Виктория Платова - В тихом омуте...
– Не нужно было его отпускать, – машинально сказала я, сконцентрировавшись на жаждущих развлечений каныгинских руках, – когда Серьга надирается – жди сломанных переносиц!
– А ты откуда знаешь? – несказанно удивился Володька.
Я закусила губу – будь осторожней, Ева, следи за базаром, как говаривала шпана твоего детства; перебитый тумановский нос не должен всплыть, глупо прокалываться на мелочах.
– Да уж наслышана о его подвигах. Алена Гончарова рассказывала в минуты особого душевного подъема после шашлыков в Карелии. Алена, по-моему, тоже из ваших. Алена – моя близкая подруга. Я, собственно, и приехала в Москву с ее подачи. В Питере нам стало тесно вдвоем…
– А-а, – смутная тень воспоминаний пробежала по лицу Володьки, – это та самая питерская дрянь, которая сломала жизнь нашему маленькому марийскому другу. Я и сам от нее когда-то пострадал. – Туманов потер переносицу. – Косвенно, конечно. А Серьга серьезно влип.
– Да. Не повезло ему.
– Надо полагать. Но ничего. Я отношусь к этому философски: лучший художник – это страдающий художник.
– Это точно. – Я скосила взгляд на стены. – Судя по вашим интерьерам, его страданиям не видно конца.
– Да Бог с ним… Давай лучше о тебе. Значит, ты приехала в Москву…
– Чтобы остаться!
– Думаешь, у тебя получится?
– Ни секунды в этом не сомневаюсь. – Теперь я пристально смотрела на Володьку.
Он не отвел взгляд и нежно промурлыкал:
– Я тоже.
Но продолжить наши откровения нам не дали. В глубине зала возникла легкая возня, постепенно превратившаяся в водоворот, который затягивал все новых и новых людей. Послышались нестройные крики, вопли, подначивания, науськивания, больше свойственные темпераментным зрителям собачьих и петушиных боев. Володька с сожалением оторвался от меня – как раз в тот самый момент, когда послышался нежный звон разбитой посуды; я же осталась безучастно сидеть на месте. Постепенно картина происходящего прояснилась – пьяный Серьга напропалую дрался с Глебиком. При этом Серьга выступал за лигу нализавшихся мужиков, а Глебик представлял спортивное общество слегка подвыпивших для настроения женщин. Серьга сучил перед лицом Глебика острыми кулаками, в то время как Глебик совершенно по-бабски рвал Каныгину волосы, попискивал и норовил садануть коленом в пах.
– Ах ты пидорва! – пьяно хрипел Серьга. – Падлы двуличные, ненавижу вашу породу, вы мне всю жизнь изговняли!..
Глебик ничего не отвечал, умело защищаясь, – тактика ближнего боя была отработана у него в совершенстве.
Вскоре дерущихся удалось разнять, для чего особенно рьяные болельщики начали окатывать их вином из кувшинов – примерно так разливают водой сцепившихся дворняг. Сама игривая мысль об использовании для этих целей дорогого испанского вина очень понравилась зрителям: скоро все они были в липких потеках.
Как всегда с опозданием, в зал внедрилась охрана, возмутителей спокойствия развели по углам. Но Серьга, который в пьяном угаре был совершенно неуправляем, легко вывернулся и, подбежав к одной из композиций в простенке, сорвал с нес кинжал. Хрупкая, похожая на металлическую икебану конструкция мгновенно рухнула. А Серьга с кинжалом наперевес кинулся на ближайшего, вполне невинного гомосексуалиста. Парень завизжал неожиданно толстым мужским голосом, а Серьгу с трудом удалось остановить, вырубив его ударом в подбородок.
Володька, все это время выступавший в роли рефери, тихим, спокойным голосом отдавал распоряжения.
– Отвези домой этого козла полорогого, – сказал он дюжему охраннику и кивнул на не желающего униматься Серьгу, – и останься с ним, пока не задрыхнет. Вечно всю обедню портит, гад!
Когда Серьга был вынесен с поля боя, Туманов, умиротворенно сложив руки на почти женской груди, обратился к кучке возмущенных геев:
– Ну простите, ребята! Ничего не поделаешь, чернозем волнуется. Мы его успокоим, так что считайте, что инцидент исчерпан.
– Да эта сволочь нам камеру разбила, – сказал один из участников гей-фуршета. – За камеру кто платить будет?
– Ну, друзья мои, это профессиональный риск. Операторы Жак-Ива Кусто и не такое терпят, я уже не говорю о наших людях в “горячих точках”. Давайте завтра разберемся, на трезвую голову. А пока приношу извинения от администрации клуба…
Кое-как уладив все вопросы, Володька вернулся ко мне, налил целый стакан вина и жадно выпил. После этого шумно вздохнул и воззрился на меня:
– Прошу простить за небольшие волнения этнического меньшинства.
– Ничего, очень симпатично получилось. Я даже развлеклась. Это и есть ваши бои быков?
– Почти, – засмеялся Володька. – А ты вообще чем занимаешься?
– Чем может заниматься красивая женщина? Дышу полной грудью.
– Отменной, надо сказать, грудью!..
"Спасибо, доктор, – еще раз поблагодарила я своего хирурга-пластика, – в навсегда потерянном свидетельстве о рождении вы вполне могли бы занять графу отца родного”.
– И все-таки? – настаивал Володька.
– Высшее гуманитарное, легко обучаема, не пользователь компьютера, интим не предлагать, – почти отчеканила я.
– Меня устраивает все, кроме последнего, – нагло заявил Володька.
– Меня тоже.
– Что ты собираешься делать в Москве?
– Еще не знаю. Для высокооплачиваемой проститутки недостаточно цинична, для любовницы чересчур умна, для секретарши – не тот цвет волос… Нужно отследить конъюнктуру.
Мы лениво перебрасывались сомнительного качества репликами. Нужно было выбрать момент, чтобы с достоинством ретироваться, оставив за собой легкий запах недоговоренности. И когда он наступил, я совершенно непринужденно поднялась из-за стола.
– Уже уходишь?
– Пожалуй. Знаешь, я немного устала. Тем более что мой сегодняшний бонвиван, кажется, уже не вернется. Сегодня, во всяком случае.
– В жизни Серьга не оказывал мне такой услуги. Если не считать сломанного носа.
– Услуги?
– Надеюсь, ты позволишь мне проводить тебя?
– Во всяком случае, это выглядело бы вполне естественно.
– Тогда буквально несколько минут…
Я снисходительно наклонила голову – ни дать ни взять королева-мать в лиге африканских стран. Володька с прытью, совершенно неожиданной для его грузного тела, направился к своей скучающей свите; ее женская половина смотрела на меня с ревнивой ненавистью.
Один из охранников, направленных Володькой, молча проводил меня в гардероб. А спустя несколько минут ко мне присоединился сам Володька. Он аккуратно придержал меня под локоток – прямо курсистка и юнкерок в фуражке с красным околышем. Мы вышли из клуба и столкнулись в дверях с Александром Анатольевичем.
Он появился так неожиданно и близко, что я даже не успела сгруппироваться и испугалась, а испугавшись, выронила сумочку. Она раскрылась, и из нее вывалилось тайное, немного стыдное женское оружие – помада, пудреница, носовой платок, косметичка… Все произошло так быстро, что никто не успел сориентироваться. Никто, кроме Александра Анатольевича. Володьке с его неповоротливой тушей плотно перекусившего диплодока не удалось проявить галантность, но мой бывший порноредактор отреагировал мгновенно: он присел рядом со мной и принялся собирать содержимое сумочки. Наши руки засуетились на выскобленных ступенях клуба, почти касаясь друг друга. Наконец он поднял глаза, и я стойко встретила его жесткий проницательный взгляд.
– Извините, – сказал мне Александр Анатольевич.
– Ничего-ничего, – промямлила я, тут же растеряв весь свой лоск.
Еще секунда – и я сорвусь, он не сможет не заметить страха узнавания в моих глазах… Положение спас Володька. Он протянул руку Александру Анатольевичу:
– Шура, привет!
Вместо ответа Александр Анатольевич покровительственно двинул его в мягкий, как подушка, живот:
– А телеса нужно подбирать, брат! Чтобы живо реагировать на капризы своих девушек.
– Учту, учту! – весело отозвался Володька. – Третьего дня даже велотренажер прикупил. Кстати, познакомься, это Ева. Новый бриллиант в нашей короне.
Александр Анатольевич довольно ловко поцеловал мне руку:
– Шинкарев.
– Шура, позвони мне на днях, есть вести от Фомы… – Туманов и Александр Анатольевич еще о чем-то пошептались, потом Володька догнал меня.
– Деловой партнер? – Мой вопрос выглядел совершенно естественно.
– Вместе в бильярд играем, – уклончиво ответил Туманов.
– Значит, новый бриллиант в нашей короне? – сказала я, пока Володька открывал свой красный “Форд”. – Я смотрю, ты все уже решил.
– Чего же тянуть? У нас есть пятнадцать минут, чтобы искренне полюбить друг друга…
Я лениво подумала о том, что за последний месяц сажусь уже в четвертую иномарку. Но эта была особенная – отправной пункт моей нынешней жизни и последняя строка приговора Нимотси.
