Ричард Пратер - Дело об исчезнувшей красотке
А вот когда все кончено, есть время подумать. Начинаешь вспоминать, и тебя аж выворачивает. Живо вспоминаются самые мелкие и незначительные детали, которым и значения-то не придавал. Думал, что не заметил. Например, как именно дернулось тело, когда пуля пробила тонкую кожу и, пройдя мясо, ударила в кость. И как оно дергалось потом, перед тем как перестало быть телом человека, а стало тем, что в морге называют «покойником» или «усопшим». Потом тебе в голову приходят даже мысли типа: а что он был за человек, где родился, что любил на завтрак и прочие глупости, и тебе интересно знать, что заставило его взять пистолет и почему он так любил, когда он у него в руке. Может быть, ты даже представляешь себе, что же это в конце концов такое, что выходит из тела человека, когда девять граммов свинца вонзаются ему в мозг или в сердце. Тебя тошнит, ты идешь в ванную и блюешь, и вот тогда-то все действительно заканчивается и ты забываешь об этом. Почти забываешь.
Но к черту такие рассуждения.
Я зарулил на стоянку, выключил фары и заглушил двигатель, после чего вышел из машины, но дверцу до конца не закрыл. Затем я обошел клуб «Эль Кучильо» со двора и остановился у ведущей вовнутрь задней двери.
За ней горел свет. Значит, кто-то там еще не спал. Я подумал, что в такой поздний час они вряд ли ожидали чьего-нибудь визита. Вытащив пистолет из кармана, я держал его наготове, на уровне пояса в правой руке. У главного входа с улицы хлопнула дверца автомобиля. Он тоже возвращался.
Живот у меня стянуло в один тугой узел, все мышцы напряглись, и я вдруг обнаружил, что дышу широко открытым ртом, как будто иначе может воздуха не хватить. Конечно, мне было страшно, да и любому на моем месте… все мы люди.
Я перехватил пистолет в левую руку и держал за ствол, пока вытирал о брюки вспотевшую ладонь правой. Потом снова взял его поудобнее за короткую рукоятку и прижал к бедру. Теперь я слышал, как он приближается. Мягко ступая по земле, он крался вдоль здания.
Представьте себе, что «Эль Кучильо» — это квадратная коробка, стоящая на земле. Тогда со стороны фасада будет улица, а с правой стороны — стоянка. Я стоял с задней стороны, в полной темноте, повернувшись лицом к стоянке. Скрыться от нападавшего можно было только через заднюю дверь клуба.
Он подходил все ближе и ближе. Ох уж эти ночные клубы!
Он знал, что я сзади. Видел, как я подъехал. И наверное, догадывался, что я его жду. Но ему, по-моему, все было уже до лампочки. Он перестал быть холодным и расчетливым убийцей. Он превратился в комок нервов. Только ярость и ненависть.
Я сразу увидел его. Темный, отделившийся от стены силуэт. Вышел из-за угла и остановился. Я ощущал его сдавленное дыхание, явственно представлял раздувающиеся ноздри. Он вынюхивал меня, как зверь. И в руке у него был такой же, как у меня, пистолет.
— Сипель, — сказал я, — стой, где стоишь. Не двигайся.
Но ему это было все равно что об стенку горох. У него работала только одна извилина. Возможно, единственная. И в ней горело одно-единственное желание. Он себя запрограммировал.
Сипель сделал шаг в мою сторону. Спокойно. Только не торопиться. Времени более чем достаточно.
— Сипель, — повторил я, — ближе не подходи. Слышишь, идиот? Я тебя убью, Сипель!
Но он не слушал. Он продолжал приближаться. Между нами оставалось футов пятнадцать, когда я увидел пламя и услышал выстрел. Пуля просвистела мимо. Теперь ему пришел конец. Точно конец.
Я поднял руку с пистолетом и дважды нажал на спуск. Без всякой суеты, целясь влево от вспышки, в середину чернеющей двигающейся массы. Я немного дрожал.
Все было как во сне. Черный силуэт сник и осел на землю. Еще одна полоска огня метнулась под углом в небо, и пуля попала в навес крыши. Стрелял он уже почти с асфальта.
Я подошел к нему и наклонился посмотреть, все ли кончено. И хотя его левая рука еще сжимала оружие, поднять его он был уже не в силах. В горле у него булькала кровь, но и этот звук быстро прекратился. Итак, убиты оба брата. Ирония судьбы — Питер получил пулю из собственного пистолета. На своем можно сделать еще одну засечку. Я испытал что-то похожее на гордость.
Левой рукой я забрал у Сипеля тридцать восьмой и сунул в карман. Его даже не тронул. Он так и остался лежать лицом в грязь.
Теперь я попробовал открыть дверь заднего хода. Она оказалась незапертой, и я вошел внутрь. Это была кухня. Сильно пахло перцем и специями. Всю дальнюю стену и весь угол занимали полки и полочки, заставленные жестяными банками с приправами, разного рода «чили» и соусами. На правой стене от пола и до потолка висели связки красных и зеленых стручков. И ни души. Дверь слева была открыта.
Я уже сделал к ней шаг и приготовился стрелять, но вспомнил, что только что израсходовал последние два патрона. Рука автоматически потянулась к карману за тридцать восьмым. Я уже почти достал его, но именно в этот момент в дверном проеме появился Мигель Меркадо.
Он смотрел на меня, а прижатой к бедру левой рукой держал за лезвие — большим пальцем вниз — один из тех длинных острых кинжалов, которые кидал на публике. Злобный нехороший взгляд выдавал все, что он обо мне думает. Однако меня гораздо больше беспокоил другой нож. Тот, который был у него в правой руке. Он сжал его в кулаке, острием в ладони, а руку занес над головой.
Я прикинул в уме ситуацию. Преимущество на стороне Мигеля.
— Ну-ну, расслабься, — сказал я.
Мигель ничего не ответил. Его немигающие застывшие глаза выражали дружелюбие пожизненного заключенного. Зрачки сузились до такой степени, что превратились в едва видимые черные точки, дыхание было тяжелое и размеренное.
Он остановился на самом пороге, в комнату так и не вошел. Один нож — сбоку внизу в левой, другой — в заведенной за голову и в любой миг готовой его выпустить правой. Наконец Мигель заговорил. Медленно, зловеще:
— Привет, Мак. Старина Мак. Рад тебя видеть, сукин ты сын.
Двинуться сейчас означало все равно что отпустить взведенный предохранитель или наступить на гремучую змею. Черт меня подери, если я не завидовал в тот момент тем, кто спит у себя дома. В горле у меня так пересохло, что я даже не смог сглотнуть.
— Привет, приятель. Как дела, Мигель?
Он отрывисто хихикнул. Его это явно забавляло.
— Чего приперся, Мак?
— Хочу повидаться с Мэгги.
— Мэгги уже ушла. Чего хотел?
— Ничего. Просто поговорить.
— Ну нет, Мак. Как всегда брешешь, сукин сын. Я уже говорил, что при виде ножей у меня мурашки и все такое. Не как от пистолетов. Ножи — они такие холодные и омерзительные. Я их боюсь. Но боюсь не настолько, чтобы позволять подонкам типа Мигеля несколько раз подряд называть себя сукиным сыном.
— Попридержи язык, пустая башка. Мне это начинает надоедать! И вообще, что ты здесь вынюхиваешь? Мэгги-то хоть знает, что ты здесь?
Мигель только скривил губы и безо всякого предупреждения, ни слова больше не говоря, выкинул вперед правую руку. Я еле-еле успел это заметить. Нож летел прямо мне в грудь.
Моя правая инстинктивно дернулась вперед и вверх, пальцы растопырились, пытаясь отразить удар, а пистолет выпал и стукнулся о пол. На большее времени все равно бы не хватило. Нож вонзился в открытую ладонь, тонкое острое лезвие как сквозь масло прошло между костяшками кисти и дюйма на три выставилось с тыльной стороны.
Мигель бросился на меня как пантера и уже отвел назад левую руку, чтобы вторым ножом вспороть мне брюхо. Я отскочил вбок и изогнулся. Рука Мигеля, описав полукруг, рассекла воздух. Я тем временем уже вытащил левую из кармана и выкинул ее вперед, пытаясь ухватить что попадется. Нож, запястье, локоть — все что угодно, лишь бы схватить и остановить. Блестящее острие снова сверкнуло снизу вверх у меня под носом. Кончик кинжала царапнул пальцы, но они все же успели сомкнуться на кисти мексиканца. Я сжал ее что было силы и начал выкручивать. От правой толку не было, совсем — нож торчал в ней как вилка в бифштексе, поэтому я продолжал действовать одной левой. Отпусти я его — и следующая дырка была бы у меня в боку.
Мигель сопротивлялся яростно. Его черная голова так и прыгала на тонкой шее, как будто он примерялся, куда бы вцепиться зубами. Но тут я извернулся и ударил коленом. Сильно и точно — прямо между ног.
Это-то меня и спасло. Мигель был в ауте. Он согнулся пополам, выронил нож и, беспомощно хватая ртом воздух, опустился на пол. Опустился как-то странно: сначала стукнулся запрокинутой головой, а уж потом рухнул всем телом. Он стонал и извивался.
Конечно, это был запрещенный удар, ниже пояса. Но ведь игра шла без правил. И Мигель сам ее начал.
Я подобрал с пола нож и, хотя по всей логике должен был бы всадить его в корчащегося мексиканца, вместо этого внимательно его рассмотрел. То же тонкое длинное лезвие с тупыми краями. С одного конца оно практически незаметно переходило в рукоятку, с другого — было остро заточено. «Хорошая вещь, — решил я, — пригодится». Засунув кинжал за пояс, я обратил внимание на левую руку. Небольшой порез там, где царапнуло острие, и немного содрана кожа. Ерунда. Повезло, что это не был обычный нож, а то бы и левую разрезало до кости.