Ангел в эфире - Светлана Владимировна Успенская
— Чушь! — смеется Настя, нарываясь на неприятности, напрашиваясь на выяснение отношений. — И ты это прекрасно знаешь!
В злости она забывает, что должна сдерживаться, — так ее раздражает близость между Алиной и мужем, противоестественная, искусственная близость, которая чем дальше, тем сильнее возмущает ее. Ведь по идее он ничего не должен чувствовать к этому ребенку, ведь это же чужое для него дитя, ведь если бы он знал, что это дочка его сына, то есть его внучка, подобное проявление чувств было бы вполне естественным и даже желанным, но ведь он же ничего не знает… Не может знать!
Наверное, именно его незнание так угнетает Настю.
— По крайней мере, в том, что Алина родилась на свет, есть и моя заслуга, — внезапно объявляет Игорь Ильич.
Настя смеется нарочито звонким смехом:
— Почему ты так думаешь? — Ее искусственный смех подчеркивает мужнину неправоту.
— Если бы не я — девочка не родилась бы.
«Знает!» — кратковременно екает сердце Насти. Он знает, кто настоящий отец ее дочери… Он все знает…
— Ты бы сделала аборт.
То, что муж абсолютно прав, особенно сильно возмущает Настю, просто бесит!
— Ничего подобного! — заявляет она надменно. — Даже в мыслях не было!
— А запись в медицинской карте?
Настя запоздало вспоминает, что во время бесконечных предродовых хождений по врачам он читал ее медицинские документы. Так вот что дало ему повод заявлять об аборте… Но ведь на самом деле она не хотела избавляться от ребенка! Просто обстоятельства были таковы, что…
— На самом деле я не хотела избавиться от ребенка, — гневно бледнеет Настя. — И как бы то ни было, это моя дочь, только моя, и ничья больше! Я ее выносила, я ее родила, я ее ращу! И ничья больше, слышишь! Ничья!
На это Игорь Ильич произносит, садистски растягивая слова:
— С таким же успехом инкубатор на птицефабрике можно назвать матерью вылупившегося цыпленка… И с таким же правом!
И тогда она с размаха бьет его по щеке. Даже не успев понять, что делает.
Он умело перехватывает занесенную в воздухе руку — как будто ждал удара, готовился к нему. Настя подруб-ленно валится в кресло.
— Не делай того, о чем потом пожалеешь… — сурово произносит Игорь Ильич, отпуская руку жены.
Настя молча глотает выступившие слезы. Сдерживается через силу. Примирительно произносит:
— Я только хотела, чтобы ты перестал сюсюкать с Алиной… Все-таки это вредно, — произносит она, обреченно сознавая, что полностью зависит от этого среброволосого человека с холодным лицом, он ее начальник, между прочим, дед ее ребенка и, кроме всего прочего, ее официальный муж.
— Свою дочь я буду воспитывать по собственному разумению, — заявляет Игорь Ильич, а Настя благоразумно молчит, покорно поникнув головой.
Она полностью в его власти. Он сможет сделать с ней все, что угодно, — ведь он могущественный человек, ее начальник, ее муж. Но может быть, когда она встанет на ноги, окрепнет, ей удастся освободиться от его тотальной стреноживающей власти? Когда-нибудь… Хоть когда-нибудь!
Улыбнувшись сквозь слезы, Настя склоненно касается губами его седого виска.
— Прости меня, — шепчет, — я сама не знаю, что делаю. Я так нервничаю в последнее время…
— Ничего, — с достоинством отвечает Игорь Ильич, отворачиваясь.
А Настя, глядя на редко окропленный волосами затылок, обещает себе: «Когда-нибудь, уже скоро… Когда Алина немного подрастет…»
И в то же время беспомощно чувствует — никогда.
Утреннее молчание между супругами — тяжелое, как булыжник. Угнетающее, пудовое молчание. Нарушив его, Игорь Ильич произносит, глядя мимо жены в распахнутое окно:
— В среду тебя вызывают на Старую площадь. Это по поводу президентского эфира.
Но Настя не ощущает при этом никакого особенного счастья. А ведь вызов в Администрацию Президента — это очередная вершина ее карьеры. И то, что в Кремль не приглашают смазливых дурочек с федеральных каналов, а зовут именно ее, — этот факт сам по себе значит очень, очень много!
Но это значит ничтожно мало, если внутри тебя вместо живописного рельефа души простирается мрачная, выжженная ненавистью пустыня. Холод. Тоска. Боль.
Откуда он узнал?
Кремль — это и тот краснокирпичный замок, который показывают восторженным экскурсантам, и множество служб, разбросанных по Москве, и Старая площадь, где Настя появилась за полчаса до назначенного времени, взволнованно покусывая губы. Кремль — это вышколенная предупредительность охраны, бюро пропусков, затхлый советский запах, пропитавший евроремонтные стены, мягкие ковры приемной, неудобные кресла для посетителей, снисходительность президентского помощника, обходительность его же…
Гайдуков заученно объясняет Насте, отделываясь обобщенным неличностным «мы»:
— Мы бы хотели… Нам желательно… Мы надеемся, что…
Подразумевая под местоимением «мы» не столько весь государственный аппарат, сколько конкретного человека с определенными чертами лица и определенными повадками.
Гайдуков говорит, что недаром из массы кандидаток выбрали именно Плотникову — на нее возлагают особые надежды. Что обстановка в стране сейчас такова, что народ надо успокоить. Что лучшей кандидатуры не нашлось, потому что всем известны экранная доброжелательность Насти и ее сердечность — эти качества должны выгодно оттенять мужественность главы государства и его отческую власть. Что проработанные вопросы ей передадут для ознакомления, но президент любит импровизировать, чему надо по возможности способствовать и что надо по необходимости оттенять. Что люди, которые будут задавать вопросы, уже отобраны и проинструктированы должным образом, но все же они не профессионалы, поэтому Настя должна предвидеть возможные сбои и мягко микшировать их доброй шуткой, умелым комментарием.
Настя согласно кивает, а в конце визита интересуется невзначай:
— Скажите, а почему вы выбрали именно меня?
Гайдуков осторожно скалит свои ровно-белые, только что от лучшего протезиста зубы:
— А разве вам муж ничего не говорил?
— Нет. — Девушка хмурится при упоминании об Игоре Ильиче.
— Тогда вам лучше спросить у него, — намекающе улыбается президентский помощник.
После недавнего скандала, когда дело чуть было не дошло до драки, Настя вообще боится разговаривать с мужем. Она явно избегает его, предпочитая худой мир доброй ссоре.
Вы думаете, недавний семейный скандал сколько-нибудь повлиял на него и он перестал хотя бы идиотически сюсюкать с ребенком? Ничуть не бывало! Как будто бы она не просила изменить его дурацкую манеру общения с дочерью, как будто не объясняла ему всю пагубность подобного поведения! Как будто она вообще ничего не говорила ему! Как будто она не имела права что-либо требовать от него!
Игорь Ильич поступает назло ей. Посмотреть только, как он вытягивает девочку из кроватки, когда она еще не совсем проснулась, как перед завтраком сует ей
