Ангел в эфире - Светлана Владимировна Успенская
И теперь, верно, он тайно шпионит за ней, этот старый лысый добряк… А добрый он вовсе не из теплых дружеских чувств к ее матери, Наталье Ильиничне, а потому, что ему за участие в ее судьбе приплачивают — если не деньгами, то должностью или, например, влиянием на канале…
Ладно, пусть Шумский живет себе, как жил, устало решила Настя. Ей пока не до него. Пусть продолжает свое лизоблюдное дело, а позже, когда все наконец образуется, она займется им. Но не сейчас.
Сейчас нужно срочно разыскать Вадима, чтобы открыть ему — все, все, все! — и про Алину, и про ее полоумного деда, и про то, что ее жизнь без него дала трещину, летит в тартарары, катится под откос. И поэтому он должен спасти их — свою жену и свою дочь.
Для начала надо заручиться его поддержкой, его согласием, его помощью. В конце концов, он отец ребенка и обязан принять участие в судьбе дочери. И он тоже недолюбливает своего отца, всесильного телемагната, который привык распоряжаться судьбами людей по собственному усмотрению.
Только бы ей отыскать Вадима, только бы он оказался во вменяемом состоянии, только бы он был не под кайфом — прошу Тебя, Господи, взмолилась Настя.
Она увезет его, отмоет, приведет в нормальное состояние. И они поселятся вместе. И тогда Цыбалин не посмеет отнять у нее дочь, не посмеет выгнать ее из эфира. Не станет же он бороться со своим собственным сыном, которого он конечно же искренне любит — а иначе зачем эта многолетняя слежка, зачем эта тайная забота, зачем, зачем это все?
А иначе разве столь отчаянно Игорь Ильич любил бы Алину, свою внучку? А иначе разве столь отъявленно ненавидел бы ее, Настю?
«Ягуар» свернул с дороги в глухой, бесфонарный двор. Испуганные тени жались по темным углам, тускло светились бессонные окна в вышине дома.
Синяя «шестерка», с прилежной незаметностью скользившая по ночным улицам, благоразумно притормозила на набережной.
Погасли фары, глухо стукнула водительская дверь. Заскрипели шаги по дворовому гравию. Тихо!
Лифт, естественно, не работал… Настя поднялась по грязной темной лестнице, брезгливо касаясь перчаткой липких перил.
Отыскала нужную квартиру — обшарпанная дверь, лишаи обвалившейся штукатурки. Сладковатая тревожная вонь.
И еще — тишина, немая, беспросветная тишина, ни звука из-за глухой, в наплывах старой краски двери.
Глубокая ночь, предрассветный тихий час.
Настя надавила звонок — ни звука, ни шороха, ни движения в ответ.
Она легонько толкнула дверь — та приглашающе отворилась с глухим, леденящим душу скрипом.
«Есть тут кто?» — шагнула в темноту, морща нос от сладковатого, вызывающего тошноту запаха.
Из комнаты в темную прихожую пробивался омерзительно тусклый свет.
«Есть тут кто?» — повторила девушка, напряженно задержав дыхание.
Приоткрыв дверь, заглянула в комнату…
Она сразу узнала эту шею с тонкой косицей давно не стриженных волос. И этот свитер — она подарила его ему на день рождения. Когда-то очень давно. В прошлой жизни. В его прошлой жизни.
Он лежал, скорчившись у стены. Мертво лежал, неподвижно, трупообразно.
«Вадим!» Она присела возле него на корточки. Не снимая перчаток, осторожно коснулась плеча.
Но он глубоко спал, ничего не слыша, ничего не замечая.
Спал с открытыми глазами, невидяще уставившись игольчатыми зрачками в окружающий сумрак.
И когда тяжелый затеклый холод, пробравшись сквозь кожу перчатки, достиг ее ладони, рука мгновенно онемела до самого локтя, словно заразилась смертным хладом. Тяжелый сладковатый дух дурманил голову, забивал ноздри.
Настя тихо вскрикнула, рукой прикрыв рот.
Вадим был мертв. Абсолютно, потрясающе мертв! Так не вовремя, так некстати…
В полуобморочном состоянии девушка добрела до машины. Согнувшись в кустах, она долго выворачивала содержимое желудка на рыхлый, черно-сахарный снег. Жадным ртом вдыхала хрустальный морозный воздух, борясь с головокружением, — и все не могла надышаться…
Она до макушки пропиталась этим сладким отвратительным запахом. Мертвым запахом…
И когда она ехала в машине домой, этот запах все дурманил ей голову, давил виски, слепил глаза, вызывая желание плотно сомкнуть веки, ничего не видеть, не слышать, не жить. Не дышать.
Тогда, чтобы наконец избавиться от удушливого послевкусия, она открыла окно — и ледяной воздух наотмашь хлестнул по разгоряченной щеке, секундно вытеснив из ноздрей тошнотворную сладость.
Но уже в следующий миг, едва автомобиль снизил скорость на повороте, этот запах вновь безжалостно настиг ее. И чтобы отделаться от него, она сильно надавила на педаль газа.
Машина с ревом летела по автомагистрали, с трудом, как пьяная, удерживаясь на полосе.
А ей все было мало воздуха, все мучительно теснилась грудь — и она утопила педаль акселератора, надеясь оторваться от преследовавшего ее тошнотного аромата…
И ей почти удалось освободиться от него, как вдруг в призрачном свете фонарей перед капотом неожиданно нарисовалась черная человеческая тень.
Еще не поняв, в чем дело, Настя с силой нажала на тормоз, — но тень, с тяжелым стуком навалившись на капот, оттолкнулась от него и несколько раз ватно перевернулась в воздухе.
А потом спокойно улеглась у колес замершего поперек дороги «ягуара».
«Она с ума сошла!» — воскликнул водитель синей «шестерки», настигший беглянку у взъезда в тоннель. А потом, увидев вздыбленный капот, растрескавшееся лобовое стекло и тень посреди расплывавшейся на мостовой асфальтово-черной лужи, обреченно вздохнул: «Этим все и должно было закончиться…»
Остановившись на обочине с мигающей аварийной сигнализацией, он неспешно произнес в трубку:
— У нас ЧП… Объект сбил пешехода на въезде.
Выслушав инструкцию невидимого абонента, он спешно выбрался из машины, в сердцах хлопнул дверцей, — дежурство подходило к концу, неохота было ввязываться в затяжные разборки с ГИБДД.
Вразвалку приблизившись к «ягуару», водитель «шестерки» склонился к опущенному стеклу:
— С вами все в порядке? — Он помог Насте выбраться из салона. Сказал: — Видите на обочине автомобиль? Садитесь в него и сидите тихо. Я вас позову, когда понадобитесь…
Девушка машинально подчинилась властному голосу.
Наклонившись над распластанным телом, водитель «шестерки» пощупал пульс на запястье неловко заброшенной за голову руки. Мрачно покачал головой. Поморщился.
Поднявшись на ноги, огляделся по сторонам.
Мимо безостановочно мчались редкие по ночному времени машины. Что характерно для Москвы — в случае аварии никто из проезжающих не остановится. Автомобили так и будут свистеть мимо, лишь слегка притормаживая у места происшествия и сразу же стремительно улепетывая прочь…
Наконец вдали показался неспешно трюхающий мусоровоз, который медленно полз в крайней правой полосе.
Махнув нечитаемым в темноте удостоверением,
