Ричард Пратер - Дело об исчезнувшей красотке
Держа свечу над головой, женщина повела меня вверх по склону, и по извилистой, едва заметной тропинке мы вскоре вышли на другую сторону здания. В предутренней темноте слабо светили луна и звезды, и пламя свечи казалось необыкновенно ярким. Странное чувство овладело мной. Тихий мелодичный голос, огонек свечи, от которого по земле скользили огромные тени, и проступающие сквозь белую одежду очертания женского тела. Ощущение иного мира, чуждого и таинственного.
Где-то впереди послышалась музыка. Органная музыка. Я ненавижу звучание органа, у меня от него мурашки. Но мы продолжали идти, и музыка лилась все громче. Мне вдруг ужасно захотелось оглянуться, а не плывет ли сзади по воздуху еще одна фигура в бледных одеяниях. Или, может быть, одни одеяния парят над землей?
Обычно меня очень трудно сбить с толку. Я не признаю предрассудков. Я запросто хожу под лестницами, не поворачиваю, если вижу черную кошку, и не верю в привидения. Но для утренних прогулок я бы все же предпочел другое место. Мне стало жутковато — другого слова не подберешь.
Женщина свернула налево, и мы вышли к сводчатому проходу в деревянном заборе или в стене, я не понял. Под аркой нас встретила еще одна такая же белая монашка и тоже со свечой. Моя гидесса подвела меня к ней, молча повернулась и удалилась, не проронив ни слова. Та, вторая, тоже ничего не говоря, пошла внутрь. Я, естественно, следом. Когда мы очутились перед маленьким столиком, на котором лежали открытая книга, перьевая ручка и чернильница, моя проводница остановилась. Верхняя половина левой страницы была исписана неразборчивыми подписями. Значит, от меня тоже требуется расписаться. Я вывел имя — Фрэнсис Джойн — и придуманный адрес на Альворадо. Перо тихо поскрипывало. Я выпрямился.
В мерцающем пламени свечи глаза стали различать внутреннее убранство помещения. Ряды деревянных стульев и сидящие на них лицом к востоку люди, много людей. Ухо не улавливало ничего, кроме органной музыки. Свеча двинулась вперед по проходу и остановилась у незанятого стула с краю. Я уже открыл было рот, чтобы задать вопрос, но передо мной тут же появилась поднятая вверх раскрытая ладонь, означающая, должно быть, требование сесть и молчать. Я повиновался.
Шелестя одеждами, женщина медленно отплыла обратно под своды арки. Вместе с ней исчез и источник света. Я остался сидеть в полной темноте, где лишь сияние звезд позволяло немного ориентироваться.
Я попробовал осмотреться получше. Рядом и впереди из темноты проступали силуэты десяти или пятнадцати человек, так же замерших на стульях, как и я. Остальных я не видел. В голове родилась мысль: а что, если просижу вот так до самого рассвета, и ничего не произойдет?
Но в проходе снова показалась женщина со свечой. На этот раз она привела двоих — мужчину и женщину. В слабом свете они выглядели лет на семьдесят, не меньше. Она их так же усадила, как и меня, и опять удалилась.
Прошло несколько минут.
Затем в арке показались сразу обе женщины в белом. Очевидно, к той, что привела двоих стариков, а перед ними меня, присоединилась и та, с кем я встретился на лужайке. Они прошествовали к переднему ряду и развернулись там, встав лицом к собравшимся в трех-четырех футах друг от друга. От меня они сейчас были футах в пятнадцати. В руках у женщин по-прежнему горели свечи, и так продолжалось, пока играла музыка.
Неожиданно, как по сигналу, свечи погасли.
В то же мгновение замолчал орган. И вдруг над нашими головами появилось и начало разрастаться неведомое свечение. Центр его находился вверху и немного позади стоявших к нам лицом женщин в белом. Свечение нарастало, становилось все ярче, и вот уже перед нами огромное сияющее изображение человеческого лица. По-моему, это была большая, искусно подсвеченная картина или сильно увеличенная фотография. Размеры ее достигали пятнадцати — двадцати футов в высоту и столько же в ширину. Казалось, что этот человек с белым тюрбаном на голове вознесся над нами чудесным образом и теперь взирает с высоты на собравшуюся паству, глядя черными сверкающими глазами каждому прямо в душу. Достигнув определенной яркости, свет как бы замер, очертания лица застыли. Впечатление было такое, что оно висит в ночном небе само по себе, не поддерживаемое абсолютно ничем.
Прошло еще несколько минут. Вроде бы ничего не происходило, но вдруг откуда-то сверху с неожиданностью и быстротой молнии ударил плотный сноп света. Он выхватил из мрака лицо и плечи человека, стоящего на четыре или пять футов выше уровня моих глаз. На его голове покоился белый тюрбан, руки простирались вверх, а взгляд был направлен вперед и вниз, к прикованным к нему лицам людей.
Ни звука. Все замерли.
— Ученики мои, — заговорил он, — последователи. Слушайте же меня. Да внемлите же.
Сильный резонирующий голос приятного глубокого тембра достигал слуха каждого без всякого напряжения и звучал словно бы внутри тебя, а не исходил от странной висящей в воздухе фигуры.
Я опустил голову на грудь и закрыл глаза. «Скотт, старина, — сказал я себе, — уж ты-то, приятель, не должен на это поддаваться. Уж тебе-то грех попасться на такую дешевку. Это всего лишь увеличенный в студии фотоснимок, а этот ловкий парень стоит на невидимой подставке, на фоне собственной афиши. И подставку сколотили наверняка не члены профсоюза. Вверху за балку или за дерево он подвесил автомобильную фару и врубил ее так, что вся его хитрая физиономия сияет как начищенный чайник. И ждет, какая будет реакция. Не забывай, парень, ты сюда не за этим пришел».
Я снова посмотрел на освещенного человека в тюрбане, и в памяти всплыла другая картина массового гипноза с другим «великим» знатоком человеческой психики — Адольфом Гитлером. Он тоже забирался на платформу, вывешивал позади себя собственную рожу гигантских размеров и истерично вопил о месте Германии в несправедливо поделенном мире.
Итак, я сообразил, что передо мной Нарда. Он был хорош. Я сразу понял, что этот мошенник дружит с книгами, и половина из тех, что он прочитал, — по психологии толпы и массовому гипнозу. Готов поставить «кадиллак» против его тюрбана, что это так. А вы знаете, что такое гипноз? В наши дни это уже никакая не черная магия и не трюки в ярмарочных балаганах. Сейчас это инструмент, средство воздействия на пациента, которым широко пользуются психиатры. И не только они, а и обычные доктора-дантисты, а в последнее время и рекламные агенты, те, что пишут тошнотворную, такую — аж в кишках забирает, но весьма эффективную — белиберду. Гипноз — это как наркоз, скальпель для души. Многие медицинские методики сегодня обязательно включают в себя пристальный взгляд в глаза больного и многократное повторение одного и того же монотонным голосом. Я Нарду даже зауважал. Должен признаться, что все, что предшествовало его появлению, определенным образом на меня подействовало. Это и напряженное вглядывание в темноту, и его выход откуда-то сверху, и слова, им произносимые, и звук его голоса, ровный, как шум прибоя. Конечно, его разглагольствования были рассчитаны на легковерных и, если покопаться, не лишены слабых мест, но если ты пришел к нему с соответствующим настроем и готов ему поверить, то в этом случае он не разочаровывал. Придя раз, ты бы обязательно вернулся.
В его речи не было дикого неистовства фанатика, возрождающего умерший культ, он не хрипел и не выкрикивал слова, судорожно хватаясь за горло, чтобы перевести дух после каждой длинной фразы, нет, он скорее напоминал священника, который терпеливо успокаивает своими сладкими увещеваниями. Он мог бы с таким же успехом перейти на латынь или эсперанто, эффект был бы тот же самый. Я слушал его, забыв про скептицизм.
— Ученики мои. Последователи. Слушайте же меня. Да внемлите же. Я поведу вас дорогою, что до сих пор была вам неведома, и введу вас в царствие Истины. Ибо Истина, хотя и пребывала сокрытою от глаз и чувств ваших, всегда была в душах ваших, в потайных глубинах вашего сознания. Знайте же, что есть в вас сила и есть энергия, которую достаточно лишь разбудить, и она проснется и расцветет. И она наполнит вас такой мощью, какую могли чувствовать только древние. Могучие силы, что в вас покоятся, сейчас спят, презренные люди забыли об их существовании, отринули их и отсекли от древа моральных ценностей.
Слушайте же меня. Да внемлите же. И да последует за мною всякий человек, и я верну ему цельность сознания. И да устремятся же за мною души ваши; и да устремятся же за мною души ваши! И я введу ваши души в царствие Космической Истины, которая все объемлет и все исповедует.
Слушайте же меня. Разум есть все. Разум суть высшая материя. Протяните ко мне руки ваши, и я поведу вас и собью наземь ваши оковы. Идите за мною и внимайте мне. Последуйте моим проповедям, и Великие Тайны Бытия войдут в сознание ваше Великой Истиной.
Я, Нарда, изрекаю это, и посему это исполнится.
