Виктория Платова - В тихом омуте...
Я перевернула еще несколько листов и замерла: рядом с традиционным уже Володькой был изображен Александр Анатольевич, тот самый тип, кому я отдавала свои сценарии. Александр Анатольевич был схвачен несколькими штрихами, торопливыми и бесстрастными, но это, несомненно, был он – те же сломанные борцовские уши и голова под строгий бобрик.
Это была удача!
Ай да Серьга, вот все и стало на свои места. Дата под наброском гласила: “31 мая”. Нимотси же появился в Москве в июне.
Я воровато оглянулась на спящего Серьгу – он лежал, беззвучно открыв рот и завалившись на бок. Правая рука неловко поджата, носки на ногах сползли, обнажив тонкие сухие щиколотки, абсолютно лишенные растительности. Ну и хорошо. Спи спокойно, дорогой товарищ!
Я собрала все эскизы, которые относились к Туманову и его ночному клубу, – стопка собралась не очень большая, но внушительная. Сложив их в сумку, я закрыла папку и заставила ее другими папками; творческое наследие Серьги позволяло надеяться, что он хватится ее не скоро.
Я накрыла Серьгу валяющимся возле дивана пледом и осторожно прикрыла дверь в комнату.
Некоторое время я просидела на кухне, прислушиваясь к незакрытому крану в ванной.
Самым страшным искушением было забрать вгиковские наброски с Иваном. Но этого я не сделала, не имела права делать – это был не мой взгляд на Ивана, пусть он остается в запыленных папках Серьги и ругается матом, проиграв бутылку водки.
Я улыбнулась – это было как раз в стиле Ивана. Потом сдвинула на край стола остатки гостеприимного ужина в марийском национальном стиле, взяла плотный листок бумаги и написала:
"Спасибо за чудесно проведенный вечер. Все было забавно. С нетерпением жду звонка. Рисунки великолепны, готова выступить моделью. Целую. Ева”.
Затем, подумав, приписала свой домашний телефон и прислонила записку к самогонной бутыли – теперь Серьга не мог ее не заметить.
Что ж, мне больше нечего здесь делать. Я тихонько притворила дверь в квартиру и вышла на улицу. Судя по рисункам, лежащим у меня в сумке, остаток вечера обещал быть интересным.
Взяв машину и посулив шоферу деньги, сопоставимые с его дневной выручкой, я уехала к себе на проспект Мира.
Дома, едва раздевшись и проглотив анальгин – марийский первач давал о себе знать, то незначительное его количество, которое попало в организм, вызвало реакцию отторжения, – я расположилась на полу, где разложила каныгинские наброски. Теперь у меня было время, чтобы изучить их детально.
Туманова и его девочек я отмела сразу – они меня не интересовали. Гораздо более интересными были сюжетные композиции с приятелями Туманова. Безусловно, я отдавала себе отчет, что большинство из них попало на карандаш случайно – для Серьги возня с эскизами была условным рефлексом, он рисовал что угодно, стоило только этому “чему угодно” оказаться в поле его зрения: такого шлака было в набросках навалом – поворот головы, начатый и незаконченный; силуэт, брошенный на произвол судьбы; откровенная неудача, которую Серьга тут же досадливо заштриховывал. Но и эти случайные объекты нельзя было сбрасывать со счетов – всего я насчитала десять разнообразных мужских голов, которые и объединила в кокетливую рубрику “НЛО”.
Постоянных спутников Туманова – тех, кто встречался на эскизах больше двух раз, – было четверо, я назвала их “Кордебалет”. Больше всех повезло именно Александру Анатольевичу, он был изображен трижды; причем самым прорисованным был тот портрет, который я увидела еще на квартире Серьги. Другие эскизы были менее детальны, несколько характерных линий, только и всего.
Да, ты бисируешь, Александр Анатольевич, похвалила своего бывшего порноредактора я. С тебя и начнем.
План действий, который выработала я, был примитивным, но единственно возможным. Серьга подвернулся мне в самый подходящий момент – он-то и станет моей визитной карточкой, ключом, который откроет мне дверь в сомнительный мир Володьки Туманова. Сейчас от меня требовалось одно – точно разыграть роль восторженной провинциалки, готовой на все, чтобы утвердиться в сумасшедшей Москве. Этот путь был самым легким, он не вызывал сомнений – что еще остается неглупой смазливице – вперед и вверх! Теперь я, как броней, была защищена своей внешностью, которая мало кого оставляла равнодушным. До сих пор я не знала, почему это происходит, мало ли красивых баб роет окопы собственного благополучия. Но пока мне удавалось все – и это касается не только мужчин.
Я растянулась на ковре – может быть, вес потому, что и Господь Бог тоже мужчина, не лишенный маленьких слабостей, он не прочь исподтишка взглянуть на маленькую раковину женского уха…
Я была уверена, что завтра или послезавтра, но Серьга обязательно позвонит мне – и не только потому, что я могла ему понравиться, это как раз было делом десятым.
Во-первых, еще во ВГИКе он отличался страстью к извинениям, это называлось у него “похмельным синдромом” и служило чем-то вроде огуречного рассола после пьянки. Он методично обходил всех, кому успел подгадить в период алкогольной невменяемости, и уныло извинялся. Он не успокаивался до тех пор, пока жертва его словесных или кулачных подвигов, плюнув на все, не говорила: “Все в порядке, старичок, знаем мы эти твои неконтролируемые импульсы. Иди с Богом!"
И, во-вторых, я была как-то связана с Аленой, рано или поздно это всплывет. Безнадежная, почти преступная страсть к ней была не изжита, я это видела, портрет Алены тоже на это намекал, шрамы на холсте больше походили на страстные поцелуи…
Нет, за марийского гения Серьгу можно не беспокоиться – он сделает все, что найду нужным я. Его вполне можно использовать вслепую.
Стоп-стоп, а почему вслепую?
Я даже приподнялась от этой мысли, иглой прошившей мне сердце. Почему вслепую? Ведь можно рассказать ему – если не все, то многое. Тогда ты получишь союзника, который вполне осознанно поможет тебе, а то, что он поможет, не вызывало сомнений. Он учился во ВГИКе, а ВГИК всегда похож на ген-мутант, он напрочь меняет химический состав крови, он вовлекает любого зазевавшегося в странную игру с жизнью, так похожую на кино…
Серьга вхож в порочный круг Туманова, он уже не может вызвать подозрений, как не может вызвать подозрений почтальон или разносчица молока. Если ты посвятишь его – можно напрямую спросить об Александре Анатольевиче и о многих других. Искушение переложить на кого-то хоть часть адской работы было таким сильным, что я даже затрясла головой.
Нет.
Нет, ты не имеешь права использовать его таким образом. Ты не можешь быть уверена в нем настолько, чтобы он стал не только частью твоего плана, но и частью тебя самой. Серьга был открыт, наивен, простодушен, как эвенк со стойбища. И все эти достоинства автоматически оборачивались недостатками, стоит только посвятить Серьгу в суть происходящего. Кроме того, он от нечего делать стал крепко выпивать, и его вгиковские, часто комические алкогольные вспышки теперь приобрели мрачно-затяжной характер. Полоснуть ножом Туманова, как он делает это с портретом Алены, у него вполне может хватить ума, но вот хватит ли сил? Мне нельзя светиться, а Серьга, с его горячностью, засветит меня обязательно.
Он засветит меня обязательно, кем бы я ни представилась – подругой Алены, сотрудником Интерпола, агентом ФБР, далай-ламой… Пусть все остается, как остается, и я останусь при своем – мститель, карающая десница, тать в ночи…
Нет, своей собственной роли я никому доверить не могу.
Я еще несколько секунд пролежала неподвижно, закрыв глаза, и страсть к поискам соучастника прошла сама собой.
Теперь нужно набраться терпения и дождаться каныгинского звонка.
Но ждать просто так я не хотела.
У меня оставался запасной вариант – Сирии.
Пока в лагере любителя ритуальных услуг Туманова наблюдается ленивое послеобеденное затишье, самое время навестить берлогу Сирина. В удачу я верила мало – Сирии был кондовым осторожным профессионалом, – но попытаться стоило. Ключи от ларца сириновых тайн манили безопасностью и относительной несложностью предприятия. Адрес был четко пропечатан в паспорте гражданина Дрондина, оставалось только доехать до места на подходящем виде транспорта и открыть дверь.
Я решила посвятить экскурсии в пенаты Сирина следующий день, пока Серьга будет приходить в себя, подъедать нарезанную толстыми ломтями колбасу и отпаиваться рассолом.
Я наметила все то, что может заинтересовать меня, чтобы на месте не тратить время на ненужные поиски, – записные книжки, фотографии, кассеты, всю канцелярскую мелочь, в которой заключена информация о долгой жизни Сирина.
Лучше всего отправиться туда поздним вечером – судя по адресу, район был рабочим, а работяги предпочитают сидеть вечерами дома, попивая водку и потрахивая своих расплывшихся жен. У них нет кобельков мастино-наполитано, которых нужно прогуливать ближе к полуночи, а их детки предпочитают грабить ларьки в другом конце города.
