Дмитрий Черкасов - Записки Джека-Потрошителя
— Вы играли Макбета? — уточняет Дарлинг.
— Да, в то время это была моя любимая пьеса. Жаль, что мне не суждено было сыграть ее на настоящей сцене, зато я играл призрака отца Гамлета и Ричарда Третьего, что можно расценивать, как полноценную компенсацию. Полагаю, мне удалось бы добиться успеха на этом поприще, я уже успел постичь азы мастерства, но другая муза, как вы знаете, призвала меня в свои объятия.
— Кстати, об объятиях! Что вы скажете об Эдди и его возлюбленной из трущоб? — интересуется Стивен.
— История о принце, полюбившем пастушку, выглядит романтично, если только этот принц и эта пастушка жили в неопределенные пасторальные времена. Но сейчас подобные сюжеты не встречают одобрения. Какими бы искренними чувствами ни пылал наш Эдди к этой простолюдинке, в глазах общественности он будет выглядеть беспутным повесой. Что касается девушки, то ее репутация окажется загубленной. И поделом; между нами говоря, глупость этой девицы не заслуживает никакого оправдания!
— В последнее время за ним постоянно увивается пара шпиков, — сообщает Стивен, — но Эдди, конечно, ничего не замечает, ему и в голову не приходит, что кто-то может осмелиться следить за ним. Кроме того, он совершенно не берет в расчет собственную бабку. Ему кажется, что он до сих пор маленький ребенок, на чьи шалости будут смотреть сквозь пальцы. Я всегда мечтал находиться рядом с принцами крови, можете считать меня снобом, если вам угодно. Честно говоря, ранее я представлял себе принцев крови несколько иначе, и, чем больше я общаюсь с Его Высочеством, тем сильнее меня тревожит мысль, что однажды он может занять трон.
— К счастью, есть еще его отец! — вставляет Дарлинг.
Замечание встречено скептическими улыбками.
Принц Альберт Эдвард, сын королевы и отец Эдди, в свое время по части скандалов обогнал, пожалуй, всех прочих светских повес. Если бы речь шла не о королевской семье, было бы уместным выражение «дурная кровь».
Когда гости покидают особняк, Джеймс Стивен задерживается на минуту, чтобы переброситься парой слов с хозяином.
— Я хотел посоветовать вам, Дарлинг… — говорит он. — Я знаю, что вы сочтете меня бестактным, да так оно и есть, но я умоляю вас — не потакайте капризам Сикерта. Я уверен, что он будет просить приютить его на время. Не позволяйте ему сесть вам на шею. Объясню, почему я принимаю такое участие, — его супруга (вы ведь были, кажется, ей представлены) умоляла меня проследить за ним. Эта ссора с Уистлером оказала на Уолтера слишком сильное влияние, и она опасается, что он может что-нибудь сделать с собой.
— Уолтер? — удивляется Дарлинг. — Вот уж никогда бы не подумал, скорее можно ожидать что-то в этом роде от Томпсона.
Фрэнсис Томпсон совершил несколько лет тому назад попытку самоубийства, причем петлю, из которой его вытащили, по его собственным уверениям, накинул ему на шею некий призрак.
— Откровенно говоря, не думаю, что Уолтеру так уж необходима нянька, — Дарлинг качает головой. — Но в любом случае, я не собираюсь предоставлять ему убежище, мне предстоит много работы, а Сикерт был бы слишком беспокойным соседом.
Инспектор Дональд Суонсон продолжает расследование смерти Марты Табрам, хотя уже очевидно, что оно ни к чему не приведет. Его главные свидетели, помимо Перли Полл, — несколько полицейских, дежуривших в районе, где произошло убийство. Один из них, констебль Томас Баррет, в два часа ночи заметил одинокого солдата на Вентворт-стрит. Солдат явно кого-то поджидал. Эта улица пересекает Коммершл-стрит, где, как утверждала Перли, собирались провести время Табрам и ее кавалер.
— Согласно рапорту, на вопрос, что он делает, солдат ответил вам, что ждет приятеля, который ушел с девушкой?
— Да, сэр, — констебль Баррет не сводит глаз с инспектора.
— Вы можете описать этого человека? Возможно, вспомнили что-нибудь новое за это время?
— Как я уже изложил, ему было больше двадцати. От двадцати двух до двадцати шести, плотного телосложения, рост…
— Да-да. Пять футов, девять или десять дюймов! — Суонсон нетерпеливо стучит пальцами по лежащему перед ним докладу— Наград на мундире вы не заметили?
— Их не было сэр, я в этом уверен. Кроме того, он носил усы.
— Как и тысячи других мужчин, — замечает инспектор.
Он предпочел бы более внятные приметы — шрамы или родимые пятна, но ничего такого констебль Баррет припомнить не в состоянии. Он не поинтересовался именем солдата, поскольку тот вполне ясно ответил на его вопрос и не выглядел пьяным. Тело Марты Табрам будет найдено только к утру, и никаких оснований, чтобы задержать этого человека, у Баррета тогда не было.
— Вы сможете опознать его? Констебль немного мешкает с ответом.
— Думаю, что… да, сэр.
Перли Полл окончательно протрезвела и также считает, что сможет опознать солдат, вместе с которыми она и Марта проводили время. На ее показания Суонсон возлагает больше надежд, чем на показания констебля, однако ни экскурсии по казармам Веллингтона, ни знакомство с гарнизоном Тауэра не дают никаких результатов. И Баррет и Перли Полл указывают на нескольких человек, но у каждого из них оказывается надежное алиби.
— Иначе говоря, вы совершенно напрасно переполошили гарнизон Тауэра и казармы, инспектор?
Главный комиссар столичной полиции сэр Чарльз Уоррен ознакомился со специальным отчетом Дональда Суонсона.
— У нас не было иного выхода, сэр.
— Да, я понимаю, но мы должны сделать все, чтобы слухи не расползались дальше. Что там с этим Тернером, ее приятелем?
— Как я изложил в докладе, в это время он находился в мужском работном доме Виктории на Коммершл-стрит.
То, что Генри Тернер оказался в работном доме, говорит о крайней нужде. Работные дома конца девятнадцатого века принимали только тех, у кого не было ни гроша. Таким горемыкам предоставлялась пища и постель, поступивший в работный дом обязан был пробыть в нем две ночи и день и не имел права отказываться от тяжелой работы. Те, у кого было хотя бы несколько пенни, предпочитали поискать себе иное пристанище.
Тернер был знаком с убитой около двенадцати лет. Они то жили вместе, то снова расходились. За эти годы любовь Генри Тернера к Марте испарилась без следа. По поводу своей подруги он мог сказать Суонсону лишь то, что она тратила на выпивку все, что он ей давал. Трудно предположить, что он мог убить несчастную в порыве ревности, ибо Тернер прекрасно знал, что она зарабатывает проституцией. Нет, Генри Тернер на роль убийцы не подходил, даже если бы он нашел способ покинуть работный дом поздней ночью.
— У вас есть какие-то предположения по поводу личности убийцы? — Уоррен продолжает, не дожидаясь ответа: — Это могли быть сутенеры, которые забирают деньги у этих женщин. Расправа похожа на месть, вы не находите?
— Боюсь, сэр, что это вряд ли возможно. Гроши, которые получают уличные проститутки, не представляют интереса для этих подонков, и, кроме того, расправа была слишком жестокой даже для них, — осторожно замечает Суонсон. — Эти люди, безусловно, закоренелые преступники, но именно поэтому я и сомневаюсь в их причастности.
— Объяснитесь.
— Ни один бандит не нанесет жертве тридцать девять ударов, ему достаточно одного — в сердце. Он мог также перерезать горло женщине и сразу уйти, пока никто его не увидел. Он не захочет пачкаться в крови. Тот, кто напал на Марту Табрам, — настоящий психопат.
— Но такие встречаются среди уличных банд, — Уоррену очень нравится идея с местью сутенеров. — Давайте пока что будем придерживаться этой версии, инспектор.
— Конечно, сэр, — Суонсон не спорит.
— Очень хорошо. Теперь по поводу прессы — мне бы не хотелось видеть в газетах нелепые сплетни, касающиеся этого дела. Что-то неизбежно просочится, но вы должны всеми силами препятствовать распространению слухов. Пусть ваши люди наблюдают за местными уголовниками, и если наша догадка верна, то очень скоро кто-то из них проболтается об этом убийстве. Поэтому не стоит поднимать шум, мы ведь не хотим спугнуть их…
Суонсон вынужден согласиться. В конце концов, Уоррен может быть прав, от бандитов из Уайтчепела можно ожидать чего угодно.
— Я лично не вижу ничего удивительного в смерти этой женщины, учитывая образ жизни, который она вела, — заканчивает Уоррен. — Но даже последние из этого отребья — британские подданные, а пресса в наше время совершенно отбилась от рук!
Негодование Чарльза Уоррена вполне объяснимо. Трагическая смерть Марты Табрам, преподнесенная соответствующим образом, могла стать еще одним камнем, брошенным в лондонскую полицию…
В 1840 году, когда полковник Уоррен появился на свет, полиция Лондона существовала всего лишь одиннадцать лет. Британское общество отчаянно сопротивлялось созданию этого общественного института, полагая, что он нарушит ее исконные права и свободы. И только в 1829 году сэр Роберт Пил сумел убедить парламент в необходимости создания полицейского управления для борьбы с многочисленными правонарушениями и преступлениями. До того времени в Лондоне розыском преступников занималась речная полиция Темзы и патрули с Боу-стрит — малоэффективная и коррумпированная служба, основанная в восемнадцатом веке писателем и политиком Генри Филдингом.
