Картер Браун - Том 28. Исчезнувший мертвец. Блондинка. Труп. Прекрасная, бессердечная
Харкнесс закончил говорить по телефону и кивнул трупу:
— Привет, Бен, — сказал он. — Это лейтенант Уилер из управления шерифа. Лейтенант, рад познакомить вас со своим компаньоном Беном Лютером.
— Полицейский, — сказал Лютер голосом, напоминающим заводской гудок. — Какого черта ему здесь надо?
— Ну, ну, успокойся, Бен, — быстро сказал Харкнесс. — Просто прошлой ночью убили секретаршу Равеля на Парадиз-Бич.
— При чем здесь ты? — холодно спросил Бен.
— Ни при чем, — заверил его Харкнесс. — Самая обычная проверочка. Просто Руди вчера вечером был у меня.
Лютер злобно на меня посмотрел:
— Вы считаете, что это сделал Равель?
Я вернул ему этот взгляд с лихвой.
— А при чем здесь вы?
— При том! — сказал он. — Я вложил в Равеля деньги не для того, чтобы его впутывали в какие-то истории. Вам понятно?
Я с упреком взглянул на Харкнесса.
— Вам следовало бы сказать мне сразу, что Лютер — новый президент Соединенных Штатов, — сказал я. — Я бы встал при его приближении.
— Не обращайте внимания на Бена, — растерянно улыбнулся Харкнесс. — Он немного разволновался.
— Разволновался! — прорычал Лютер. — Интересно, кто бы на моем месте не разволновался?! Тебе-то беспокоиться не о чем, деньги-то мои, не твои!
— Ну же, Бен, — взмолился Харкнесс, — перестань. Я же сказал тебе — это самая обычная проверка.
— Ты сказал мне, что Равель больше не путается с бабами! — заорал Лютер. — Ты мне дал честное слово, а я тебе поверил, старый дурак! Кто ее прикончил? Какой-нибудь ревнивец?
— Бен! — Харкнесс покраснел от натуги, стараясь сохранить на лице дружеское выражение. — Расследование еще не закончено, а ты так кипятишься, как будто все знаешь наперед!
— Почему еще ее могли убить? — прервал его ходячий труп. — Он вечно крутится у какой-нибудь юбки! Ты говорил мне, что сейчас ему никто не нужен, кроме жены. Сорок миллионов мужчин успокоились бы, имея такую жену. Но Равель — нет! Он всем должен доказать, что он сверхчеловек!
— Бен, — спокойно сказал Харкнесс, — почему бы тебе не помолчать? Может, стоит подумать, прежде чем отправлять человека в газовую камеру?
Секунду Лютер смотрел на него, потом немного сбавил тон.
— К черту, — сказал он с отвращением. — Меня просто тошнит от этого Равеля.
Раздался вежливый стук в дверь, и в комнату вошел официант. Он начал быстро выгружать полный поднос на стол. Но Харкнесс отослал его и принялся за дело сам.
— Вы знали эту женщину? — спросил я Лютера.
— Барбару? — Он кивнул. — Конечно, знал. Приятная женщина. Потому-то я так и взбесился: если бы Равель оставил ее в покое, ей бы еще жить и жить.
— У него с ней что-то было?
— Думай о том, что ты говоришь, Бен, — угрюмо сказал Харкнесс. — Это все, что я прошу.
Лютер, язвительно прищурившись, наблюдал, как Харкнесс поливает пшеничные пирожки кленовым сиропом, затем он посмотрел на меня, и глаза его блеснули.
— Я встретил Барбару на пляже, когда мы были у них в доме и обсуждали новую картину, — сказал он. — Меня просто бесит, что ее убил какой-то ревнивый псих! Я уверен, что ее убили из ревности. Равель приставал к ней, а кто-то ее приревновал и ухлопал.
— Это интересная версия, мистер Лютер, — сказал я вежливо. — Вы знаете того, кто ее приревновал?
Он с сожалением покачал головой:
— Нет, но я уверен, что стоит только вам его найти, считайте, что вы поймали убийцу!
— Ну, что ж, спасибо, — сказал я.
— Хочешь кофе, Бен? — промямлил Харкнесс, с полным ртом пирожков и сиропа. — Теперь, когда ты отправил Руди в газовую камеру, не хочешь ли перекусить?
— Кофе! — Лютер даже поперхнулся от ярости. — У меня руки чешутся пойти и набить морду твоему Равелю.
— И испортить такой профиль! — сказал Харкнесс. — Нет, Бен, ты окончательно рехнулся.
Я посмотрел, как он по рассеянности положил себе в кофе три лишних ложки взбитых сливок, и решил, что мне пора уносить ноги, пока мой желудок окончательно не взбунтовался.
Когда я поднялся с кресла, Лютер взглянул на меня.
— Проследите за Равелем, — сказал он, — и вы быстро докопаетесь до сути, лейтенант.
— Бен! — в отчаянии завопил Харкнесс.
— И, — невозмутимо продолжал Лютер, — у меня к вам маленькая просьба, лейтенант. Когда этого никто не будет видеть, отделайте Равеля своей дубинкой в тех местах, которые не будут позировать перед камерой, ладно?
«Дневная мечта» — очень приятное местечко. В особенности если ты в состоянии платить несколько сотен долларов ренты в месяц.
Сам дом находился примерно в сотне ярдов от дороги — современное двухэтажное здание, выстроенное в форме подковы вокруг большого плавательного бассейна. Сзади располагались два теннисных корта, сад с лужайками, на которых стояли бильярдные столы. Дорожки, посыпанные гравием, петляли между деревьями.
На дверях конторы висела табличка с надписью «Управляющий». Я вошел без стука, и невысокий мужчина отпрянул от окна, уронив при этом на пол большой бинокль.
— Ох! — Он нервно поежился. — Вы меня испугали.
— Это моя работа, — сказал я ему. — Я ищу мисс Кловис, Камиллу Кловис.
— Да, да, конечно, — торопливо сказал он. — Очаровательная женщина! Ее квартира 5-А, почти в самом центре.
— Спасибо, — сказал я.
— Ну что вы, что вы! — Он потоптался в нерешительности. — Я думаю, — выдавил он из себя в конце концов, — что мисс Кловис сейчас у бассейна. Да, у бассейна, я уверен в этом.
— Спасибо, — повторил я.
Я вышел из конторы и направился к бассейну. Вдоль бортика плыла толстая блондинка в ярко-красном купальнике. Она изо всех сил вытягивала шею, стараясь не замочить сигарету, дымившуюся в длинном мундштуке. Бедняжке приходилось с удвоенным усердием загребать руками и ногами, чтобы удержать себя и сигарету на поверхности, и я решил, что это такое специальное упражнение — толстуха явно стремилась похудеть. Огонек сигареты отражался в тонированных стеклах солнцезащитных очков. Их оправа, как я заподозрил, была инкрустирована бриллиантами.
Чуть дальше на краю бассейна какая-то брюнетка лежала лицом вниз, положив голову на согнутые руки. У нее были длинные ноги, переходящие от полных бедер к нежным лодыжкам и красивым ступням. Разрисованное черным и желтым с серебряной ниткой бикини — что я с удовольствием отметил — было настолько мало, что служило не более чем символом. Лифчик на спине был развязан.
Я молча стоял, оценивая девушку взглядом.
— Убирайся отсюда, ты, грязный карлик! — раздался внезапно приглушенный голос. — Не думай, что отблеск твоего бинокля нельзя заметить! Я позову полицию и скажу, что ты пытался меня изнасиловать!
— Это неправда! — сказал я с воодушевлением. — Стоит мне подойти к вам, я уже ничего не вижу — у меня запотевают очки!
Ее спина напряглась.
— Что случилось с твоим голосом? Он внезапно стал напоминать мужской?
— Я съел коробку этих пилюль, — сказал я гордо. — Целую коробку за раз. Я сейчас на такое способен, о-о-о!
— Кто бы вы ни были, вы явно не тот слизняк управляющий, — сказала она. — Ведь стоит ему поговорить со мной три минуты, и у него уже мокрые штаны!
— Я не управляющий, это верно, — согласился я. — Я тот самый полицейский, которого вы хотели позвать, если бы я был тем самым управляющим и не убрался бы подобру-поздорову.
Она нашарила под собой завязки лифчика и высвободила концы.
— Завяжите, — коротко сказала она.
— С удовольствием, — сказал я совершенно искренне и, взяв обе тесемки в руки, затянул их, может быть, несколько туго.
— Вы решили меня удавить? — вскрикнула она.
Я несколько ослабил свой захват и крепко перевязал тесемки узлом.
— Сейчас все более или менее прилично, — заверил я ее. — Можете переворачиваться.
— Если вы действительно так считаете, то я немедленно сниму бикини и так пойду, пока не подыщу что-нибудь поудачнее, — сказала она, переворачиваясь с живота на спину и спокойно на меня глядя.
Лифчик, как и бикини, был символом, то есть его практически не было. Грудь у нее была небольшая, но крепкая и высокая, как у девушки-подростка.
— Бьюсь об заклад, что, если бы вы были в очках, они бы у вас сейчас запотели, — с торжеством сказала она.
— А вы не позовете полицейского? — сказал я. — Другого полицейского, не такого впечатлительного, как я?
Ее брови приподнялись, подчеркивая злой блеск карих живых глаз. У нее был приятный вздернутый носик, полные чувственные губы, в чертах лица читались благородство и жестокость одновременно.
Секунду я размышлял, не солнечный ли свет придает ее лицу такое выражение.
Она поднялась на ноги одним скользящим движением и, положив руки на бедра, принялась меня рассматривать.
