Лесли Чартерс - Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть
— Я подчиняюсь, раз вас тут двое, сила солому ломит, но вечно вы тут торчать не будете, и только уйдете — я тут же пошлю за полицией. Так что увидим…
— Что увидим?
— Вы бандиты. Вы вломились сюда…
— Что? Что ты скажешь полиции? Мы вломились сюда? Докажи это! Мы что-то украли? Что именно?
— Вон ту черную коробочку. Я знаю, что это. Я о таких вещах уже слышала. Это подслушивающее устройство.
— Подслушивающее устройство? Да тебя просто высмеют. Кому нужно утруждать себя, монтируя подслушивающее устройство у тебя в кухне? Ты что, политик? Или дипломат? Или генерал?
— Я хозяйка этого дома, — гордо сказала Аннунциата. — Это мой дом. Вы вломились в него. А полиция разберется.
Дело уже было сделано. Удалив мелкие черные скобочки, придерживавшие провод, его свободный конец вытянули из вентиляционного отверстия над кухонным окном. Не осталось и следа. Оба визитера, как заметила Аннунциата, были в перчатках.
— Будет лучше, если ты ни о чем не расскажешь полиции.
— Я вас не боюсь, — заявила Аннунциата. — Только вы уйдете, иду прямо в участок. У них там есть фотографии таких бандитов, как вы. Я вас узнаю. Никуда не денетесь.
Здоровяк внимательно взглянул на Аннунциату. Да, она говорила правду. Эта седовласая пожилая женщина с королевской статью его действительно не боится. Нагонять на людей страх было его профессией, так что ошибиться он не мог. Оценив проблему со всех сторон, он сказал:
— Полагаю, тебе стоит подумать. То, что мы здесь, — это неважно. С тобой ничего не случилось, с домом тоже. Но, если ты действительно отправишься в полицию, будет хуже. Ты влезешь в дела больших, очень больших людей, и даром тебе это с рук не сойдет.
— Ты говоришь, со мной ничего не случилось? — взорвалась Аннунциата от гнева и обиды. — А с Мило? С моим мужем Мило?
Мужчины переглянулись, и тот, что раньше не произнес ни слова, сказал:
— Его переехал машиной англичанин, мы здесь ни при чем.
— При чем. Потому что вы знали, куда он собрался в тот вечер. Вы знали это, подслушали все этой вашей коробочкой.
— О коробочке лучше забудь, как будто ее и не было. — Та уже исчезла в кармане вместе с мотком черного провода и пакетиком черных скобок.
— Не забуду и постараюсь, чтобы не забыла и полиция.
Сунув руку в карман, мужчина достал кожаный бумажник. Из него вынул вырезку из газеты, помятую и захватанную пальцами, и развернул ее.
— Читай!
— Для чего? — Аннунциата все-таки взяла вырезку. — Что мне до нее? О чем здесь?
— О молодой девушке, которую нашли на улице в Палермо. — Мужчина ткнул пальцем в нужный абзац. — Вот здесь, видишь? Там написано, что случилось, но написано не все. Я потом ту девушку видел, ей пришлось ампутировать левую грудь.
Аннунциата уставилась на вырезку. Глаза ее бегали с вырезки на мужчину и обратно. Прошептала:
— Зачем вы мне это показываете?
— Эта девушка была ни при чем, но семья ее наделала глупостей. И к тому же дважды не подчинилась. Вот это и произошло. Печальная история, она у них была единственной дочерью. — Он оскалился, показав черные зубы. — У тебя тоже дочь, и тоже единственная. Не забывай: что случилось в Палермо, может произойти и во Флоренции.
Сложив вырезку, он убрал ее в бумажник, а бумажник — в карман. Все это проделал хладнокровно и аккуратно.
Когда они ушли, Аннунциата долго сидела не двигаясь, только губы дрожали. Когда через два часа вернулась Тина, она нашла ее на том же месте. Пораженная ее видом, кинулась к ней:
— Мамочка, что с тобой? Что случилось?
Аннунциата, обняв ее, прошептала:
— Ничего не случилось, девочка моя, и уже не случится.
5. Полный вперед!
Харфилд Мосс писал своему коллеге в Питтсбург:
«Похоже, все несколько задерживается. Вчера меня предупредили, хотя и из третьих рук: главные действующие лица не могут позволить себе, чтобы их увидели вместе. Их противники не скрывают своего существования и ведут свои игры, как коты вокруг блюдца сметаны. Мне пришло как-то в голову, что задержки могут быть только предлогом, чтобы вздуть цену, но и сам я в это не верю. Они так же заинтересованы в этой сделке, как мы. В любом случае я подожду еще с неделю, посмотрю, что из этого выйдет.
Больше здесь ничего нового, как всегда, готовятся очередные выборы, стены все залеплены плакатами, с вертолетов и машин разбрасывают листовки. Один из тех, с кем я тут познакомился, англичанин по фамилии Брук, угодил в тюрьму за то, что сбил человека и скрылся. Теперь может получить за это до семи лет…»
— Лабро? — спросила Элизабет. — Это не тот человек, о котором говорил Роберт?
— Покажите, — попросила Тина.
Капитан подал ей свернутый листок зеленой бумаги с неровным краем, исписанный фиолетовыми чернилами.
— Конверт сохранился? — спросила Элизабет.
— Разумеется. Но если вы имеете в виду почтовый штемпель, то не надейтесь. Он нечитаем, как и все штемпели в Италии. Только кончается на «о».
— А начинается, вероятно, на «а» или на «е».
— Вполне возможно, — согласился капитан. — Ну, разбираете вы почерк, Тина?
— Я бы сказала, что человек этот хочет нам дать информацию, касающуюся синьора Брука, и требует сто тысяч лир до востребования в Ареццо. Авансом.
— Иными словами, — сказал капитан, — если мы решим выбросить фунтов пятьдесят — семьдесят, можем что-то за них получить, а можем и не получить. Не на тех напал.
— Не отдать ли нам это письмо в полицию? — спросила Элизабет. — Если он что-то знает, они смогут заставить его говорить.
— Только он не пишет, что знает об аварии. Это может быть о чем угодно.
— В любом случае это подозрительно. Будь он порядочным человеком, так дал бы адрес, чтобы можно было с ним связаться.
— Так-так, — протянул капитан.
Тина спросила:
— Вы хотите с ним поговорить? Я могу узнать, где он живет.
— В самом деле?
— Ничего сложного. Радичелли — многие сотни, это очень разветвленный род. Большинство из них из Ареццо. Мамин племянник, сын ее старшего брата, женат на одной из них. Он узнает, к какой ветви рода относится Лабро, понимаете? Если тот боится оставаться во Флоренции, значит, уехал в деревню к родственникам, там мы его и найдем.
— Это может помочь, — заметил капитан. — Спросите у мамы, не знает ли она.
— Спрошу обязательно. — По лицу Тины скользнула тень.
— Что случилось, Тина? — спросила Элизабет. — У вашей мамы неприятности?
— Да нет. Но со дня похорон она никак не придет в себя. Посмотрим, что будет дальше.
Когда она ушла, Элизабет сказала:
— Нам нужно будет информировать адвоката Роберта, доктора Тоскафунди. В конце концов, бороться придется ему.
— Это так, — кивнул капитан, но в голосе его слышалось осторожное сомнение. — Но информировать его будем выборочно. Надо бы мне зайти к нему и немного его прощупать.
* * *Кабинет доктора Тоскафунди находился в старом доме на улице Корсо Бруно дельи Альбицци. С улицы внутрь вел десятиметровый портал, украшенный княжеским гербом. Весь крытый подъезд занимал спортивный автомобиль «мазерати» оливково-зеленого цвета со старомодными бронзовыми фонарями. Протиснувшись мимо него, капитан нашел лифт, кое-как поднявший его на третий этаж. Доктор Тоскафунди, несмотря на договоренность, заставил его ждать так долго, чтобы капитан успел понять, со сколь занятым человеком имеет дело.
— Прошу, садитесь, — предложил он. — Какая печальная история! Вы приятель синьора Брука? Прошу, закуривайте.
— Не курю, — ответил капитан. — Не могу себе этого позволить.
Тоскафунди слегка усмехнулся.
— Я только что получил из прокуратуры текст показаний Брука. Прокурор Риссо очень честолюбивый парень, но способный.
Капитан торопливо пролистал полдюжины машинописных страниц.
— Мне не кажется, что там есть что-то новое… нет, ничего…
— Согласен. Это только подтверждает то, что мы уже знаем. Брук в тот вечер ехал в своем автомобиле по Виа Канина. И не помнит, что сбил Мило Зеччи.
Что-то в тоне адвоката капитану не понравилось.
— Судя по вашим словам, вы считаете, он его все-таки сбил…
— Такой возможностью не следует пренебрегать.
— Я полагал, мы с вами здесь для того, чтобы даже не обсуждать такую возможность.
— Заметно, синьор капитан, что вы не юрист. Моя задача оценить любые возможности и потом подсказать клиенту, какой вариант поведения для него наиболее выгоден.
— Я вас не очень понимаю.
— В случае Брука мне не нравятся две вещи, а если не нравятся мне, голову дам на отрез, это насторожит и суд. Во-первых, что он страдает приступами амнезии, и во-вторых, что не может объяснить, как разбил фару. Она не просто лопнула, стекло разбито вдребезги, металлическая оправа повреждена. Якобы у гаража играли дети, но никто их там не видел и не слышал.
