Леонид Млечин - Поздний ужин
Ему Ломов поручил создать сеть киосков и выпускать ежедневную рекламную газету. Продавали ее с рук на улицах, в метро, на вокзалах. Продавцы приносили никем не учтенные наличные деньги — спасение для концерна. Теперь Ломов сделал Подвигина своим заместителем.
— Только не вздумайте ехать один, Максим Иванович, — сказал Подвигин. — Опасно.
— Возьму с собой Эдика, — пожал плечами Ломов. — А то брошу все к черту, возьму Надю и улечу куда-нибудь, загранпаспорт у меня в кармане.
Подвигин криво улыбнулся:
— Что может безоружный Эдик? Я найду вам надежных парней, профессионалов, которые будут вас сопровождать.
Три крепких парня в кожаных куртках заехали за Ломовым на своей машине. Он и в самом деле почувствовал себя увереннее. Водитель поставил машину у самого входа в ресторан. Двое ребят шли впереди Ломова, один сзади. В вестибюле стояли человек пять. Один из них подошел к «кожаным» ребятам:
— Все, можете ехать. Спасибо за доставку.
Надежные парни развернулись и вышли.
Ломов остался один.
— Документы привез?
Ломов полез было за бумагами, но чемоданчик бесцеремонно вырвали у него из рук:
— Жди здесь.
Так Ломова еще не унижали. Он беспрерывно курил, ходил по вестибюлю, устав, присел на подоконник. Примерно через два часа его позвали наверх, в банкетный зал, где решали его судьбу.
Угол стола очистили от тарелок и бутылок, там лежали документы издательского дома.
Они предложили вернуть за него долг банку и заплатить откупного, если Ломов переведет издательский дом на имя их доверенного человека. На размышление дали пять дней.
Вернувшись к себе, Ломов спросил у секретарши:
— Подвигин здесь?
— Заболел.
Ломов понимающе кивнул и прошел к себе. Он вспомнил, как во время одной пьянки кто-то из случайных знакомых намекал на то, что, имея свои киоски и рекламную газету, можно получать хороший доход от людей, которым нужно отмывать деньги сомнительного происхождения. Если бы Ломов согласился, они бы сдавали свои деньги в банк под видом выручки за газету — ведь она продается без чеков, по цене, которую устанавливает сам продавец. Теперь Ломов понял, чем занимался в его фирме Подвигин.
Ломов отправил в отпуск охранника Эдика. Попросил отдел кадров оформить им с Надей заграничные паспорта и купить билеты в Турцию, где ждал друг-художник.
В один из этих дней Червонцев зашел к Ломову — поговорить. Выпили. Ломов несколько раз порывался рассказать Червонцеву о своих проблемах, но не смог преодолеть недоверие к милиционеру.
А Червонцев чувствовал, что ему сложно общаться с нормальным человеком, что он с трудом находит слова. Общество оставило милиционеров наедине с теми, с кем само не желает иметь дело, с преступниками, алкоголиками, наркоманами, бомжами, проститутками и сутенерами. Червонцев сразу понял, что бесполезно разговаривать с ними на своем языке, разговаривать надо на их языке.
— Когда я возвращаюсь домой после дежурства, то первые полчаса молчу, — рассказывал Червонцев Ломову. — Я должен приспособиться к новому окружению. Мы — мусорщики. Думаете, просто каждый день убирать мусор и оставаться чистеньким? Когда приезжаешь на вызов и видишь, что мать-алкоголичка зашила своему годовалому ребенку попку, чтобы он перестал пачкать трусики, в душе что-то переворачивается.
Ломов слушал и пил. Но Червонцев не сказал, что со временем все эти истории перестают действовать. Иначе работать невозможно. Не будь Червонцев зол как собака, он бы, возможно, заметил, что Ломов явно не в себе. Но Червонцев тогда был слишком занят своими делами, о чем он вскоре очень пожалеет.
Ломова обманули. Ему не дали пяти дней на размышление. На четвертый день после разговора в ресторане, то есть в понедельник, накануне отлета в Турцию, Максима Ломова убили.
Убийца ждал его утром возле дома. Подошел сзади, когда Ломов садился в машину, хладнокровно выстрелил в затылок, бросил пистолет, сел в свой автомобиль и уехал.
Пожилого шофера Ломова словно столбняк хватил. Он пришел в себя только тогда, когда все было кончено.
Червонцеву позвонила Надя, попросила приехать. Он бросился в гараж: в баке служебной машины ни капли бензина. Накричал на водителя, а тот не мог понять, почему Червонцев так распсиховался, Червонцев поймал такси и уехал, а водитель жаловался товарищам:
— Чего он на меня кричал? Все же знают, по воскресеньям мы с Лехой за молоком к его отцу ездим. Отец в деревне живет — за сто двадцать километров. А с транспортом у Лехи плохо. Я машину беру, бензин отливаю, соответственно, один бидон молока мне. Осенью за картошкой начнем ездить. Я же не местный, у меня здесь корней нет, надо как-то устраиваться.
Вечером арестовали Виктора Глотова. При обыске, который вместе со следователем прокуратуры проводил майор Марущак, милиция нашла пленку с записью разговора в загородном ресторане. Этой записью Глотов шантажировал Ломова. Марущак решил: Глотов и убрал Ломова, чтобы овладеть всей компанией.
Червонцев сам арестовал Глотова, но был уверен, что Глотов тут ни при чем. Мелковат парень для такого крупного дела. Ему такое убийство организовать не по уму и не по деньгам. Он просто мелкий жулик и негодяй. Но Червонцев подумал, что такому, как Глотов, не повредит знакомство с тюрьмой. Может быть, поумнеет.
Когда за Червонцевым с лязгом захлопывается дверь следственного изолятора, ему становится страшно. Это ему-то! Он здесь хозяин, он арестованного приводит и через десять минут уходит, а все равно страшно. Каково же тем, кого за решеткой оставляют? Червонцев думал, что нормальному человеку один день в камере уже такое наказание, что он всю жизнь его не забудет.
Червонцев недооценил Глотова. Недолгое пребывание в следственном изоляторе ему действительно пошло на пользу. Только не в том смысле, как думал Червонцев. Через два месяца, когда следствие закончилось, Глотова выпустили. Улик против него не было. И он понял, что хорошо продуманное и организованное преступление наказанию не подлежит.
Банк, которому Ломов задолжал, взял на себя управление его компанией.
На отпевании Максима Ивановича в церкви директор банка нашел вице-президента Анатолия Подвигина и сказал, что тот назначается исполняющим обязанности президента издательского концерна. Счет концерна в банке разморозили.
На кладбище и на поминки ни директор банка, ни Подвигин не поехали.
Проводить Ломова пришли многие. У ворот кладбища стояло несколько джипов-«чероки» с молодыми людьми в кожаных куртках. Уходившие с кладбища смотрели на них с любопытством. Николай Червонцев тоже их разглядывал не стесняясь, запоминал лица, хотя Марущак запретил ему заниматься этим делом:
— Все знают, что вы с Ломовым дружили. Смотри, вообще отстранят тебя от работы.
Еще когда майор Марущак не был начальником отдела, он однажды взялся учить Червонцева, к которому относился снисходительно:
— Что зря молодость расстрачиваешь? Бери пример с меня. Я пробовал немного бизнесом заниматься, наварил весной десять тысяч долларов. Была возможность людям помочь и получить долю. Но вообще надо быть осторожным. Например, я когда был простым опером, меня в ресторане любая смена кормила бесплатно — ни за что, просто, чтобы были хорошие отношения. Но я никогда в зале, среди клиентов, не садился. Зачем светиться? На кухне тихо, не привлекая внимания, поел вкусно и ушел.
Червонцев сразу понял: служба в милиции полна соблазнов. Просить ничего не надо, сами придут и все предложат. Это лакомое место для тех, кто умеет извлекать пользу из своего положения. Червонцев ненавидел милиционеров, которые брали взятки или занимались бизнесом параллельно со службой.
Он все сразу рассчитал: отслужит свои двадцать пять и выйдет на пенсию, когда ему будет всего сорок пять. Бывшему милиционеру везде рады — пойдет или заместителем директора по кадрам и режиму на государственное предприятие, или начальником службы охраны в большую фирму. Будет получать зарплату и приличную пенсию. Поди плохо.
Через неделю Червонцев зашел в здание концерна, где работал Ломов.
Надя, вдова Ломова, увидев Червонцева, обреченно вздохнула:
— Меня отсюда выставляют.
Из кабинета начали выносить вещи Ломова. Упаковали и увезли написанные маслом яркие картины турецкого художника-модерниста, с которым дружил Ломов, холодильник, телевизор, видеомагнитофон, бутылки, посуду, изданные им книги, подшивки журналов и газет, которые он придумал и издавал.
Перед лифтом лежали пронумерованные мелом части сделанного на заказ черного круглого стола, за которым Ломов устраивал совещания. Все воскресенье обрывали со стен деревянные панели.
Опустела заведенная на начальственный манер комната отдыха с баром, где Ломов поил компаньонов и угощал иногда бывших коллег по журналу, делясь наполеоновскими планами.
