Виктория Платова - Купель дьявола
Это действительно был план; но прямоугольник оказался не один (как мы с Херри решили в самом начале).
Два. Два прямоугольника, поставленные друг на друга. Вензелек оказался прилепленным сбоку. Закончив работу, я отодвинула листок и некоторое время любовалась делом рук своих.
— По-моему, здорово, Херри. Держите ваш план. Это то, что вы хотели? Теперь я могу быть свободна?
Я спросила это просто так, но Херри-бой не поддержал мой игривый тон.
— Что значит — “свободна”? — настороженно спросил он.
— Я выполнила свою миссию, правда?
— А что я буду делать с этим? — беспомощно спросил Херри.
— Ну, откуда же я знаю? Я ведь не Кассандра. И даже не владелица гадального салона. Спросите об этом у вашего драгоценного Лукаса Устрицы!
— Как? — он все воспринимал совершенно серьезно, бедняга!
— Покрутите блюдце, покапайте воском, вызовите дух, наконец.
— Вы шутите, Катрин?
Ну слава богу, до тебя дошло! Даже Пупий Саллюстий Муциан соображает быстрее… Вернее, соображал.
— Шучу. А если говорить серьезно, я не знаю, что с этим делать. Может, ваш Лукас тоже был шутником и обожал оставлять такие записочки влюбленным девушкам… Прямо на своих бессмертных полотнах.
Глаза Херри-боя сверкнули, и сумасшествие, все это время цеплявшееся за края век голландца, рухнуло в его зрачки.
— Вы… — тихо произнес он, — вы его девушка, Катрин. Вы только не помните этого… Прошло столько времени. Но вы обязательно вспомните…
Спокойно, Катерина Мстиславовна!.. Голландец окончательно свихнулся на этом своем одиноком острове. Конечно, у него бывают ремиссии, и даже длительные, особенно во время пребывания среди людей, но это дела не меняет. Главное, быть спокойной. Кажется, ты где-то читала, что страдающим психическими расстройствами нужно смотреть прямо в глаза. И разговаривать с ними ласково. И так же ласково попытаться предложить альтернативную точку зрения.
— Увы, Херри. Я всего лишь гражданка России. И зовут меня Соловьева Екатерина Мстиславовна. Я даже сообщу вам свой год рождения, хотя это не принято. 1970-й. Тысяча девятьсот семидесятый, а не какой-нибудь тысяча четыреста семьдесят седьмой.
— Тысяча четыреста семьдесят девятый, — тихо сказал Херри. — Дочь бургомистра Катрин умерла в возрасте двадцати лет.
— Вот видите! — преувеличенно обрадовалась я. — Так что я не гожусь. Все сроки вышли. Старая перечница. Старая дева. Синий чулок. Извините. Может быть, попытаемся починить мотор? Я немного в этом разбираюсь.
— Я не думаю, что у вас получится, — осторожно подбирая слова, сказал он. — Это очень сложный мотор. Он несколько раз выходил из строя. И его чинили только профессиональные механики.
— Да будет вам, Херри! Я только посмотрю.
Глаза Херри блеснули — затравленно и торжествующе одновременно. Кажется, я совсем забыла, что говорила ему — “нет, я не разбираюсь в моторах”. Он уличил меня, но и сам был уличен.
— Вы же сказали, что ничего в этом не смыслите. А теперь вдруг решили посмотреть… Это каприз, Катрин. Я не могу доверить вам наш единственный катер. Наше единственное сообщение с побережьем.
— Хуже не будет.
— Нет, Катрин.
Поделом тебе, Катька, будешь знать, как не помнить, о чем врешь. Всегда помни свою ложь и не попадайся — именно это я сделала бы первой библейской заповедью, будь моя воля… Единственное сообщение с берегом, скажите, пожалуйста!.. Интересно, как сюда доберется механик?
— Интересно, как сюда доберется ваш механик, если этот катер — все ваше богатство?
Херри-бой поморщился: я тоже уколола его.
— Его отвезут… Я свяжусь с берегом и скажу, что наша лодка встала.
— Вот видите, мы ничего не теряем.
— Вы не почините мотор, Катрин, — сказал Херри.
И я поняла, что это не относится ни к моим способностям, ни к умению разбираться в технике. Нет. Он просто не даст мне сделать это.
— Херри, это глупо. Вы не можете держать меня здесь. В конце концов, я подданная другой страны…
— Вы воровка, Катрин, — в отчаянии бросил он. — Вы и ваш приятель. Вы украли картину, она никогда не принадлежала вам.
Ах ты сукин сын! Вот наконец-то и проявилось твое свиное рыло. Вылезло наружу и радостно захрюкало.
— Интересно, кому же она принадлежала?
— Совсем другим людям… They dead. Они умерли… Они мертвы, и вы воспользовались этим, — наши дивные отношения стремительно катились под откос.
Я громко расхохоталась, хотя больше всего мне хотелось плакать.
— Это недоказуемо, Херри! А если вы будете доставать меня и нести всякий бред, вы никогда не получите недостающую часть картины, обещаю вам!
— Что ж, придется, видимо, съездить в Эссен. Это не так далеко.
К этому пассажу Херри я оказалась совершенно не готова. Эссен, место отдохновения добрейшего Иосифа Семеновича. Он отказался от картины, он не заявил о ее пропаже, но что это меняло, если про Эссен пронюхал Херри-бой? И не только про Эссен скорее всего. Эта очкастая тварь способна на многое, она обработает младшего Гольтмана в момент, и тогда нам с Лаврухой не избежать неприятностей.
Эссен — запрещенный прием, и Херри-бой применил его сразу же, хотя мог приберечь на сладкое. Низкий тип. И это после всего того, что я для него сделала! Даже за последний час. Нож в спину, удар ниже пояса. Хорошо, что я не мужик… Но и бабу голыми руками не возьмешь. Тем более такую русскую, .такую рыжую и такую отчаянную, как я.
— Катер сломан, Херри, — напомнила я. — Так что в Эссен вы не попадете. Во всяком случае, в ближайшие несколько дней.
— У вас хорошая стойка. Вы держите удар, — сказал Херри.
— Да уж конечно. Из-за несчастной любви я бы точно топиться не пошла. Как ваша любимица из пятнадцатого века. Пассия Лукаса.
— Осторожнее, Катрин. Вы на его территории.
Веселенькая перспектива — коротать двое суток под одной крышей с сумасшедшим.
— Вы неадекватны, Херри. Не знаю, как это звучит по-английски. И по-голландски тоже не знаю. Давайте заключим перемирие. Выпьем еще бренди.
Можно попытаться напоить его, не так уж он силен в традиционной русской забаве. Накачаю его бренди и займусь катером. Или попытаюсь позвонить на берег в крайнем случае. Должны же они откликнуться на призыв “Спасите наши души”!
— О, вы очень тонкая штучка, Катрин, — засмеялся Херри-бой. — Я не буду пить с вами. С вами опасно пить.
— Думаешь, с тобой не опасно? Еще как опасно. Опасно не пить, — я не выдержала и быстренько соскочила на “ты”. — Того и гляди свихнешься.
— Ну зачем вы так? — он совсем не обиделся: его близорукий английский не различал “вы” и “ты”, а обвинения в неадекватности и вовсе не трогали. — Вы преувеличиваете…
Действительно, со “свихнешься” я явно перегнула палку. Я слишком непоследовательна для того, чтобы сдвинуться, меня слишком шарахает из стороны в сторону. Глобальная идея — вот чего мне не хватает. А только глобальные идеи привлекают сумасшедших… У Херри-боя — целый букет глобальных идей. Поиски ключа, например. Или приход Зверя в конце года, украшенного перевернутыми шестерками… Или моя миссия — миссия двойника, которую он придумал для меня. Но ведь я и сама почти справилась с ней. И теперь могу быть запросто принесена в жертву. Недаром Херри сказал, что кончина дочери бургомистра была туманной… В который раз я пожалела о том, что согласилась на эту поездку. Сиди теперь, как последняя дура, требуй ремонта мотора, да еще улыбайся. Нет, если я выберусь отсюда — ни одного иностранца к себе на пушечный выстрел не подпущу. Только в качестве гостиничных боев и гарсонов в кабаках. Ну и еще стюардов в бизнесс-классе.
Пока я вяло рассуждала на эту тему, в глубине острова что-то глубоко вздохнуло. Я скорее почувствовала, чем услышала это. Нет, ничего не изменилось вокруг, Херри-бой по-прежнему сидел напротив меня, фотографии по-прежнему лежали между нами, а огонь по-прежнему тихо тлел в камине. Ничего не изменилось. И все же я услышала этот шедший ниоткуда звук.
— Что это? — спросила я у Херри, и губы у меня мгновенно пересохли.
— Не знаю, — лицо Херри было непроницаемым.
— Но ведь вы же слышали этот звук, Херри?
— Какой звук?
— Вот что. Дурой я себя не считаю. И нужно очень постараться, чтобы напугать меня.
— Вы думаете?
Херри-бой грациозно выгнулся — до сих пор я даже не подозревала такой грации в его угловатом теле — и взял в руки каминную кочергу, мою единственную надежду на самозащиту в обозримом пространстве.
— Что это было, Херри? — я не сводила глаз с кочерги. Но не станет же он опускать ее на мою бедную голову в самом деле!..
Херри повернулся к камину, сунул в него кочергу и переворошил поленья.
— Я рад, что вы это тоже услышали, — просто сказал он.
— Что это?
— Не знаю. “Это” началось не так давно. Несколько недель тому назад. Когда я вернулся из Петербурга.
Я уже знала, что именно хочет сказать Херри-бой: все началось именно тогда, когда он вернулся на остров и проявил фотографии. И смутно уловил в состыкованных краях какую-то странную закономерность. И интуитивно решил, что где-то существует какая-то дверь — или нечто похожее на дверь, — которая выпустит наружу… Иначе к чему все эти разговоры о ключе?
