — произнес он перед тем как уйти.

Будь ситуация иной, пищи для размышлений о непостижимости человеческой натуры, о тонкой грани между психической нормой и патологией у меня было бы предостаточно. Но сейчас мне было не до того, Идея побега вызывало во мне большие сомнения, вряд ли Зайченко столь неискушен в таких делах, чтобы просто так позволить обвести себя вокруг пальца. Уйти без Артура я не могу; увидев, что мы исчезли, они в ярости могут сделать с мальчиком все, что угодно. Значит, нужно его прихватить с собой. Шансы на то, что этот план удастся, ничтожны.

У меня было ощущение, что каждая клетка моего организма вибрирует от охватившего меня волнения. Я без конца метался по комнате, словно только что попавший в клетку тигр, не знаю на что решиться.

Между тем за окном стемнело, в окнах соседних коттеджах сначала зажглись, потом погасли огни. Я невольно позавидовал им, они могут спокойно лечь спать и ни о чем не думать. Обитатели этих роскошных домов и не представляют, какие драматические события развертываются у них по соседству. А если бы представляли, чтобы изменилось бы? Пришел бы кто-нибудь на помощь? Вряд ли, здешние жители исповедуют принцип: не вмешиваться в чужую жизнь ни при каких обстоятельствах даже тогда, когда вмешательство просто необходимо.

Прошел еще час или два, точно сказать не могу, так как я плохо ощущал время, оно мне казалось спрессованным в один комок. Внезапно дверь отворилась, и в комнату вошел Яблоков.

— Он спит, — прошептал Яблоков, хотя в комнате кроме нас никого не было, — а остальные пьют внизу. Я уговорил их организовать небольшой сабантуй в предверие получения больших денег. Я сказал им, что убежать вы никак не можете.

— Мы должны зайти за Артуром.

Мне показалось, что Яблоков хотел возразить, но, по-видимому, понял, что это бесполезно — и кивнул головой. Мы двинулись в может быть самый рискованный в нашей жизни путь.

Его маршрут первоначально привел нас в детскую. Артур спал, но я разбудил его очень легко. Он понял наши намерения сразу, этому ребенку не надо было ничего долго объяснять, он все постигал на лету. Экономя время, я даже не стал его одевать, он пошел с нами, в том же, в чем и лежал: в трусиках и майечке.

Дом был погружен в темноту, но и я и Яблоков слишком хорошо его знали и легко ориентировались без света. Стараясь не шуметь, мы спускались вниз. Прошли мимо дверей гостиной, где пировали охранники, их громкие голоса ясно доносились оттуда.

До свободы оставалось пройти всего несколько метров. Вспыхнул свет.

— Стоять, не то стреляю! — послышался громкий голос за нашей спиной.

Мы оба обернулись, в двух метрах от нас стоял Зайченко с нацеленным на нас пистолетом в руках.

— Павел Иванович, вы решили подышать свежим воздухом. Между прочим, я давно почувствовал, что вам здесь душно. Но Придется вам вернуться, — насмешливо проговорил он.

Я думал о том, что упускать такой шанс выбраться из плена, когда ты находишься всего в нескольких шагах от выхода — это преступление. Если удастся вывести из игры хотя бы на полминуты Зайченко, то нам бы вполне хватило этого времени для того, чтобы отпереть входную дверь и выбежать из дома. А там ситуация была бы совсем другой.

Я собрал все свои силы для одного прыжка и реактивным снарядом полетел на Зайченко. Он не ожидал такого стремительного нападения и не успел перевести в мою сторону пистолет. И все же я в очередной раз не рассчитал своих возможностей, мне не удалось повалить его, он только пошатнулся и рукой отбросил меня от себя. Правда, я успел ногой ударить его в пах.

Удар получился сильный, так как Зайченко взревел подобно быку, в которого вонзает шпагу тореадор. В ярости он поднял пистолет на меня. Внезапно между нами оказался Яблоков, предназначенная мне пуля, впилась в его грудь. Он громко застонал и стал оседать на пол.

По тому, как он хрипел, по тому, как на его губах появилась кровавая пена я понял: минуты его жизни сочтены. Зайченко тоже смотрел на агонию Яблокова, не пытаясь ни помочь ему, не добить его. Внезапно Яблоков сделал попытку приподняться.

— Сашенька, прости. — Это были его последние слова на земле.

— Подох, — невозмутимо констатировал Зайченко. — Закопайте тело в саду, — сказал он выбежившим на выстрел охранникам. — А с этим, — кивнул он на меня, — я поговорю отдельно.

Охранники подняли еще не остывшее тело и понесли к выходу. Мы же с Зайченко и с Артуром стали подниматься наверх. Я взглянул на ребенка и увидел на его щеках дорожки слез. Все-таки в течение длительного времени Яблоков очень умело разыгрывал из себя близкого ему человека.

Артура Зайченко буквально швырнул, как котенка, в детскую. Но этот замечательный ребенок, хотя ему было без сомнения больно, даже не пикнул.