Ричард Пратер - Дело об исчезнувшей красотке
— Бывает. Я послал туда своего человека. К сожалению, ты слишком спешил, Ромео. Даже ручку ей не пожал.
Сэм на меня всегда очень хорошо действует. Я от него заряжаюсь. Временами, правда, он груб и достает как никто, но полицейский он что надо. И все его шуточки я воспринимаю нормально. Как и эту, про Ромео. Я знаю, случись что, он сам вместо меня вперед полезет. Впрочем, я тоже, если он попросит, не задумываясь дам руку отрубить. Но ведь он не попросит. Такой уж он парень, Сэм.
— А ты мой револьвер там не видел? — спросил я.
— Нет. Никаких револьверов. А ты что, свои где попало разбрасываешь?
— Угу. Времени не было вернуться. И еще, Сэм, хочу знать твое мнение.
— О чем?
Я достал из внутреннего кармана странного вида и странного запаха сигаретку, прихваченную в «Эль Кучильо» у Мэгги со стола. Я не забыл переложить ее, когда менял костюмы.
— Вчера подобрал, — пояснил я Сэму, — перед тем как идти к Нарде. Я даже успел несколько раз затянуться, но почувствовал, что что-то в ней есть. Может, туда чего намешано?
Сэм взял сигарету, надорвал ее с конца, посмотрел на табак и закурил:
— Ты думал, марихуана? Нет, только не это. Сигарета как сигарета. Не поймешь, чьего производства, но что-то здесь нацарапано, посмотри. Название похоже на мексиканское.
Я взял у Сэма сигаретку, набрал полные легкие дыма и закатил глаза к потолку:
— Да, похоже на Мексику. Скорей всего, так и есть.
— А зачем ты мне ее подсунул, Шелл? Твоя новая подколка?
— Нет, Сэм. Это меня накололи. Но ничего, я смеюсь. Ха-ха-ха. Не забудь про пальчики, о'кей?
— Пальчики проверим. О'кей. Та машина, которую ты угнал, зарегистрирована на Пола Сипеля. Это тот, который мертв.
— Мертвый — это Пол? Значит, Питер сейчас ищет меня?
— Думаю, что да.
Я встал. Я так Сэму ничего и не сказал о похищенных у Нарды журналах для записи посетителей. Не то чтобы специально, просто решил сам сначала кое-что проверить.
— Передай привет супруге, — бросил я, уже уходя, — она у тебя отважная женщина.
Глава 12
Все гуппи сбились в стайку в передней части аквариума и, завидев меня, отчаянно заметались. Я с ними поступил как последний подлец — не кормил с самой субботы. Хотя им это иногда даже полезно. Торопясь побыстрее загладить свою вину, я насыпал корма в кольцо, и маленькие рыбки, отталкивая друг дружку, суматошно устремились к нему. Я проверил температуру воды и только после этого прошел к столу.
Если кто впервые увидит мой рабочий стол, то может подумать, что я огребаю штук сто в год. Как бы не так. Но стол у меня солидный. Здоровенная громадина из красного дерева. Я приобрел его после одного удачно распутанного дельца, и он придает офису действительно деловой вид. Хотя, если признаться честно, я захожу сюда, только чтобы забрать почту и покормить рыб. Ну и когда нет работы. Сижу там и жду, не объявится ли клиент.
Кроме стола есть еще один крутящийся стул, это для себя, и два обычных, обтянутых кожей, — для посетителей. А еще этажерка для папок с бумагами и книжный шкаф. В нем «Британская энциклопедия», сборники «Кто есть кто» и другие книжки, включая три тома собрания Фрэнка Харриса о его жизни, женах и любовницах. Сверху на шкафу — аквариум с десятью галлонами воды и дюжиной гуппи, на стене — темно-синий ковер, вот, пожалуй, и вся обстановка.
Два журнала для регистрации верующих я принес с собой, потому что какое-то шестое чувство мне подсказывало, что эти списки не так безобидны, как кажутся, и будет лучше, если их спрятать. Не долго думая, я взял два толстых старых номера «Тру», вырезал острым ножом внутренности — да-да, издевательство, согласен, — и спрятал в каждый по журналу. Подошли тютелька в тютельку. Начиненное таким образом старье я оставил на столе на самом видном месте. Не очень оригинально, зато надежно.
Затем я плюхнулся на вращающийся стул, закинул ноги на край стола и углубился в созерцание носков кордовских ботинок. Последний раз я был в офисе с Джорджией, Джорджией Мартин. С нее все и началось. Боже, как давно это было, как будто месяц или два назад! А на самом-то деле всего только тридцать шесть часов прошло. С двух в дождливую субботу после обеда и до двух ночи в понедельник. Унылый и мрачный понедельник. И тем не менее в это время сумели вместиться и насильственная смерть, и убийство, и мягкие нежные губы, и сеанс гипноза, и горячее дыхание пороха.
В усталом мозгу одна за другой проносились картины случившегося. Лина в черных шортах и алом болеро, вот она кричит и пытается увернуться от летящего ножа; пристальный тяжелый взгляд из-под белого тюрбана; кровь, толчками выбрасываемая из простреленного горла умирающего; застенчивая зеленоглазая красавица в разорванном белье; внушительная фигура человека с воздетыми к небу руками на фоне неясного светящегося портрета; толстая жирная баба, хлопающая себя по животу; безвольно повисшая рука Джорджии, упавшая на пол автомобиля…
Я выпрямился и убрал ноги со стола. Полтретьего. Чуть было не заснул. Потянувшись, достал из плаща пистолет. Калибр 32-й. Я вынул обойму — оставалось два патрона. Без тридцать восьмого под мышкой я чувствовал себя безоружным. «Интересно, где же мой кольт сейчас? — подумал я. — В последний раз его забрал Пол Сипель. Там, у Нарды». У меня вообще-то всего одна пушка. Ни о каком арсенале и речи быть не может. И знаете почему? Ну прежде всего потому, что мне этого вполне хватает. А вот один пистолет в деле просто необходим. Хотя применяешь его, как правило, в одном случае из десяти. В девяти случаях можно обойтись. Но на десятый… Если его не будет, то одиннадцатый уже не возникнет. А еще в моем деле так: если у тебя пистолет забирают, то ты его либо возвращаешь, либо им больше не пользуешься. Ни своим и никаким другим. Но мне повезло, поэтому у меня оказался другой. Уйма патронов для тридцать восьмого и тридцать второй в кармане.
Итак, понедельник, полтретьего утра. И конца пока не видно. Ну и что, что схема начала проясняться? От этой ясности только голова раскалывается. И чем яснее становится, тем противнее. Ничего более паршивого я не встречал. Я выключил свет — сначала над аквариумом, потом верхний у входа — и вышел на улицу. Мной овладело горячее желание снова лицезреть гороподобную мадам Риморс.
Поздно, конечно, но шанс был. Попробовать застать Мэгги в «Эль Кучильо». Я выехал на Бродвей. Влажный тяжелый воздух приятно холодил лицо. Фактов у меня достаточно. Хватит, чтобы задать несколько имеющих отношение к делу вопросов. От некоторых из них она, возможно, закрутится как змея. Хоть отведать ее укусов, честно говоря, не хотелось бы.
Лос-Анджелес между двумя и тремя ночи ничем не отличается от любого другого города Штатов. Бары давно закрылись, машин мало, людей почти не видно. Разве что встретишь изредка компашку юнцов с девицами. Таблетки и травка кончились, вот они и набиваются как селедки в бочку в один из папашиных лимузинов и рыскают всю ночь. Таких уже не уложишь, пока не нарвутся на что-нибудь.
Я поначалу даже внимания не обратил, когда в зеркале увидел сзади чьи-то фары. Но, проехав Сансет и двигаясь вверх по Северному Бродвею, я автоматически следил, не вынырнет ли за мной кто-нибудь из-за угла. Фары не отставали, как оказалось. Четко держались на полквартала сзади. Я попробовал ехать со скоростью тридцать километров в час, затем резко ускорил до пятидесяти, снова сбросил газ — фары были там же, где я их заметил. Что ж, поиграем в кошки-мышки. Кто меня преследовал, я уже почти понял. А к тому моменту, когда фары свернули за мной и на Колледж-стрит, рассеялись и последние сомнения.
Особой радости от этого я не испытал. Только неприятный озноб по коже. Я мог и ошибаться, конечно, но на сей раз ошибка почти исключалась. В душе, однако, я все еще надеялся.
Когда это идет одно за одним, то от смертей и насилия начинает тошнить. На твоих глазах истекают кровью, затыкают рану руками, умирают, а тебе сначала вроде бы даже и интересно, и дух захватывает, и все такое. Но когда это снова и снова, и ты все время в этом замешан, то события теряют свою естественность. Можно, правда, заранее подготовиться и представить, как на тебя замахиваются ножом, как здоровенный амбал дробит тебе челюсть, как в тебя стреляют или ты сам стреляешь, физически ощущаешь, что ломаешь кому-то нос и делаешь какого-нибудь подонка уродом на всю жизнь, а то и трупом, но вот это все начинает происходить на самом деле и быстрее, чем можно себе представить. И что получается? Адреналин выбрасывается в кровь в небывалых количествах, сердце вот-вот разорвется, дыхания не хватает, организм требует все больше и больше кислорода, органы и железы работают на износ — а как иначе, ведь им дано задание спасти тебя и сохранить, и вот в эти-то мгновения все и меняется. Ты уже не тот, что был раньше. Ты думаешь по-другому. Все, что происходит вокруг, прыгает и сливается в одно целое. А ты об этом даже не думаешь, работают одни рефлексы. И если рефлексы в порядке — тебе, парень, повезло. Ты напуган, как заяц, но ты о'кей. И все ерунда, и все кончено.
