Виктория Платова - В тихом омуте...
– Да вот девушка активно тобой интересуется, – надувшись от злорадства, выдал меня Серьга.
Я покраснела, как будто он сказал что-то неприличное.
– Надеюсь, ты удовлетворил ее праздное любопытство.
Дан завел машину, и мы поехали.
Всю дорогу Дан молчал, и чем дольше длилось молчание, тем грустнее становилось мне: конечно, довезти до дома приятеля и его спутницу – это всего лишь жест вежливости хорошо воспитанного московского мальчика, не больше. Кому может быть интересна чужая дама сердца, да еще в компании с простецким рыцарем в плохо сидящих доспехах. Чертов Серьга сделал все, чтобы убить малейшие ростки интереса ко мне – “мы прицениваемся”, “нам на “Пражскую”… Такие люди, как Дан, не позволяют себе играть на чужом поле, это не их стиль.
Я не могла оторваться от его аккуратно подстриженного затылка: волосок к волоску, едва заметная ложбинка на шее, перечеркнутая полоской кашне. Мне вдруг захотелось коснуться его мягких волос – это желание было таким сильным, что я зажала руки между колен. Лишь однажды я встретилась с его глазами в зеркальце заднего вида – и снова, как тогда, на кладбище, они опасно приблизились ко мне. Зрачки Дана были расширены настолько, что глаза казались черными: матовая, втягивающая пространство чернота. Там могли исчезнуть целые народы, там теперь брела и я без страховочной веревки и факела. Я вдруг подумала о том, что хочу только одного – ехать и ехать в его машине. Вместо заднего сиденья, на котором я жалко сжимала руки, – переднее; вместо зимы – лето, вместо одного молчания – совсем другое…
Серьга отдувался за всех троих – рот у него не закрывался. Возможно, он считал, что безобидный треп – вполне достаточная плата за проезд. Не очень-то удачно он тасовал засаленную колоду разговора, их связывали уже давно забытые воспоминания о бегущих быках и пара по случаю купленных картин, только и всего. Поэтому-то Серьга ограничился расплывчатыми замечаниями о покойном Володьке да еще о сестре, которая выходит замуж, а денег нет.
Дан не отвечал, ограничиваясь междометиями, а разговор о деревенском агротехнике вышел на почетный третий круг, когда мы приехали.
– Ну, спасибо, – поблагодарил Серьга. – Слушай, может, поднимешься, раз пошла такая пьянка? Водочки возьмем приличной, помянем новопреставленного по-хорошему. Все чин-чинарем.
Ай да Серьга, ты попал! Это лучшее из всего сказанного за сегодняшний день. Я готова была расцеловать Каныгина, когда он неожиданно нанес мне удар из-за угла, да такой, что у меня даже потемнело в глазах:
– Моя-то, – Серьга покровительственно похлопал меня по плечу, – закусь спроворит. Она телка хозяйственная.
– Нет, пожалуй, – рассудительно ответил Дан; я хотела увидеть на его лице хоть каплю заинтересованности, хоть тень любопытства – и не увидела. – У меня еще несколько встреч. Рад был увидеться.
Вот и все. Сейчас он исчезнет из моей жизни навсегда, не за руки же его хватать, в самом деле… Я представила, как прикасаюсь к его коже, и у меня вдруг закружилась голова.
– Ну тогда ладно. Спасибо, что подвез. Спасибо, спасибо, всем спасибо: актерам, играющим неразделенную любовь, новобрачным, играющим разделенную любовь; дворникам, убийцам и убитым, солдатам срочной службы…
Несколько секунд Дан раздумывал, потом вытащил визитку и протянул ее Серьге:
– Позвони мне завтра в три. Я бы хотел картины посмотреть для офиса. Может, подберу что-нибудь.
Визитка моментально скрылась в недрах Серегиного пальто, а сам Серьга цепко ухватился за предложение Дана:
– Это дело! Есть у меня кое-что новенькое, уже заказчики кружат, как гиены полосатые. Только учти, я их меньше чем за штукарь баксов, не продам. – Видно было, что светлый образ сестры на выданье простер над Серьгой свои крыла.
Дан обменялся рукопожатием с Серьгой и поцеловал руку мне.
– Приятно было познакомиться, – ничего не значащие слова, больно ударившие меня. – Надеюсь, еще увидимся.
Дан уселся за руль, резко взял с места, а мы с Серьгой в полном молчании пошли к подъезду. Серьга отчаянно хромал.
– Вот копыта гадские! Ноги в кровь истерли! Никакого праздника душе…
В лифте, между пятым и шестым этажами, я дала Серьге пощечину.
Он даже не подумал защищаться, тряхнул волосами и сказал миролюбиво:
– Какого черта ручонки распускать?!
– Я же телка хозяйственная! Чуть что – и по роже могу спроворить, а не только закусь. Зачем нужно было принимать меня за свою бабу, я этого не пойму.
– А зачем нужно было пялиться на него всю дорогу? Постыдилась бы! Тоже мне – любовь с первого взгляда! Знаем мы эту великую любовь, сначала с одним, потом с другим. Знаю я вашего брата – все прыгаете, все ищете, где лучше, все не знаете, на какой кактус усесться, чтобы пожить сладенько. Сука! – впервые это относилось не к Алене, а ко мне. Серьга потихоньку привязывается, голубиная душа…
И тут же голубиная душа съездила меня по щеке – не больно, но обидно.
Обменявшись превентивными ударами, мы немного успокоились.
– Не нужно было этого делать. Не нужно было говорить.
– Ничего, пусть знает, что мы тоже не лыком шиты, что и у нас обалденные телки бывают.
– Значит, ты считаешь меня обалденной? – Положительно, на Серьгу нельзя было обижаться, и я грустно улыбнулась.
– А то!..
…В дверях торчала телеграмма – Серегин троюродный брат приезжал в Москву – проездом, надвое суток, с семьей. Жена у троюродного брата потомственная цыганка, поведал мне Серьга, и дети тоже на нее похожи, ничего от белобрысого мужа, доминантная раса.
Тем лучше. Даже если бы телеграммы не было, я все равно уехала бы.
Серьге эта идея не понравилась, и он предложил встречный вариант – пусть братнина семья поживет у меня на проспекте Мира, а мы уж тут с тобой как-нибудь, и портрет до писать надо…
Я представила себе цыганский табор в полупустых комнатах квартиры Грека, кибитки среди музыкального центра и микроволновки, следы от костра на паркете в кухне.
– Нет, Серьга. Я, пожалуй, к себе вернусь. И ты приезжай, если хочешь.
Серьга промычал нечто невразумительное, в его суженных глазах уже разгорался чадящий огонь предчувствия брата и обязательной ритуальной драки: Москва для Серьги всегда оставалась зоной, где его периодически навещали заскорузлые родственники с воли марийских лесов: обязательное копченное на открытом огне сало и запотевшая бутыль самогона в фанерной коробке для передач…
Вечером я уже была у себя на проспекте Мира. Ниточка, которой, как рождественский подарок, была перевязана дверь, оставалась нетронутой, значит, меня не беспокоили. Теперь можно перевести дух и подумать о том, что делать теперь, после смерти Туманова. Я так и не стала официально его девушкой, но кое-какие связи в клубе завела. Так что мои визиты туда будут выглядеть вполне невинно. Да и Серьга там завсегдатай, можно постираться на фоне доморощенной корриды, пока не появится Александр Анатольевич. Проследить его казалось мне делом несложным – узнать адрес, потом телефон – и начать игру с ним. Он, безусловно, куда более опасен, чем Туманов, но ничего другого мне не остается…
Думать об этом я долго не могла – перед глазами стоял аккуратный затылок и ложбинка на шее. Вряд ли я рассмотрела бы ее пристальнее, даже если бы лежала в постели с Даном. “В постели с Даном”, неплохое название для рекламы наволочек.
Я запомнила его телефон – воровато вытащила тисненную золотом визитку из пальто Серьги и запомнила телефон. Три первые цифры никаких исторических аналогий не вызывали, оставшиеся я запомнила по технологии Сирина. Больше всего я боялась забыть эти цифры, повторяла и повторяла их про себя до умопомрачения.
Дан. ДАНИИЛ СИКОРА. Концерн “Фаэна”, президент.
Какая странная фамилия, не определить корней – она может быть и сакурой, и секирой, нежно коснуться лица розовыми лепестками и снести голову с плеч.
Я записала телефон сразу же, как только приехала домой, хотя прекрасно знала, что никогда не воспользуюсь им… Здравствуйте, Дан, это Ева… Да нет, не та, с которой вы познакомились в прошлом году в Мариенбаде, не та, которая не отвечала на украденные поцелуи, не та, которая виновна в гибели богов, не надо смеяться, мне Просто всегда нравились европейские фильмы, а вам?.. Приятельница Сергея, художника; кладбище, снег, щепка, которой вы чистите ботинки.
Надо с этим завязывать.
Следующим вечером я позвонила Серьге – в конце концов, это вполне естественно: позвонить, поинтересоваться, когда он приедет дописывать портрет и можно ли воспользоваться глиняными тарелками, которые он привез для реквизита, а потом, в самом конце разговора, спросить – продал ли он картины Дану, в этом нет ничего предосудительного.
Просьба приехать дописывать портрет сильно озадачила Серьгу. Во всяком случае, он надолго замолчал.
