Петер Рабе - Исход - только смерть
Парень у двери видел приближающегося Порта, но не ожидал от него решительных действий.
Вдруг его рука сложилась пополам. Боль нарастала, как огонь, она пробежала по руке и взорвалась жаром в плече.
— Когда переставляешь ноги, болит не так сильно, — раздался голос Порта за его затылком, и они вышли из двери на боковую улочку.
Порт прислонился к грязной кирпичной стене, не выпуская парня, прикрываясь им, как щитом. У противоположной стены стояли высокие штабеля из деревянных ящиков. С одной стороны проход заканчивался тупиком, с другой — выходом на улицу.
Они стояли у этого выхода — пятеро в черно-белых пиджаках.
Рядом с Портом дверь запасного выхода медленно приоткрылась, и, удерживая парня перед собой, Порт отступил в тупик, не желая, чтобы кто-то оказался у него за спиной.
Дикки Кордей вышел в проход в сопровождении еще одного пиджака. Они закрыли дверь и встали у стены, привыкая к темноте. Они крутили головами, переводя взгляд с терявшегося во тьме тупика, где стоял Порт, на открытый конец прохода, где застыли пятеро в пиджаках.
— Тим, — позвал Дикки Кордей. — Ты с этим ублюдком?
Тим побоялся ответить ему из-за руки, удерживаемой Портом.
— Он приставил к тебе пушку, Тим?
Тим молчал.
В голосе Кордея послышалась нервозность.
— Порт? Я тебя вижу. Ты собираешься простоять там целую вечность?
Порт не двигался.
— Нас тут семеро, Порт. Не надо строить из себя героя.
Тишина так действовала на нервы, что Кордей внезапно хохотнул.
Мужчины в пиджаках ждали, не двигаясь, и Дикки не мог больше откладывать наступление.
— Порт! — заорал он. — Ты, желтый ублюдок!
Порт зашевелился, но только потому, что Кордей, желая сохранить лицо, не смог бы сдерживаться дальше.
Подталкивая парня вперед, Порт подошел к штабелю ящиков.
Кордей услышал шаги.
— Идите сюда, — сказал он. — Идите, ребятки.
— У него есть пушка, Дикки? — спросил кто-то из пиджаков.
Дикки не мог больше рисковать своей честью.
— Это ему не поможет, — объявил он и двинулся к Порту.
Порт повернул руку парня, которую держал, и неожиданно раздавшийся крик Тима заставил Кордея остановиться. Затем Кордей неприятно засмеялся:
— Нет у него пушки! Он держит Тима! Я вижу обоих!
Остальные быстро двинулись вперед.
— Оставайтесь там! — сказал Порт. Они все застыли, как вкопанные, таращась во тьму. — И смотрите, что будет.
Порт толкнул Тима, и они шагнули вперед, чтобы остальные увидели, как согнулся бедняга Тим.
— То, что сейчас произойдет с вашим приятелем…
— Болтун, — сказал Дикки, поскольку не мог позволить Порту продолжать. — Перед нами любитель болтать и бить по ногам. Что скажешь, Джерри? — Он повернулся к мужчине, которого ударил Порт. — Хочешь, чтобы этот ублюдок лягнул тебя снова?
Джерри шагнул вперед, сжимая в руках короткую доску.
— Но уже не в ногу, — сказал Порт. — Повыше.
— Ты думаешь, тот же трюк удастся тебе вторично? — спросил Дикки. — Думаешь, тебе может повезти два раза подряд?
— Будет очень больно, — пообещал Порт. — На самом деле в два раза больнее.
Джерри почувствовал, что все смотрят на него, и решил, что ход за ним.
— Друг, — сказал он, и гнев придал его голосу жесткость. — Ты прячешься в углу за спиной моего приятеля. Ты выйдешь оттуда?
— Не мечтай, — посоветовал Порт.
— Ты выйдешь оттуда, друг? Ты и я, а? Только мы с тобой… — Джерри встал в боксерскую стойку.
У Порта была идея получше. Он сказал:
— Как ты там, Дикки? Чья это драка? Его или твоя?
Джерри бросил свою доску. Она зловеще просвистела в воздухе и с грохотом чиркнула по кирпичной стене.
Они не услышали, как она упала. Порт пнул ближайший ящик, и вся стопка начала медленно валиться в проход, где стоял Кордей со своими помощниками. Они успели отпрыгнуть как раз вовремя.
Казалось, это происходит очень медленно. Да и шум падающих ящиков оказался не слишком громок — просто перестук досок, глухие удары, и в тупике снова стало тихо. Если бы Порт отпустил Тима, ему удалось бы, возможно, проскочить — перепрыгнув через рассыпавшиеся ящики мимо прижавшихся к стене шестерых мужчин.
Но он решил, что потащит парня с собой по крайней мере до выхода из тупика на улицу. Он быстро пошел вперед, но Тим стоял на месте, и крик боли разрушил чары. Мужчины кинулись вперед, все разом, и только ящики под ногами замедляли их приближение.
— Кордей! — позвал Порт. Он тяжело дышал. — Знают ли они, зачем ты натравливаешь их на меня? Они понимают, во что лезут?
— Заткнись, ты только болтать горазд. Заткнись, и мы сейчас увидим…
— Ты должен рассказать им, — сказал Порт, стараясь говорить как можно быстрее, — чтоб знали, насколько высоки ставки… Чтоб знали, какой большой куш они получат, если поколотят меня. Только ради того, чтобы я не лез к тебе в душу…
— Я убью тебя, — сказал Кордей. — Убью, сука…
Или им достаточно радости победы? Большого, светлого чувства победы семерых дюжих парней над одним?..
Но Порт опоздал, и в любом случае пострадавшая лодыжка Джерри была оскорблением, взывавшим о мести. Выжидание в тупике само по себе было оскорблением, и падение ящиков, и все еще согнувшийся, стонущий от боли Тим тоже оскорблял их.
— Мы просто собирались позабавиться, — говорил Кордей. — До сих пор мы просто собирались…
— Заткнись и слушай, — перебил его Порт, и внезапно охвативший его гнев заставил его цедить слова сквозь сжатые зубы. — Отзови своих макак прочь и успокой их, или за твою хитрость заплатит Тим.
— Чушь, — сказал Кордей.
Он подошел ближе, широко ухмыляясь. Пиджаки следовали за ним по пятам.
— Чушь, — повторил он. — Ты даже не можешь…
— Я сломаю ему руку, — сказал Порт. — Смотрите.
Кордей громко хохотнул и умолк.
Тим вскрикнул.
На мгновение они заволновались из-за Тима, но тут же вспомнили о нанесенных им оскорблениях.
Кордей выпрямился и оглянулся на дружков. Его ухмылка принадлежала безумцу, но низкий голос выдавал еще более полное сумасшествие.
— Давай ломай, — сказал он. — Мы посмотрим.
Его компания собралась вокруг, словно любопытные овцы.
Порт действовал быстро и первым делом вывихнул руку Тиму, выдернув ее из сустава.
Они все еще смотрели на дергавшегося на земле Тима, когда Порт ткнул Дикки в зубы. Он знал, что после нового удара Дикки упадет на колени и его вырвет. Но Порт этого уже не увидел.
Глава 7
В комнате Далтона стояли кровать, газовая плита и маленький комод с ящиками. Из-за тесноты комод стоял перед окном, и доска над его столешницей закрывала свет. Обои были коричневыми, с рисунком осенних листьев и сценами, изображавшими пастыря со стадом.
В пять часов утра Далтон лежал на спине, скользя взглядом по извивающимся, повторяющимся бурым листьям. Затем он внимательно рассмотрел одну за другой картинки с пастухом, чтобы увидеть, нет ли среди них каких-нибудь различий. Он смотрел на обои до шести, затем встал. Между шестью и семью часами он умылся, приготовил на плите жидкую кашу и затем прошел в кухню в дальнем конце коридора, где сполоснул тарелку, ложку и кастрюлю.
Потом он оделся, не зная, чем еще заняться. Перегнувшись через комод, он мог выглянуть достаточно далеко, чтобы разглядеть часы на углу. Было лишь половина восьмого. Порт сказал: «Буду у тебя к полудню».
В восемь Далтон подумал, не выкурить ли сигарету. С тех пор, как он бросил курить, каждый день в восемь утра он вспоминал о сигаретах. Сейчас он уже мог признаться себе, что мысль о куреве была удовольствием посильнее, чем само курение.
После этого он убрал в комнате и почистил костюм и плащ. Потом он сел на кровать и посмотрел на ладони. Раньше он заботился о своих руках. Они всегда были чистыми, с очень коротко остриженными ногтями, он пользовался кремом, чтобы кожа на кончиках пальцев была мягкой. Одно время он постоянно носил перчатки. Это была его визитка. «Перчаточник Далтон». Он не знал, делали ли перчатки его пальцы более чувствительными, но он читал об Арсене Люпене или каком-то другом французском воре-джентльмене, а кроме того, всегда считал серые перчатки признаком элегантности.
Он коснулся кончиков своих пальцев. Они казались холодными. Его пальцы были похожи на бледные корни, только что извлеченные из промерзшей земли.
Было всего лишь девять с небольшим.
Далтон медленно втянул в себя воздух, но ему пришлось остановиться, не набрав полные легкие. Внутреннее давление превратило боль в желудке в ноющий, жаркий скрежет. Он не стал больше пить молока, потому что знал: это заставит его почувствовать себя раздувшимся. Ему даже может стать хуже. Он лег на кровать и лежал не шевелясь, чтобы не помять одежду. Закрыв глаза, он попытался представить себе, каково было бы жить, не испытывая боль в центре туловища.
