Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов
Пол под ногами качнулся, мелко задребезжал хрусталь.
— Есть мнение, что ты шпионка, женщина, — усмехнувшись, сказал чернобородый командир боевиков. — К тому же сегодня ты чуть не убила нашего дорогого украинского друга. Где тебя научили так драться, женщина, в спецшколе ФСБ?..
Это был второй в ее жизни человек, от взгляда которого ей вдруг стало не по себе.
— Скажете тоже… — опустив глаза, растерянно пробормотала Василиса, так и не притронувшаяся к налитому в чашку чаю. И тут вдруг в смятенно гудящей голове ее, не в ушах, нет, а вот именно что где-то в мозгу, в подкорке, отчетливо прозвучало:
«Я тебе еще и не такое сказать могу!.. Вах!.. Приходи сегодня ночью ко мне, русская красавица, только сама, сама приходи, я тебя силой брать не хочу…»
Щеки у Василисы вспыхнули, загремел опрокинувшийся стул.
— Только попробуй! — сжав кулаки, сказала она.
И чеченский поэт Беслан Борзоев радостно рассмеялся:
— Га-а!
…Где-то совсем близко стучал крупнокалиберный. От взрывов ослик испуганно вздрагивал и прядал длинными ушами, а неподвижно лежавший на нарах Царевич часто моргал.
— Дурачок, а ты-то чего боишься, — сглатывая слезы, шептала Василиса, — это же наши, свои… Ну, скажи: сва-и…
— Сы-ва… и-и… — послушно повторял смотревший в потолок капитан Царевич.
Василиса горько улыбалась:
— Эх ты, вот все ругал своих братьев-журналистов за то, что они патриарха Алекси́я называют Але́ксием, а сам?! Ну ладно, ладно, уж и покритиковать нельзя!.. Ты вот что, ты давай-ка закрывай глаза, спи. Знаешь, как во сне время быстро идет? Проснешься, а кругом уже наши, русские… Во-от, молодец, а Марха говорит, что ты и по-русски уже не понимаешь. Все ты у меня понимаешь, все-все-все… Давай-ка я тебе сказку на сон грядущий расскажу… Хочешь?.. Ну, тогда слушай!.. В некотором царстве, в нашем с тобой государстве жил-был Царевич по имени Эдуард. Как-то взял он в руки лук, натянул тетиву до самого плеча и пустил каленую стрелу высоко-высоко в небо…
Разбудили голоса, топот ног во дворике, безутешный, с подвывом, плач Мархи. На часах было начало пятого.
Охнув, Василиса метнулась к окошку, но тут дверь сарая распахнулась и злой, как черт, Ибрагим заорал:
— Эй ты, свыняча кров, сабырайса! Шаман прышол, горы бэжат нада!
Два давно не бритых русских в гимнастерках, один, судя по всему, офицер, другой солдат-срочник, молча переложили капитана Царевича с нар на носилки.
— Осторожней, у него спина! — заволновалась Василиса.
— Успокойтесь, я врач, — сказал тот, что был постарше с виду, невысокий, сутулый, в синих, без шнурков тапочках на резиновой подошве. — Костромин я. Майор медицинской службы Костромин.
— А вы Любовь Ивановна? — застенчиво улыбнулся второй. — В жизни вы еще красивей. Мне Эдуард Николаевич фотку вашу показывал. Я Веня, водитель. Это ж я за рулем был, когда мы с ним на мину наехали…
В горы уходило все село. По дороге Веня и майор с оглядкой рассказали Василисе, что федеральные войска под командованием генерала Шаманова прорвали оборону боевиков. Мало того! Этой ночью лагерь Большого Беслана накрыла ракетами авиация. Последствия были ужасающими: погибло около семидесяти «духов», почти вся боевая техника и прилетевший из-за кордона личный посланник саудовского мультимиллионера Однана Хашоги.
Марха плакала неспроста. Среди убитых оказались три ее родных брата: Хожахмед, Ваха и Сослан Борзоевы. Был тяжело ранен и единственный сын полковника Борзоева — Амир.
В предутренней темноте взмигивали фонарики, толпились тени, бренчал бубенчиками скот.
За горами, на севере, полыхало зарево. Стрекотали автоматы. Гулко и методично хлопали мины.
Воздух был зябкий, мозглый от недавнего дождя.
— Бр-р! — поежилась шедшая рядом с носилками Василиса. — А ну как поточнее прицелятся да прямо в нас попадут?..
— Не попадут, Любовь Ивановна, быть такого не может! — уверенно возразил Веня.
— Это почему же?
— Бессмертный я потому что! — Он рассмеялся. — Нет, честное слово! Вот товарищ майор соврать не даст. Фамилия у меня такая заколдованная — Бессмертный…
Василиса даже споткнулась от неожиданности.
— Постой-ка!.. А тебя не Авениром ли зовут?
— Ну да! Веня — это по жизни, а вот Авенир — по паспорту.
— Константинович?! Ну чудеса!
И там, на узенькой, ведущей в облака горной тропе вспомнились вдруг Василисе слова Марии Якимовны, той пахнувшей ландышами женщины с большими и печальными, как у Богородицы, глазами, которую подвезла она на своей «копейке» в аэропорт. «Ничего случайного в этой жизни, Любовь, не бывает, — сказала Мария Якимовна на прощанье. — Вот и мы с тобой встретились совсем-совсем не случайно. И рано или поздно ты обязательно убедишься в этом».
И еще, еще говорила она тогда в машине: «За все, Люба, и всем воздается по заслугам. И вовсе не там, на небесах, как ошибочно полагают многие. Возмездие за содеянное зло настигает человека еще здесь, на Земле. Только не каждый и не сразу осознает эту истину…»
Шагая по темной тропе, Василиса неожиданно вспомнила и эти слова своей, казалось бы, случайной попутчицы и, в очередной раз запнувшись за камень, растерянно спросила себя: «А это к чему?.. То есть в какой связи и в каком смысле?..»
Несколько дней их держали в старой овечьей кошаре. Таких ярких, почти немигающих звезд Василиса не видела никогда в жизни. Однажды она проснулась и вскрикнула: звезды беспорядочно метались над ее головой, и, лишь когда одна из них села спящему Царевичу на лоб, Василиса радостно догадалась: да ведь это же светлячки! С бьющимся сердцем она принялась припоминать Капитолинины приметы: чешутся уши — к вестям, кончик носа зудит — к выпивке, чих в понедельник — беспременно к подарку, во вторник — к приезжим, в среду — к вестям… Господи, а какое сегодня-то число, какой день недели? — вдруг спохватилась без вести пропавшая подопечная майора Вячикова.
— Ну так ведь суббота же, тринадцатое июля! — просиял Авенир, сидевший у костерка с книгой. — А вот к чему светлячок на лбу — ей-Богу, понятия не имею!..
— Будем изо всех сил надеяться, что к хорошему… А ты опять свою Библию читаешь?
— Читаю, — мягко
