Убийство – дело житейское - Натали Рафф
Эвелина Родионовна лежала лицом к стене укрытая простыней до подбородка и молча слушала. В комнате стоял полумрак, и Миля с трудом различала на подушке женскую голову с редкими седыми волосами, собранными на темени в жидкий пучок.
Джамиля дала себе слово, что не уйдет из комнаты до тех пор, пока Эвелина не увидит ее во всем блеске. Она была уверена, что своими россказнями доведет подругу до белого каления, та выйдет из себя, не выдержит и повернется к ней лицом. Поэтому поначалу, Миля поведала Лине о студенточках, которых она когда-то обучала: девочки, мол, без ума от Мурада, все поголовно влюблены в него, а потому занимаются, как проклятые, лишь бы ему угодить.
Потом сообщила о своем награждении и положила на прикроватную тумбочку образец новой визитки, которую по ее заказу уже сделал известный художник. Джамиля надеялась, что Эвелина захочет взглянуть на это чудо графики, но все было тщетно – больная по-прежнему лежала молча, повернувшись к ней спиной. Тогда Джамиля подозвала Таню и тихо спросила, слышит ли мать то, что ей говорят. Татьяна, подав гостье чашечку черного кофе, сказала, что у матери слух в порядке и она находится в полном сознании. Миля взяла чашку, подождала пока Таня выйдет из комнаты, и продолжила рассказ.
С нескрываемым удовольствием она сообщила Лине, что дочь ее бывшего сожителя недавно возвратилась из Гагр, куда ездила, чтобы приобрести себе дом. С тихим смешком Джамиля добавила, что Фаргина специально выбрала себе именно тот, в котором когда-то снимали комнату Эвелина и ее отец, когда ездили туда отдыхать. В этой истории Азарханову возбуждали только те детали, которые могли вызвать у подруги особую боль, а посему она их пересказывала с особым воодушевлением.
– Все говорят, будто эта особа купила на отцовские денежки целый особняк, и что не будь ты столь эмансипированна и вовремя распишись с ним, большая часть этих средств достались бы тебе. А теперь вы с Таней просто голоштанники. К тому же веди ты себя так, как здесь принято, к тебе в жизни бы не пристали слухи, будто ты в пьяном виде спуталась с каким-то чернорожим саксофонистом и привезла в Союз заразу, о которой здесь знают только из прессы. Самое ужасное, что в городе все по-прежнему считают, что у тебя иммунодефицит, а анализы, сделанные Ирой – липа. Да, о чем теперь-то говорить? Будь ты такая, как все, у тебя после смерти Жени остались бы деньги. На них ты смогла бы купить себе квартирку в столице, жить рядом с дочерью и радоваться жизни. Я понимаю, Татьяне наверняка кажется, будто здесь тебя недооценили. Возможно, в чем-то она и права. Так вот я хочу исправить это и вам помочь. Я могу прямо сейчас купить этот дом. Соглашайся! Уедешь вместе с Таней и уже через несколько дней будешь под присмотром специалистов из республиканского онкодиспансера. Тебя там подлечат. Разумеется, при условии, что у тебя рак, а не эта заморская пакость!
Скрипучий старческий голос прервал этот поток красноречия.
– А не испугаешься здесь поселиться? В этом доме все умирают преждевременно: одни от рака, другие кончают жизнь самоубийством. Не побоишься? Дом-то проклят! Неужто и вправду купишь?
Эвелина медленно повернулась, села на кровать и с ненавистью уставилась на подругу. Джамиля подняла глаза, и, громко вскрикнув от испуга, расплескала кофе прямо на костюм. Дрожащей рукой она поставила недопитую чашку на тумбочку и, задев ее краем юбки, резко вскочила. Ей показалось, будто из-под простыни на нее смотрит человекообразное пресмыкающиеся. Схватив сумочку и тихо охнув, Миля выскочила из спальни, осторожно прикрыв за собой дверь.
– Таня, что с ней? Это СПИД? Да? Лина покрыта серой чешуей. Глаза круглые, без ресниц! Зрачки, как плошки! А вместо волос серый пух!
– Не пугайтесь, Джамиля Иногамовна! От сильной токсикации у мамы вылезли волосы, и кожа испортилась. А глаза такие из-за того, что яд повредил зрительный нерв. Сейчас она очень плохо видит.
Через несколько минут Джамиля и Исмаил вежливо откланялись. Быстро поймав такси, они молча доехали до дома и разбежались по комнатам. Каждый думал о своем… Поздно ночью Миля подошла к мужу и сказала:
– Я говорила сегодня с Линой по поводу дома. Она пыталась меня запугать, заявила, будто он проклят. По-моему, все это бред. Я завтра уезжаю и настоятельно прошу тебя пока там не появляться. Позвонишь пару раз Тане – и достаточно. Когда все закончится, предложим этой дуре деньги. Уверенна, она не устоит. Мы, конечно, можем приобрести себе что-нибудь и получше, но я хочу именно этот дом. Понимаешь, только этот! Даже, если он проклят, и все в нем подыхают преждевременно.
В эту ночь впервые после окончания курса ядотерапии Эвелина Родионовна встала, самостоятельно добралась до ванной комнаты, разделась и полезла под душ. Таня, услышав шаркающие шаги матери, накинула халат и побежала ей на помощь. Влетев в ванную, она увидела Лину, смывающую губкой коросты.
– Мамочка, у тебя тело становится чистым, как у молодой женщины! Монахи написали правду! Ты, как змея сбрасываешь старую кожу.. Вот только лицо пока еще в чешуйках… Давай я тебе помогу вылезти. Скажи, может хочешь что-нибудь выпить?
– Хочу, детка. Очень хочу! Я сяду в кресло, а ты принеси мне рюмку водки и чашку крепкого кофе. Мне обрыдло лежать! Миля меня сегодня доконала… Пора на что-то решаться. Либо помирать, либо вставать.
Татьяна принесла матери на подносе крошечную рюмочку с водкой, чашку кофе и несколько шоколадных конфет. Все поставила на тумбочку у кровати и удивленно воскликнула:
– Тут твоя подруга оставила свою визитку и пролила на нее кофе. Может, ее выбросить?
– Нет, дай взглянуть.
Эвелина взяла в руки карточку, заляпанную темной жижей.
– Танюша, как тебе нравятся эти золотые вензеля?
– Ты не на то смотришь, мама. Лучше полюбуйся на другое. От фамилии Мили чистой осталась только одна буква, от имени две, а от отчества три: А, Дж, Ина… Получилось новое имя – Аджина.
– Боже мой! Это невероятно! Это непостижимо! – пробормотала Эвелина и вздрогнула, а потом, дотянувшись дрожащей рукой до рюмки, залпом осушила ее.
8
Прошло семь недель. Здоровье Эвелины Родионовны резко улучшилось: она значительно прибавила в весе, кожа полностью очистилось от коросты, а серый пух на голове сменился ежиком седых, толстых, как проволока, волос. Они торчали в разные стороны, подчеркивая в лице какое-то неуловимо-жуткое выражение. Зрение к Лине возвратилось, однако, ее взгляд стал казаться гипнотическим, возможно потому, что радужная оболочка потемнела, приблизившись
