Виктория Платова - В тихом омуте...
И для начала она изменила цвет глаз.
Я заметила это сразу, но решилась спросить только тогда, когда были выслушаны все ее потрясающие истории о новом малобюджетном проекте кинопроизводства на студии Горького.
– Ты изменилась, – осторожно сказала я.
– А-а… Ничего особенного. Контактные линзы вставила.
– Не знала, что у тебя проблемы со зрением.
– Никаких. Это у тебя проблемы со зрением, – рассмеялась она, схватила меня в охапку и потянула в коридор, к большому зеркалу.
– Ну?! Ты ничего не замечаешь?
– Цвет глаз другой. Даже не могу понять, идет ли это тебе…
– А по-моему, здорово! У нас теперь одинаковые глаза. Зеленые. Всегда мечтала иметь зеленые глаза.
– Зачем?
– Просто подпирает иногда, так хочется быть на кого-то похожей…
– На кого-то?
– На тебя… Ничего не говори, пусть так и останется, хорошо?
…Спустя две недели, когда этот разговор благополучно забылся, она вдруг вытащила меня в парикмахерскую. Я отроду не стриглась во всяких там салонах, это казалось мне мещанством; волосы же мне ровняли в разные периоды жизни мать, Иван и Нимотси.
Теперь пришла Венькина очередь, но она только хмыкнула и отправилась со мной к своей парикмахерше. Парикмахерша оказалась халдистой бабой, но дело свое знала хорошо: вместо очень длинных неухоженных волос, от безысходности всегда собиравшихся в хвост, я получила умеренно длинные с намеком на стильную прическу.
Потом пришла очередь цвета. Родной цвет активно не нравится Веньке, она находила его слишком унылым – и поэтому я была срочно перекрашена в глубокий темно-рыжий с томно-вспыхивающим медным отливом.
"Ну вот, просто отлично, глаза заиграли, теперь можно выводить тебя в свет и на случку”, – констатировала Венька, жизнь всегда представлялась ей неким азартным биологическим циклом.
…А потом и сама Венька перекрасилась в темно-рыжий.
Но я бы даже не заметила этого, если бы не Фарик. Фарик, с которым она приехала в ту февральскую ночь, когда мы решили написать забойную криминульку и продать се по сходной цене. Фарик довольно часто приезжал в Бибирево, в отличие от Марика, почти исчезнувшего с моего горизонта после неудачной сцены соблазнения.
– Ты видишь, что с собой эта дрянь уделала? Покрасилась! – с порога заявил мне Фарик и на секунду застыл, рассматривая мой собственный, так похожий на Венькин, цвет волос. – По-моему, это сговор! У вас появилась униформа, а, девчонки?
– Конечно, мы же играем в одной команде! Только это не униформа, а унисекс. Сейчас модно в Европе. Слушай, Мышь, мне сейчас этот узбек, – Венька ткнула Фарика в бок, – потрясающую историю рассказал!..
Я не удивилась – все, через одну, истории Фарика были потрясающими – от банальной бытовой поножовщины до рафинированного заказного убийства. Фарик рассказывал леденящие душу подробности с веселым цинизмом, что придавало любой смерти почти балаганный характер. Смерть в изложении Фарика затягивала и была нестрашной. Смерть в изложении Фарика казалась бездарной статистикой, сующей свои коротенькие банальные реплики невпопад.
И когда Фарик после двухчасового сидения на кухне тактично отправился в туалет – отлить безмерное количество баночного пива, которое мы пили в ту ночь, – Веньке пришла в голову счастливая мысль: записать только что рассказанную кровавую страшилку именно в ключе Фарика – разухабистом, циничном и безумно смешном.
Для подобного стиля я была тяжеловата, мне хватало иронического взгляда на мир, и я решила просто слепо скопировать Фарика. Мне всегда удавалось копировать кого бы то ни было.
Удалось и сейчас.
Через месяц был готов сценарий, сдобренный юмором Фарика, Венькиной страстью и прошитым автоматными очередями телом и вполне профессионально записанный мной.
Венька назвала его по-идиотски: “К, истории двойного убийства на Плющихе”. Но тем не менее сценарий был со свистом принят каким-то полубезумным продюсером-азербайджанцем и сразу же запущен в производство.
Мы с Венькой подписали отдающий липой договор, получили наличные и отправились на Алексеевскую.
* * *…Там нас уже ждали водка, икра, плов и Фарик с Мариком.
– Сюрприз! – крикнула с порога Венька. – Знакомьтесь, это Мышь, она классные сценарии пишет, просто гениальные.
Фарик и Марик явно не ожидали моего появления и сразу помрачнели. Их неудовольствие было столь очевидным, что мне сразу же захотелось напиться.
Я так и сделала – надралась вусмерть и отключилась. Я даже толком не рассмотрела их огромную, похожую на футбольное поле комнату, заставленную диким количеством оплывших свечей; ни кровати, ни дивана не было вообще – только мягкие маты, усыпанные лепестками. Цветов было море – розы и хризантемы.
Только розы и хризантемы.
И больше ничего.
…Я проснулась среди ночи – голова раскалывалась, шея затекла – меня, как тряпичную куклу, сунули в огромное кресло. Я проснулась от голосов – яростно-тихих, осуждающих, требующих, молящих.
Скрытая в них страсть так испугала меня, что я даже не решилась открыть глаза, лишь слегка разлепила их; я подсматривала в щелки век, как в замочную скважину.
Они – все трое – были в противоположной стороне комнаты у окна. Венька сидела на матах, совершенно недосягаемая в свете уличного фонаря. Недосягаемая для меня и несчастных мальчиков, обложивших ее, как волчицу.
Солировал Марик:
– Это предательство, как ты не поймешь?! Ты пытаешься быть похожей на эту свою Мышь, на это пустое место… С ней ты предаешь всех нас… Всех четверых… Мы же поклялись… Ты сама заставила нас поклясться! Ты сказала, что так будет всегда!..
– Сказала, а теперь передумала, – пропела Венька. Марик занес руку для удара, но Фарик перехватил ее.
Возникла внезапная мальчишеская драка, кончившаяся через минуту обоюдно разбитыми носами.
– Пусть она уйдет, – теперь уже спокойно сказал Марик, слизывая кровь.
– Скорее вы уйдете, – дразнила их Венька.
– Слушай, она ничего нам не сделала… Но ты же не хочешь, чтобы мы ее возненавидели только потому, что она стала иметь какое-то отношение к тебе?..
– Скорее я вас возненавижу, – Венька упрямилась; мне вдруг стало страшно – и от их ненависти, и от ее защиты, в которой я не нуждалась.
"Стервецы маленькие, молокососы – куда ты только влезла. Мышь, встань сейчас же и скажи: “Общий приветик, исчезаю из вашей плебейской жизни навсегда…” или что-нибудь другое в этом роде.
Но, пока я подбирала “что-нибудь другое в этом роде”, Марик процедил сквозь зубы:
– Может, того? Убрать ее? Нет человека – нет проблемы.
– А может, того… Убрать меня? Нет человека – нет проблемы. И вы свободны, мальчики!
Теперь не выдержал Фарик – он ударил Веньку наотмашь, хорошо заученным жестом; это уже было похоже на ритуал.
– Сейчас еще врежу, если не прекратишь это сумасшествие!
– А мы уже давно сошли с ума. С тех пор, как впаялись в этот проклятый грузовик. Или нет?! Фарик снова поднял руку.
– Лежачего не бьют, – в лицо ему засмеялась Венька. Она вытянулась на матах и начала мучительно медленно расстегивать пуговицы на рубахе. – Может быть, поможете беззащитной одинокой девушке?
Их не надо было просить дважды – я видела, как спадают рубахи с их крутых, почти одинаковых плеч; я слышала, как щелкают языки их ремней, как нетерпеливо рвутся “молнии” на джинсах…
Мальчики рухнули в Веньку, как в пропасть; они накрыли ее, как волны, – я помнила эти волны моего южного причерноморского детства: тебя накрывает с головой и нечем дышать… Должно быть, Веньке тоже нечем было дышать, и она застонала. Мальчики повторили ее, как эхо. Их волосы спутались, их тела переплелись, и я впервые подумала о том, как они красивы. И я впервые подумала о том, что такими красивыми, почти совершенными, они могут быть только втроем – наконец-то собранные детали, наконец-то сложенная мозаика…
И, когда Венькина голова победно вознеслась над обессиленными, выпотрошенными телами мальчиков, я вдруг увидела ее широко раскрытые глаза – всего лишь отражение моих раскрытых глаз. Наши взгляды встретились – и она улыбнулась мне.
…Мне даже не пришлось возиться со входным замком – дверь открылась легко; эта квартира, этот чужой закрытый самодостаточный мир выталкивали меня, гнали прочь.
Я добралась домой под утро, сложила Венькины вещи в кучу, вытащила их в прихожую и здесь же, возле них, заснула тяжелым сном.
Проснулась я от резкого настойчивого звонка в дверь. Так звонила только она. Приготовленные вещи нужно было отдать и распрощаться с ненормальной девчонкой навсегда, но я вдруг почувствовала, что если открою, если впущу ее в свой спокойный, стерильный дом, как впустила когда-то, то все снова пойдет по кругу.