Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов
— Господи, Господи!.. Да ведь это же бриллианты!..
Она нагнулась, но подобрала с пола не сверкающие драгоценности, а с виду недорогой и совершенно невзрачный, на серебряной цепочке, темно-зеленый камушек с перепелиное яйцо величиной, то ли кулон, то ли какой-то амулет — снизу камушек был в виде печаточки с витиевато вырезанной буквой «К». Василиса зачем-то сжала его в ладони, и ладонь эта вдруг совершенно отчетливо… загудела. Вот точно так же гудела ее голова, точнее сказать межбровье, «третий глаз» по-научному, когда она показывала московским гаишникам водительское удостоверение Вовчика Убивца.
Камень в руке за какие-то считанные секунды потеплел, стал почти горячим. Василиса раскрыла кулак и чуть не вскрикнула: то, что лежало у нее на ладони, светилось бледно-зеленым, совершенно неземным, мамочка, пугающе потусторонним, родненькая ты моя, светом.
И тут еще Моджахед, выронив куклу, с визгом отметнулся от Василисы и, поджавши хвост, затрусил в темную гостиную.
Боже!.. Чур меня, чур меня, чур…
Камень электрически гудел, и от гудения этого все тело ее сначала как бы обмерло, да так, что и сердце перестало биться, а потом стало вдруг таким легким, что Василиса от страха зажмурилась и сразу же увидела его, того самого зарытого в Чечне покойника, если, конечно, от него осталось что-то, он словно бы высунулся из кромешной тьмы — человек… Господи, человек ли?.. вылез, протягивая к ней дрожащую от нетерпения ручищу, точнее сказать — лапу, лысый, почему-то уже безусый, в каком-то странном, как у Сталина, полувоенном кителе, в лохматых, мехом наружу, штанах… тьфу ты! да и вовсе, бесстыдник, по пояс голый, с жуткой, промеж ног болтающейся шту… мамулечка, да это уж не хвост ли?.. и на копытах… на копытах!..
И вот, о ком они говорили с Алексеем утром, хоть и чертом переодевшийся, но он, вне всякого сомнения — он, Ашот Акопович, умоляюще глядя на Василису, сглотнул слюну и хрипло вымолвил:
— Ото ж отдай цацку мэни, отдай, а то хуже будэ!..
Рука — да нет же, лапа, волосатая, с когтями, звериная лапа была все ближе, ближе, уже почти задохнувшаяся, как в ночном кошмаре, Василиса судорожно, с утробным апом вобрала воздух в легкие и, за мгновение до смерти отпрянув от оскалившего клыки Микадо, очнулась…
Затылок тупо ныл. С трудом приподнявшись с пола, Василиса растерянно посмотрела на мертвенно мерцавший в руке амулет и, покачав головой, прошептала:
— Тебе, говоришь, отдать? Ну уж нетушки!..
Константин Эрастович Бессмертный появился в Кирпичном на следующий день вечером. Из большой черной машины, остановившейся у калитки, вылез Митрич. Бдительно оглядевшись по сторонам, он открыл дверь лимузина какой-то неизвестной Василисе марки, а когда патрон, пряча лицо в шарф и горбясь, побежал к крыльцу, спрятался за оградой с вынутым из-под полы «кипарисом» в руке.
Как и договаривались по телефону, Константин Эрастович постучал не в дверь, а в окно. Человек, которого увидела Василиса, отдернув занавеску, мало походил на ее ослепительнозубого московского знакомца. Из за-оконной тьмы на Василису глянуло затравленными воспаленными глазами некое бледное подобие прежнего Костея Бессмертного, такое жалкое и чем-то не на шутку перепуганное, что ждавшая его женщина, охнув, кинулась открывать замки.
— А там кто? — показывая на закрытую дверь гостиной, зябко поежился вошедший.
— Моджахед…
Костей даже присел от страха:
— Како… какой еще моджахед?!
— Да пес мой. Прячется он, из-под кровати не вылезает. Слышишь — даже не гавкает. Это он твоего камешка испугался…
— Покажи!
Константин Эрастович буквально выхватил из рук Василисы вынутый ею из-под подушки амулет, выхватил и, сжав его в кулаке, закрыл глаза. Через несколько мгновений морщины на его лбу расправились, лицо исказила болезненная улыбка.
— Слушай, Костей, — подозрительно глядя на гостя, сказала Василиса, — а он что, он на тебя и вправду наехал?
— Кто? — не открывая глаз, прошептал Константин Эрастович.
— Ну этот, с копытами…
Послышался легкий вздох.
— Теперь уже не страшно, теперь мне уже ничего не страшно… Теперь еще посмотрим, кто из нас… на коне!.. Я эту вещицу дольше жизни искал. Я еще не родился, а уж искал ее, понятия не имел, что ищу, а искал, искал… И вот — нашел, держу ее в руке и теперь, теперь уже действительно никогда не умру!
Больше ничего внятного Василиса от господина Бессмертного не услышала. Ахая и блаженно вздыхая, он надел таинственный амулет на шею, а затем, достав из-под рубахи пузатый контрабандистский пояс, положил его на кухонный стол.
— Можешь не считать, там триста тысяч стодолларовыми купюрами. Больше у меня просто нет, за что спасибо можешь сказать дорогому сыну моему Авениру. Это из-за него на меня черные наскочили… Он ведь, кажется, их полевого командира убил…
Бриллианты Костей не взял.
— Ты ведь, Люба, и так продешевила, — усмехнувшись, сказал он Василисе уже на крыльце. — Камень Калиостро — вещь непродажная, и если уж он кому-то попадает вдруг в руки, то это никакая не случайность, потому что…
— Потому что ничего случайного на этом свете не бывает, — закончила за гостя фразу Любовь Ивановна.
Вскоре черный бронированный лимузин укатил, и мы с Капитолиной Прокофьевной, по плану Василисы затаившиеся с берданками на моей веранде, со всех ног кинулись к дому Царевичей. Увидев лежавшую на столе кучу денег, моя бывшая одноклассница, вместо того чтобы возликовать, слезно вдруг заголосила:
— Ой, о-ой, ой горе-то какое, Витек! Да ведь она же, дурында чертова, миллиардершей стала!
— Ну так и что?
— Тьфу ты! Вот уж яблочко от дуба… ой, вот уж и вправду — недалеко-оо!.. О-оой!.. Да ты что, не понимаешь, что ее теперича убьют, зарежут, взорвут в этом самом в ее джопе!..
— Да хватит тебе каркать-то, — сказала Василиса, — давай-ка лучше деньги пересчитаем.
— А вот это верно, это очень даже разумно, — разом успокоилась Капитолина, — деньги — они счет любят… А тебе, Витек, я вот что скажу по-нашему, по-народному: скачет баба и задом и передом, а жизнь идет своим чередом!.. Ты запиши, возьми у Васьки карандашик с бумажкой и запиши, а то ведь, склеротик, забудешь…
Вот
