Росс Макдональд - Холод смерти
— А почему мы не называем его имя? — поинтересовался я. — Неужели это был Годвин?
— Нет, черт побери. Это был Рой Брэдшоу. Он был профессором в колледже. — И он добавил с чувством какой-то скорбной гордости: — Теперь он декан.
«Недолго ему осталось», — подумал я. Тучи над его головой сгущались.
— Брэдшоу был пациентом доктора Годвина, — продолжил Макги. — Они с Кони и познакомились в приемной Годвина. Я думаю, в какой-то мере доктор помог им.
— Почему вы так думаете?
— Брэдшоу сам говорил мне, что доктор считает их отношения полезными для душевного здоровья. Смешная штука, я ведь тогда пошел к Брэдшоу, чтобы заставить его оставить Кони в покое, я готов был даже побить его. Но к концу своей речи он меня почти полностью убедил, что правы они с Кони, а не я. Я до сих пор не могу понять, кто из нас был прав. Я точно знаю, что она не была счастлива со мной. Может, она была счастлива с Брэдшоу?
— Поэтому вы и не втянули его в судебное разбирательство?
— Это было одной из причин. Какой был смысл поднимать все это? Это только ухудшило бы положение дел. — Он замолчал. И вдруг добавил очень откровенно: — Кроме того, я любил ее. Я любил Кони, — Это было своеобразным выражением любви к ней.
— Вы знали, что Брэдшоу был женат?
— Когда?
— Последние двадцать лет. Он развелся несколько недель назад.
Макги вздрогнул. Я посягнул на иллюзии, в которых он пребывал так долго. Он откинулся обратно на койку и почти скрылся из виду.
— Ее звали Легация Макреди — Летиция Макреди Брэдшоу. Вы когда-нибудь слышали о ней?
— Нет. Как это женат? Он жил дома со своей матерью.
— Есть разные виды браков. Он мог годами не видеть своей жены, а потом снова с ней встретиться. А может быть, она жила здесь, в городе, и об этом не знали ни его мать, ни его друзья. Подозреваю, что так оно и было, учитывая, что ему пришлось уехать на изрядное расстояние, чтобы скрыть расторжение брака.
Голос Макги задрожал:
— Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.
— Это может иметь очень серьезное отношение. Если десять лет тому назад Макреди находилась в городе, у нее существовал очень серьезный мотив для убийства вашей жены, ничуть не менее серьезный, чем у вас.
Он не хотел думать о какой-то женщине. Он слишком привык думать о себе.
— У меня не было никакого мотива. Я бы волоса не тронул на ее голове.
— И тем не менее вы нередко поступали иначе.
Он промолчал. Я видел только его волнистые седые волосы и большие глаза, которым он изо всех сил пытался придать выражение искренности и доброжелательности.
— Признаю, что пару раз я ударил ее. Но потом я мучился из-за этого. Вы должны понять — мне было больно, что она мне лжет. Но я не виню ее за это. Я ни за что ее не виню. Я сам во всем виноват. — Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул.
Я предложил ему сигарету, но он отказался. Я закурил сам. Солнечный зайчик карабкался вверх по перегородке. День клонился к вечеру.
— Значит, у Брэдшоу была жена, — произнес Макги. Он переварил, наконец, это сообщение. — А мне он говорил, что собирается жениться на Кони.
— Может быть, он и собирался. Это лишь доказывает, что у его жены был серьезный повод для убийства Констанции.
— Вы действительно думаете, что это сделала она?
— Она для меня является главной подозреваемой. А другим — сам Брэдшоу. Я думаю, ваша дочь тоже подозревала его. Она поступила к нему в колледж и устроилась на работу в его дом, чтобы понаблюдать за ним. Это была ваша идея, Макги?
Он покачал головой.
— Ее роль во всем этом мне совершенно неясна. И она не особенно-то помогает разобраться.
— Я знаю, — произнес он. — Долли слишком много наговорила неправды начиная с незапамятных времен. Но одно дело, когда лжет ребенок, а другое дело — взрослый.
— Вы великодушный человек.
— Нет, нет, что вы. Когда в то воскресенье я увидел их фотографию в газете, у меня в сердце все закипело. «Какое право она имеет быть счастливой после того, что она мне сделала?» — подумал я.
— И вы ей сказали это?
— Да, сэр, сказал. Но моя злость быстро иссякла. Она так похожа на свою мать. Я вспомнил свою юность, когда мы только что поженились с Констанцией, и словно вернулся в счастливое прошлое. Это было самое счастливое время — я служил во флоте, а Кони была беременна.
Он погрузился в воспоминания, все дальше и дальше уплывая от настоящего. Я не мог винить его за это, но мне надо было вернуть его к действительности.
— Значит, в то воскресенье вы набросились с обвинениями на свою дочь?
— Сначала да. Признаю. Я спросил ее, зачем она оклеветала меня на суде. Но ведь я имел право интересоваться этим?
— Думаю, что несомненно. Как она отреагировала на это?
— У нее началась истерика, и она стала кричать, что говорила правду, что видела меня с револьвером и слышала, как я ругался с ее матерью. Но это было вранье, и я сказал ей об этом. Меня даже не было в Индиан-Спрингс тем вечером. Тут она замолчала.
— Что было потом?
— Я спросил ее, зачем она сказала неправду. — Он облизнул губы и продолжал шепотом: — Я спросил — может, она сама попала в маму случайно? Алиса ведь держала револьвер в доступном месте. Это ужасный вопрос, но я должен был его задать. Слишком долго он меня мучил.
— Со времени суда?
— Да. Даже раньше.
— Почему вы не позволили Стивенсу подвергнуть ее перекрестному допросу?
— Я был неправ. Поэтому я и занялся этим сам десять лет спустя.
— Каков был результат?
— Еще большая истерика. Она смеялась и плакала одновременно. Мне было ее так жаль. Она побледнела, как полотно, и огромные слезы катились по лицу. Они казались такими прозрачными и чистыми.
— И что она сказала?
— Естественно, она сказала, что она тут ни при чем.
— А как вы думаете, она умела обращаться с оружием?
— Немного. Кое-что я ей показывал, а кое-что — Алиса. Для того чтобы случайно нажать на курок, не надо уметь хорошо обращаться с оружием.
— И вы продолжаете считать, что это не исключено?
— Не знаю. Об этом-то я и хотел поговорить с вами.
Наконец он словно освободился от невидимого груза. Он спустился вниз и встал передо мной в узком проходе. На нем был черный свитер, джинсы и кроссовки.
— Вы можете поговорить с ней. Я не могу. Мистер Стивенс тоже не может. А вы можете пойти и спросить, что произошло на самом деле.
— Может, она не знает.
— Я думал об этом. В то воскресенье в ней как будто все смешалось. Я не хотел сбивать ее с толку. Я только задал ей несколько вопросов. Но, похоже, она сама не понимала, где правда, а где ложь.
— Она признала, что выдумала свои показания?
— Она выдумала их с помощью Алисы. Я могу себе представить, как это было. Алиса спросила: «Это было так, правда? Ты видела папу с револьвером, да?» И постепенно у нее выстроилась вся история.
— Алиса сознательно хотела оклеветать вас?
— На ее языке это называется иначе. Она искренне считала, что я виноват. И добивалась только того, чтобы я обязательно был наказан по заслугам. Она внушала это Долли, не подозревая, что заставляет ее лжесвидетельствовать. Моя дорогая, ненаглядная свояченица всегда хотела избавиться от меня.
— И от Кони тоже?
— От Кони? Что вы, она боготворила ее. Алиса всегда вела себя по отношению к ней, скорее, как мать, а не как сестра. Между ними была разница в четырнадцать-пятнадцать лет.
— Вы сказали, что она ни с кем не хотела делить Кони. Ее чувства к ней могли измениться, после того как ей стало известно о Брэдшоу.
— Не настолько. Да и кто мог сказать ей об этом?
— Ваша дочь. Раз она сказала вам, она могла сказать и Алисе.
Макги покачал головой:
— Ну вы даете!
— Приходится. Дело серьезное. Вы не знаете, Алиса когда-нибудь жила в Бостоне?
— По-моему, она всегда жила здесь. Она же дочь отечества. Я тоже сын отечества, но мне за это никто не давал медаль.
— Дочь отечества тоже может съездить в Бостон. Алиса никогда не работала в театре? Может, она когда-нибудь была замужем за человеком по имени Макреди? Она никогда не красилась в рыжий цвет?
— Нет, все это совершенно не похоже на нее.
Я вспомнил ее фантастическую розовую спальню.
— Более того... — начал Макги и замолчал. Он не выдержал длинную паузу. — Знаете, пожалуй, я возьму сигарету.
Я протянул ему сигарету и зажигалку.
— Что вы хотели сказать?
— Ничего. Просто думал вслух.
— О ком вы думали?
— Да ни о ком. Забудьте об этом.
— Говорите, Макги. Вы же сами хотели встретиться со мной.
— По-моему, у меня еще есть право не афишировать все свои мысли. Это единственное, что поддерживало меня в тюрьме.
— Но сейчас вы уже на воле. Вы что, хотите вернуться обратно за решетку?
— Я не хочу оставаться на воле за чужой счет.
— Идиот. Кого вы теперь прикрываете?
— Никого.
— Мадж Герхарди?
— Оставьте меня в покое.
Больше мне ничего не удалось из него выудить. Тюрьма медленно и неизбежно ломает людей. Из Макги она сделала святого — что за парадокс!