Владимир Полудняков - Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы
Они подошли к двери с надписью «служебный вход» с кодовым цифровым замком. Парень нажал три кнопки и, со словами «подождите пару минут», прошел в ярко освещенный коридор. Вернувшись, он радостно сказал:
— Девчонки, вам везет. На складе те же блузки, что и в отделе, но более дешевые, по четырнадцать пятьсот. Какие размеры нужны?
Парень записал на коробке сигарет девичьи параметры, заявки по цвету и сказал, что деньги он должен передать сразу. Видя нерешительность девушек, заверил:
— Если не понравятся, верну на склад, а деньги — обратно.
Девушки отдали деньги парню, и тот тем же путем пошел на склад.
Из служебного помещения уже вышли несколько человек, но парень не появлялся. Когда из дверей выглянула пожилая женщина, девушки спросили, можно ли им пройти на склад одежды. Она удивилась и ответила, что никакого склада здесь нет, а вход служебный, для более короткого пути на улицу работникам универмага…
Из-под прилавка
В Апраксином дворе у магазина автозапчастей, как всегда, было людно. С рук продавалось все: сальники и карбюраторы, свечи и амортизаторы, автодетали любой марки, от б/у до новеньких, в заводской смазке. Не было только авторезины — покрышек и колес в сборе.
Сергей Максимович Портнов уже два месяца искал комплект для своего восьмилетнего «жигуленка», оставлял открытки в магазинах, давал объявления, но все безрезультатно.
Острейший дефицит и строгий контроль гаишников за «лысой» резиной доконали его совсем. Безысходные размышления были прерваны шустрым пареньком с кожаной черной папкой в руке:
— Папаша, чего ищем?
— А, — огорченно махнул рукой Портнов, — резину.
— Так я могу помочь.
— Небось, старье какое-нибудь.
— Да нет, новье. С наценкой, конечно, продавцу, ну, и мне за услугу. Идет?
— Только я сам буду платить, — осторожно сказал Сергей Максимович.
— Сам, сам, — подхватил парень. — Вернее, мы вместе будем платить. Продавец-то вас не знает и из-под прилавка никому не продаст. Будете брать комплект или как?
— Все четыре колеса. Сколько всего-то будет? Для «Жигуля», только не импорт.
— По пять штук, всего двадцать тысяч. Ну, и мне после покупки пару штук.
Сергей Максимович долго раздумывал. Дороговато все же, даже при нынешнем росте цен. Да куда же деваться… Портнов достал деньги, отсчитал двадцать тысяч и сказал:
— Пошли.
— Не так, папаша. Кто же так в открытую будет брать деньги и выдавать товар, которого в продаже нет? Сделаем так.
Он достал из папки чистый почтовый конверт и протянул его Сергею Максимовичу:
— Кладите в него свои деньги. Так. Теперь заклейте. А теперь вот вам ручка, напишите сумму и распишитесь.
Говоря это, парень подложил папку, чтобы удобно было писать Портнову. Но, протягивая ручку, он уронил ее.
Когда Сергей Максимович наклонился, чтобы поднять ее, парень быстро перевернул папку другой стороной, на которой был прижат пальцем точно такой же чистый конверт.
— Не разбилась ручка-то? Ну, тогда пишите сумму прописью. Хорошо, подпись. Все. Вот теперь держите свои деньги и идем.
Они подошли к продавцу. Парень склонился к прилавку и что-то зашептал. Продавец также тихо ему что-то отвечал.
Парень повернулся к Сергею Максимовичу и, отойдя с ним в сторону на пару шагов, сказал с сожалением:
— Сейчас он не может, начальство какое-то в магазине. Но через часик, пожалуйста.
Нет, я ждать не буду, — сказал Портнов, кладя конверт с деньгами в карман пиджака. Спасибо, в другой раз.
— Жаль, ну пока, папаша…
Только в метро Сергей Михайлович достал конверт со своей подписью, надорвал его и обомлел. Вместо денег в нем лежала тонкая стопочка аккуратно нарезанных газетных полосок…
Цыганка
У Валентины Стасовой не ладилось все. Невезучая я, говорила она. Ей двадцать пять, не красавица, но и не дурнушка. Мужа пришлось недавно выгнать: пил да гулял. Родители, еще не старыми, умерли. На работе тихая, как мышка, сидела в своем отделе, никто ее из начальства не замечал, лишний раз не премировали, ничем не выделяли, доброе слово редко от кого слышала. Да и со здоровьем ниже среднего: то женские дела прихватят так, что хоть больничный бери, то зубы заболят или в ухе начнет стрелять, а уж простуда — почти каждый месяц. Одно утешение — своя, отдельная однокомнатная квартирка. Маленькая, но в хорошем месте. После смерти родителей обменяла их и свою комнаты.
Общительная, не тихоня, а подруг всего две. У обеих семьи, поэтому и с ними не часто виделась. Даже по телефону толком не поговоришь. Слышно в трубку, как мужья ворчат: «Тамара, Ира, давай кушать будем», крики детей, лай собаки, да мало ли у замужней женщины вечером хлопот. Лишь когда угомонятся все, посуда помыта, маленькая постирушка закончена, звякнет кто-нибудь из них после одиннадцати пошептаться минут десять, и то хорошо.
Валентина все чаще думала о своих неудачах, не пропускала ни одной передачи об экстрасенсах и колдунах, а посмотрев телесеансы Кашпировского, окончательно уверилась в том, что она либо зомбирована, либо какая-то энергия со стороны ее задавила. Рассказала про это на работе, над ней посмеялись да посоветовали хорошего мужика завести. Поговорила с подругами, те посочувствовали, но тут же отвлеклись на свои семейные проблемы, как дотянуть до зарплаты, достать дешевую тахту, куда девать детей на лето, где одолжить денег, у мужа задерживают зарплату.
Но через неделю-другую позвонила Тамара и сказала, что есть одна цыганка, так наговор снимает, предсказывает все точно. Не бродяжная какая, у нее есть телефон, можно позвонить. Валентина долго сомневалась, но после того, как третьего дня споткнулась и упала на улице, получив ушиб бедра, вчера на нее накричал начальник отдела, сегодня в магазине украли кошелек, она набрала номер телефона цыганки Алимпиады. Валентина услышала бархатный женский голос, такой теплый и проникновенный, что внутри у нее стало легко и хорошо, как будто мама взяла ее, маленькую девочку, на ручки и нежно качает, качает…
— Милая моя, золотая, — ворковала цыганка, — что же ты мучаешься, страдаешь?.. Я помогу тебе, сколько нехороших-то людей вокруг. Это они твою доброту пьют, а свою злобу черную источают на тебя. Нельзя тянуть с этим делом. Совсем сведут тебя со свету эти силы проклятые. Где тебе хуже всего? На работе, на улице, дома?
— Пожалуй, дома, — тихо ответила Валентина и заплакала.
Тоска, одиночество и болезни, эти постоянные спутники последних месяцев ее жизни, особенно ощущались здесь, в этих четырех стенах уютной, изолированной квартиры-камеры.
— Ну, тогда я приду к тебе. Посмотрю, найду их, все будет хорошо, милая… Завтра же, нельзя откладывать. Какой твой адрес?
Алимпиада Мокович — цыганка, двадцати пяти или сорока пяти лет, золотое колье, цепи и монисты, огромный черный платок с красными цветами, красивые жгучие глаза, французская помада и тончайший аромат духов — сидела на диване, пила кофе и курила длинную тонкую сигарету, слушая внимательно сбивчивый рассказ хозяйки о ее неудачной жизни.
Мокович, имевшая большой опыт и практику, сразу поняла, что перед ней натура безвольная, внушаемая, тихая и добрая. По-видимому, порядочная и бережливая.
Было видно, что квартира ухоженная. Достаток скромный, но вполне приличный. Чистенько, все на своих местах, все как и должно быть: золото в серванте, деньги, конечно, в бельевом шкафчике, шуба во встроенной кладовке.
На вопрос Валентины, как ей платить, Алимпиада решительно ответила, что деньги она не берет, и сказала, что потом, когда хозяйка почувствует облегчение, то отдаст вот это золотое кольцо. Ведь настоящая цыганка ценит только золото. Но это не сейчас, а после, когда будет результат.
Алимпиада попросила стакан воды, поставила его на журнальный столик, накрыла полотенцем, ловко, незаметно бросила в воду щепотку черного порошка. Через пять секунд, подняв полотенце, Валентина увидела, что вода в стакане черная. Охнув, она побледнела…
— Да-а, — протянула цыганка, — наговор, порча есть на тебе. Вот они, черные силы. Проверим еще. Заверни вон те сережки в пятитысячную купюру. Так…
Она взяла комочек на ладонь, прикрыла другой рукой и потрясла, прислушиваясь. Сережки быстро выскользнули ей в рукав. Развернув деньги, цыганка удрученно заметила:
— Видишь, металл — враг твой. Он должен уйти из твоего дома. Золото притягивает к себе злые силы, и они тебя терзают и мучают.
Алимпиада уже тяжело дышала, пот выступил на ее лбу, было видно по ней, как тяжело бороться с этими черными чарами, окутавшими бедную женщину. Валентина завороженно следила за действиями цыганки. Ее манипуляции длились уже целый час.
— Устала я, — сказала цыганка, — как же ты, милая моя, дала себя так опутать? Ведь кругом порча, сглаз. Что же ты думала раньше?… Но на сегодня хватит. Не могу я, а то не будет пользы. Не хватит моей энергии побороть эту нечисть. Завтра приду в это же время.
