Аркадий Адамов - Черная моль (сборник)
Но и читатель до поры не в силах догадаться, что же все-таки задумал, что готовит главный отрицательный герой, очевидно, что-то необычайно опасное, но что именно? Непонятно. И читатель остается заинтригованным, тайна продолжает маячить где-то впереди и манить его, важнейшее качество жанра в этом случае не теряется.
Так произошло, например, в «Деле «пестрых», где Григорьев появляется много позже, когда произошло уже организованное им ограбление квартиры инженера Шубинского и была убита Люба Амосова, когда Сергей Коршунов и его товарищи из МУРа уже сделали первые шаги в расследовании и первые ошибки. Но для читателя остается полной неожиданностью, что в конце концов выкинул Григорьев и какой подлый план попытался реализовать, хотя смутное ожидание чего-то необычного и опасного все время, мне кажется, дразнит и тревожит читательское воображение.
Нечто подобное было, скажем, и в «Стае», где рассказывается о жуткой судьбе Лузгина и загадочных его поступках впервые лишь в шестой главе, а в третьей описывается только его «стая», которую он сбил. Но некоторые из самых опасных его замыслов и шагов, которые приобретают постепенно все более драматическую окраску, становятся известными читателю, как это и положено, лишь в самом конце повести.
Можно было бы привести подобные примеры и из других книг.
Таким образом, я стараюсь несколько видоизменить, усложнить известный прием «зеркального, или отраженного героя», использовав все его дополнительные, важные для меня, возможности и максимально избавляясь от присущих ему, на мой взгляд, недостатков.
Добавлю еще, что этот, несколько видоизмененный, прием позволяет с особым эффектом реализовать еще одно непременное требование детективного романа: враг должен быть силен и опасен, иначе рассыпается драматургия романа, пропадает интерес, идет игра в одни ворота, в детские поддавки, что порой и случается в некоторых книгах. В лучшем случае читателю становится скучно, в худшем – он перестает верить автору.
Впрочем, дело тут не только в драматургии и читательском интересе, дело в том, что враг этот и в самом деле коварен и опасен, и мы обязаны вступить с ним в борьбу, все общество в целом, все его институты.
И борьба эта особого рода, ибо и враг тут особый, не иноземный захватчик и супостат, а наш, так сказать, «родной», частица собственного народа, волею особых, на редкость неблагоприятных причин и обстоятельств вдруг, потеряв голову, замахнувшийся на свой собственный народ, на окружающих его людей…
Сюжет детектива подобен некоей электрической цепи высокого напряжения, в которую должны быть подключены все события и эпизоды, все поступки героя. Они как бы под током, и потому уход в сторону, «выключение из цепи», ее разрыв недопустимы. А значит, у героя не может быть и никакой самостоятельной от главного сюжета личной жизни.
В самом деле, вспомните. С момента рождения жанра у всех его классиков и великих мастеров герой или вовсе не обременен любовными и даже семейными отношениями, либо на них только намекалось, автор их едва касался. Дюпен у Э. По, Холмс у Конан Дойла, патер Браун у
Честертона, Пуаро у Агаты Кристи, герои Рекса Стаута, Джона Болла, даже симпатяга Мегрэ, правда имевший супругу, однако вовсе не отягощавшую сюжет ни одним самостоятельным поступком или оригинальной мыслью, – словом, почти все западные авторы стремились оставить своего героя один на один с его служебными делами. При этом справедливость требует добавить, что это обстоятельство нисколько не умалило их гигантской популярности у читающей публики.
Спору нет, верен, конечно, известный тезис о том, что и через одни только служебные дела, через работу героя, то есть через ту сферу человеческих отношений, которая вбирает в себя не только по времени, но и по затрате энергии и душевных сил большую часть жизни героя, можно вполне успешно решить все художественные задачи, поставленные перед писателем. Тезис этот с особой очевидностью находит подтверждение в лучших образцах детективного романа.
И все же для меня остается желанным введение, например, любовной линии, относящейся к главному герою романа, вплетение ее в детективный сюжет. Я убежден, что это возможно, весьма интересно и даже полезно.
Попытки такого рода я делал не раз, хотя отнюдь не всегда они оказывались удачными. Дело было новым и трудным. И все же, мне кажется, я был на верном пути, когда, например, в романе «Черная моль» была описана коварная провокация с шапкой и последовавшим за ней анонимным письмом, в котором по легкомыслию и неосмотрительности виноватой оказалась Лена, жена главного героя Сергея Коршунова. И потому она вполне закономерно смогла войти в сюжет романа и ее поступки позволили обнаружить важные грани в характере главного героя. Да и образ самой Лены, ее непростые отношения с некоторыми людьми приобрели сами по себе немалое значение и тоже послужили, как однажды высокопарно выразился один критик, «хорошо высушенными поленьями», которые можно было «подбросить в огонь сюжета».
В повести «След лисицы» Виталий Лосев неожиданно встречает в далеком северном городе во время выполнения опасного и важного задания Светлану, которую уже полюбил, и эта встреча на время изменяет весь ход дальнейших событий. А вынужденная поездка Светланы в конце повести на незнакомую ей дачу позволяет завершить сюжет весьма, как мне кажется, напряженным эпизодом задержания спаснейшего преступника. Однако, вполне закономерно и «заслуженно» введя Светлану в детективный сюжет, я вынужден был в следующей повести о Лосеве протянуть этот роман хотя бы пунктиром, а затем и поженить героев, что свело роль Светланы в дальнейших сюжетах и вовсе к чисто «утепляющей главного героя» и вовсе не обязательной, ибо каждый раз впутывать ее в столь специфичный сюжет не выглядело бы достоверно, равно, впрочем, как и полностью игнорировать ее на протяжении всего сюжета.
Попробовал я вплести любовную линию и в ту часть сюжета романа «Угол белой стены», где события разворачиваются в Борске. Там мой герой Александр Лобанов влюбляется в молодую женщину, врача городской больницы, и главные события сюжета во многом оказываются зависимыми от отношений этих двух людей. В самом деле, уступи Наташа и разреши больному Семенову встретиться с приехавшим из Ташкента «двоюродным братом» или не позвони она вдруг поздно вечером на работу Лобанову и в связи с этим не примчись Лобанов к ней, все было бы по-другому в поисках опасной группы у Лобанова и его товарищей из уголовного розыска Москвы, Ташкента и Борска…
Использовал я и еще один прием, чтобы полнее раскрыть образ положительного героя. Это, условно говоря, роман-исповедь, роман от первого лица. Так написан «Инспектор Лосев». Прием этот, вовсе не новый в советском детективе, действительно позволяет, как, впрочем, и в любом другом жанре, глубже раскрыть характер героя, исследовать все струны его души, его нравственные принципы, взгляды, мысли и чувства. Кроме того, этот прием, при умелом его использовании, позволяет создать необычайный контакт с читателем, какую-то особую, теплую, дружескую атмосферу, ощущение близости, взаимопонимания и доверия.
Мне кажется, этот прием заслуживает внимания и дальнейшей разработки.
Главное и специфическое свойство наших книг, отличающее их как от классического, так и от современного прогрессивного западного детектива, заключается в особом пафосе, заложенном в наших книгах.
Я имею в виду не только утверждающий, оптимистичный его характер, в отличие от обличающего, свойственного лучшим образцам на Западе. Именно у нас этот утверждающий пафос все очевиднее, все больше сочетается с активной, непримиримой борьбой против нравственных пороков, с заблуждениями и ошибками, равноду
шием и благодушием здесь – за воспитание, а чаще даже перевоспитание отдельных людей… И в детективном романе борьба эта, естественно, принимает те крайние, острейшие формы, которые соответствуют особенностям жанра и крайним проявлениям антиобщественного поведения отдельных людей, особо опасным антиобщественным установкам, которые по тем или иным причинам у таких людей возникают. Словом, это пафос справедливой, необходимой, очень сложной, порой опасной борьбы с преступлением, преступным поведением, с прямым и дерзким нарушением закона и с причинами – социальными, нравственными, психологическими, – которые такое поведение вызывают или ему не препятствуют.
Вот это органическое единство пафоса утверждения с пафосом обличения и лежит в основе лучших книг этого жанра.
Детективный роман способен не только увлечь, захватить читателя, но и многому научить, на многое открыть глаза, разбудить мысль, зажечь сердце, способен помочь правильно разобраться в самых сложных жизненных ситуациях. Он превращается в острейшее идеологическое оружие, которое приобретает все большее значение в грандиозной битве идей, охватившей мир сегодня. Трудно переоценить эффективность этого оружия. И мы должны научиться мастерски владеть им.
