Стивен Кинг - Джойленд
Миссис Шоплоу улыбнулась и пожала плечами.
— Только вот оказалось, что он был в темных очках. Знаешь, некоторые девушки любят все драматизировать.
Да, это я знал. Подруга Венди, Рене, способна была обычный визит к зубному превратить в сценарий фильма ужасов.
— То был самый четкий снимок, но не единственный. Копы просмотрели все фотографии Голливудских Девушек за тот день и обнаружили Грей с ее другом на заднем плане еще, по крайней мере, на четырех из них. На лучшей из них они стоят в очереди на «Чашки-вертушки», и он положил руку ей на задницу. Довольно фамильярный жест для парня, которого никогда не видели ее друзья и родные.
— Жаль, что там нет видеокамер наблюдения, — сказал я. — Моя подруга устроилась на лето работать в бостонском «Филене», и она говорит, что там есть несколько штук, и они собираются поставить еще. Борются с воровством.
— Настанет время, когда они будут везде, — сказала она. — Как в той фантастической книжке про полицию мыслей. И не могу сказать, что жду — не дождусь того времени. Но на таких аттракционах, как «Дом страха», их не поставят никогда. Даже инфракрасных, которые видят в темноте.
— Нет?
— Нет. В Джойленде нет «Туннеля любви», но «Дом Страха» — это, безусловно, «Туннель обжиманий». Муж мне как-то сказал, что если вечерняя смена уборщиков не находит возле рельсов по крайней мере три пары трусиков — считай, день прошел зря. Но все же один хороший снимок того парня есть. В тире. Он стоит бок о бок с ней и показывает, как держать винтовку, как обычно делают мужчины. Это фото, наверное, видел каждый житель обеих Каролин. Она улыбается, зато он абсолютно серьезен.
— И все это время у него в карманах лежали перчатки и нож, — сказал я, ошеломленный этой мыслью.
— Бритва.
— Что?
— Он воспользовался опасной бритвой или чем-то в этом роде; так сказал судебный эксперт. Так вот, у них было несколько фото, включая одно очень хорошее, и знаешь что? Ни на одном нельзя было разглядеть его лица.
— Из-за темных очков.
— Не только. Подбородок его закрывала эспаньолка, а бейсболка с длинным козырьком затеняла ту часть лица, которую еще было видно из-под очков и бороды. Это мог быть кто угодно. Хотя бы и ты, будь ты блондином, а не брюнетом, и имей на руке татуировку в виде птичьей головы. У того парня она была. Орел или, может быть, ястреб. На фото в тире она вышла очень четко. В газетах пять дней подряд печатали увеличенное изображение татуировки в надежде, что ее кто-нибудь опознает. Но этого не случилось.
— И никаких улик в гостинице, где они ночевали?
— Нет. Он зарегистрировался по правам, выданным в Южной Каролине, но они оказались украденными за год до того. А ее вообще никто не видел: наверно, ждала в машине. Ее не могли опознать почти целую неделю, но полиция опубликовала ее портрет. На нем она выглядела так, будто просто спит, а не лежит мертвая с перерезанной глоткой. Кто-то увидел портрет и узнал Линду — кажется, подружка по медучилищу. Она сообщила ее родителям. Представляю, что они чувствовали, когда ехали сюда в своей машине, надеясь против всякой вероятности, что в морге обнаружат любимое дитя каких-то других людей, а не свое.
Она медленно покачала головой.
— Иметь детей — это такой риск, Дев. Тебе это не приходило в голову?
— Ну, наверное…
— Значит, не приходило. А я… Если бы я увидела под откинутым углом простыни лицо своей дочери, то сошла бы с ума.
— Но вы ведь не думаете, что привидение Линды Грей и правда живет в комнате ужасов?
— Не знаю, потому что у меня нет определенного мнения по поводу загробной жизни. Я считаю, что все увижу, когда сама туда попаду, и мне этого достаточно. Я знаю только, что многие работники Джойленда уверяют, что видели, как она стоит у рельсов в той одежде, в которой ее нашли: синяя юбка и синяя блузка без рукавов. Никто из них не мог увидеть на фотографиях, какого они цвета, потому что «спид-графики» Голливудских Девушек снимают только на черно-белую пленку. Наверно, ее проще и дешевле проявлять.
— Может, про цвет одежды упоминали в газетах.
Она пожала плечами.
— Может быть. Но несколько человек упоминали еще, что в волосах девушки, стоявшей возле рельсов, была синяя лента, а об этом точно нигде не писали. Полиция скрывала эту информацию почти год, надеясь использовать, когда появится подозреваемый.
— Лэйн сказал, что лохи никогда ее не видят.
— Да, она появляется только после закрытия. В основном ее видят Помощники из ночной смены, но я знаю как минимум одного инспектора из Роли, который тоже уверяет, что она ему явилась. Мы с ним выпили по рюмочке в «Песчаном долларе». Он сказал, что она просто стояла там, когда он ехал мимо. Он думал, что это новый манекен, пока она не протянула к нему руки — вот так.
Миссис Шоплоу вытянула руки ладонями вверх, словно умоляя о чем то.
— Он сказал, что при этом вокруг словно похолодало на несколько градусов. «Карман холода», так он это назвал. А когда он оглянулся, ее уже не было.
Я вспомнил Лэйна — в тесных джинсах, обшарпанных ботинках, в лихом котелке набекрень. «Правда или лапша?», — спросил он. — «Натурпродукт или фальшивка?»
Я думал, что призрак Линды Грэй — почти наверняка лапша, но надеялся, что это не так. И что я ее увижу. Здорово было бы рассказать об этом Венди, а в те дни все мои мысли вели к ней. Если я куплю эту рубашку, понравится ли она Венди? Если я напишу рассказ о девушке и ее первом поцелуе на прогулке верхом, оценит ли его Венди? Если я увижу привидение убитой девушки, будет ли Венди потрясена? Может быть, даже захочет приехать, чтобы увидеть ее своими глазами?
— Где-то через полгода после убийства в чарльстонской газете «Ньюс энд курьер» вышла статья в продолжение темы, — сказала миссис Шопло. — Оказывается, начиная с 1961 года, было четыре аналогичных убийства в Джорджии и обеих Каролинах. Все жертвы — молодые девушки. Одну закололи, трем перерезали горло. Репортер нашел по крайней мере одного копа, который сказал, что всех их мог убить тот же парень, что и Линду Грей.
— Берегитесь «Убийцы из „Дома страха“! — возвестил я голосом телевизионного диктора.
— Так его и называли в газетах. Похоже, ты и правда был голодный. Все подмел, только тарелку оставил. А теперь выпиши мне чек и вперед, на автостанцию, а то как бы не пришлось ночевать у меня на диване.
Диван на вид был довольно удобный, но я спешил обратно, на север. Оставалось еще два дня каникул, а потом я вернусь в колледж в обнимку с Венди Кигэн.
Я вытащил чековую книжку, нацарапал в ней все, что нужно, и обеспечил себе однокомнатные апартаменты с видом на океан, которым Венди Кигэн, моя подруга, так и не полюбовалась. В этой комнате я сидел ночами и, убавив громкость, слушал записи Джимми Хендрикса и „Дорз“, иногда подумывая о самоубийстве. Это была скорее хандра второкурсника, чем серьезные мысли; просто фантазии молодого человека с разбитым сердцем, наделенного излишком воображения… или это сейчас, столько лет спустя, мне просто хочется так думать. Кто знает?
Когда речь о нашем прошлом, мы все становимся беллетристами.
Я попытался дозвониться до Венди на автобусной станции, но ее мачеха сказала, что она куда-то ушла с Рене. В Вилмингтоне попробовал еще раз, но Венди до сих пор не вернулась. Я спросил Надин — мачеху — знает ли она, куда ушли девушки.
Надин ответила, что не знает, да таким тоном, будто собеседника скучнее ей сегодня не попадалось. Может, и за весь год. Или за всю жизнь. С отцом Венди я ладил неплохо, а вот Надин Кигэн в ряды моих фанатов так и не вступила.
И наконец — уже в Бостоне — я дозвонился. Венди казалась сонной, хотя часы показывали лишь одиннадцать вечера, самый что ни на есть час пик для студентов на каникулах. Я сказал, что работу получил.
— Ура-ура, — ответила она. — Ты уже домой едешь?
— Да, вот только заберу машину. — Если у той не спустило колесо.
В те дни я ездил на полустертых покрышках, и каждую минуту любая из них рисковала отдать концы. А как же запаска, спросите вы? Три ха-ха, сеньор.
— По дороге домой я могу заночевать в Портсмуте, а завтра подъехать к тебе, если…
— Плохая идея. У меня Рене, а ты ведь знаешь, что для Надин один гость — уже много.
Смотря какой. Я вспомнил, с каким ажиотажем Надин и Рене обсуждали за бесконечными чашками кофе своих любимых кинозвезд. Прямо как лучшие подружки. Но вряд ли стоило высказывать все это сейчас.
— Я бы с удовольствием с тобой поболтала, Дев, но я уже ложусь. У нас с Рене был бурный день. Набегались по магазинам и… всё такое.
Точнее она не выразилась, а спрашивать мне почему-то не захотелось. Еще один тревожный звоночек.
— Я люблю тебя, Венди.
— А я тебя, — прозвучало не пылко, а скорее небрежно.
Она просто устала, сказал я себе.
