Виктория Платова - Купель дьявола
Сейчас он меня поцелует.
Сейчас.
Я закрыла глаза. И ничего не произошло.
— Дайте мне ключ, Катрин, — снова сказал он.
И магия его волос, магия светлых глаз за стеклами очков тотчас же разрушилась. В очередной раз я почувствовала себя жестоко обманутой. Что за непруха в самом деле, что за дрянное лето и огрызок осени, в которых я не представляю для мужиков самостоятельной ценности. И Леха Титов, и даже жалкий Херри-бой воспринимают меня как средство, как багет для картины Лукаса, как декоративную деталь! Ни с чем подобным я еще не сталкивалась. Даже насквозь лживый Быкадоров был со мной не в пример искреннее…
— Дайте мне ключ… Исполните предназначение, Катрин!..
Опять началось.
— Какое предназначение, Херри?
— Вы знаете.
— С какой стати я должна что-то найти? Я даже не знаю, где искать. И самое главное — что… Пальцы Херри разжались.
— Я смотрю на эти фотографии с утра до вечера. Я потерял чувство реальности. Я уже почти не воспринимаю их. А вы — вы видите это впервые. Вам должно повезти. Новичкам везет даже на бегах…
Но я уже не слушала Херри-боя. Этот остров в Северном море — он странно действовал на меня. Все здесь было наполнено тайными и явными смыслами, дурацкими на первый взгляд совпадениями, которые вовсе не казались такими уж дурацкими. Вот и сейчас — за совсем короткое время Херри-бой выел мне плешь мифическим ключом…
…и я, обозленная и обалдевшая, вдруг увидела нечто. Нечто, что так подходило к ключу.
Замок.
Сначала я даже не придала этому значения и лишь несколькими минутами позже сообразила, что возможное решение может быть совсем рядом. Недаром же я так уцепилась за сцену экзекуции римского папы скорпионами.
Неожиданно мелькнувшая в самой подкорке мысль заставила меня вглядеться в нее пристальнее: рот старика в тиаре, измученного демонами, был широко открыт и подозрительно смахивал на замочную скважину: в самом примитивном ее воплощении. Кроваво-красные губы придавали ей налет изысканности и уводили от основного смысла. И все же, все же…
Оторвав взгляд от старика, я сосредоточилась на полулюдях-полускорпионах: уж очень активно их хвосты задевали лицо тиароносца.
Порнография ближнего боя, сказал бы Быкадоров. Именно этой, почти непристойной сцене выражение подходило больше всего. Я примеряла его исключительно к любовным играм, но только теперь поняла его истинный смысл.
Скорпионьи хвосты сплетались в каком-то причудливом танце, они ритмично чередовались друг с другом, они были так осмысленны…
— У вас есть бумага, Херри? — глупо спросила я.
— Конечно, — он насторожился.
— Дайте, пожалуйста…
— Вы что-то увидели? — Херри-бой с сумасшедшей надеждой посмотрел на меня.
— Еще не знаю. Дайте бумагу и ручку.
Херри метнулся к столу, стопки статей и каких-то документов полетели в разные стороны. Он вернулся через секунду и с готовностью протянул мне канцелярские принадлежности. Я улеглась прямо на фотографии и принялась переносить танец скорпионьих хвостов на глянцевую бумагу. Получилось очень похоже, недаром же я когда-то окончила художественную школу. Но, как оказалось, не обладала и миллионной долей таланта Устрицы.
Старательная копия сразу же потеряла смысл: всего лишь натуралистически изображенные членистоногие класса паукообразных.
— Ну? — выдохнул Херри-бой, пристально следя за моими манипуляциями.
— Ваш чертов художник, он действительно гений, — сквозь зубы процедила я. Херри-бой самодовольно улыбнулся.
Мои собственные скорпионьи хвосты выглядели отталкивающе, в них не было очарования расплаты за порок, и я решила избавиться от особенно вопиющих натуралистических деталей. Подавив в себе страсть к художественной копии, я взяла новый лист бумаги. Он совсем не хотел, чтобы его повторяли, Лукас Устрица, он разогнал всех своих учеников. Но он не знал, что уже после него будет барокко, рококо и классицизм. Он понятия не имел о модернизме и постмодернизме…
Поэтому — никаких излишеств и никакой отсебятины.
Я схематично нарисовала все те же скорпионьи хвосты — теперь это были совершенно простые линии: несколько штрихов, которые неожиданно сложились в некое подобие вензеля. Я упростила схему еще раз, отбросив, как мне показалось, ненужные движения. Вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево. И кружок посередине — вместо изогнувшегося дугой и готового ужалить хвоста.
Нет, это были не буквы — это было их слабое подобие. Я выбрала наиболее характерные, наиболее похожие на буквы штрихи. После нескольких неудачных комбинаций они сложились в совершенно бессмысленное слово.
TOLLE.
Я скомкала листок и отбросила его в сторону. Энтузиазм покинул меня, а наивные усилия найти то, чего нет, казались теперь смешными.
— Ну что, Катрин? — осторожно спросил Херри-бой.
— Ничего. Мне показалось… Но я ошиблась, Херри. Поддалась массовому психозу. Вы сами виноваты.
Херри-бой взял смятый листок, аккуратно расправил его и принялся рассматривать. Слишком долго он в него пялился — так показалось мне, — слишком долго, чтобы не решить загадку.
— Вы… — голос его прервался, и он посмотрел на меня. — Вы сделали это, Катрин. Вы разгадали то, над чем я бился все последнее время.
В невидящих глазах Херри-боя стояли слезы, он страшно побледнел — совсем как папа, бичуемый хвостами.
— Вы смеетесь, Херри.
— Нисколько. Вы знаете, что такое “Tolle”?
— Понятия не имею.
— Это латынь. А слово “Tolle” переводится как “Возьми”!
— Ну да! — меня прошиб мелкий пот.
— А теперь самое главное, — он снова вцепился в рукава моего свитера. — Что я должен взять, Катрин? Что именно?! И где?
Я пожала плечами.
— Ну откуда же я знаю…
— Вы знаете, Катрин. Вы должны знать.
— Почему?
— А почему вы вообще выбрали этот фрагмент? Только на центральной доске таких деталей около семидесяти семи…
— Что вы говорите!
— Я могу воспроизвести их, я чувствую каждый…
— Значит, не очень чувствуете, — не удержалась я, но Херри-бой пропустил мою колкость мимо ушей.
— Вспомните, почему вы остановились именно на саранче?
Хороший вопрос.
— На какой саранче? Здесь же скорпионы, если зрение мне не изменяет….
— Катрин! Для этого нужно хоть немного знать Книгу откровений. Пятая труба ангела возвещает о начале падения в бездну. А саранча нападает на каждого, кто не отмечен божьей печатью. В живописи ее изображения различны, Лукас ван Остреа прибег к такому ее воплощению…
— Скорпионы?
— Да. Почему вы выбрали их?
— Да нет, не их. Все дело в папе, в его тиаре и в его лице.
— А что в них особенного?
Да, Херри-бой, ты совсем оторвался от реальности, если уж считаешь, что в лице человека, пропитанного скорпионьим ядом, нет ничего особенного…
— Вы достали меня бреднями о ключе, Херри… И мне пришлось напрячься…
— Вы знаете, где он?
— Нет. Где ключ, я не знаю… Но, кажется, знаю, где замок. И если вы действительно знаете латынь и перевели слово…
— Я знаю латынь. И перевел слово правильно.
— Так вот, это ваше латинское “Возьми!” может относиться не только к ключу, но и к замку. Смотрите.
Я снова взяла чистый лист и нарисовала лицо папы — теперь я не заботилась о сходстве, для меня была важна схема. В этот раз все получилось гораздо лучше: во всяком случае, разорванный криком рот папы теперь уже окончательно приобрел вид замочной скважины.
— Что скажете, Херри? — самодовольно спросила я. Херри взял листок с моим рисунком; пальцы его крупно дрожали.
— Похоже на замок?
— Поразительно… Поразительно, Катрин… Я знал, что вы найдете. Вы не могли не найти… Я был прав… О, как я был прав… Вы посланы мне…
— Не говорите чепухи, Херри, — прикрикнула я на экзальтированного Херри-боя, и он немедленно заткнулся. И снова углубился в изучение моих бумажек.
Я и сама была заинтригована. Ведь речь шла не о картине, которую следовало бояться, а всего лишь о головоломке, которую необходимо было разгадать. И не такой уж трудной она оказалась.
— Я не понимаю только одного. Почему вы сами не додумались до этого, Херри?
— Я ждал вас. Мне нужны были вы, — совершенно серьезно сказал Херри-бой.
— Ладно, раз уж пошла такая пьянка… Не будем отвлекаться.
Я деловито собрала уже изрисованные листы. Теперь нужен еще один — обобщающий — лист. Следуя все той же схеме, я аккуратно перенесла на него рот — замочную скважину, затейливый вензелек с латинскими буквами и поместила это все в центр листа. Теперь оставалось скопировать линии с двух досок, и план готов.
Это действительно был план; но прямоугольник оказался не один (как мы с Херри решили в самом начале).
Два. Два прямоугольника, поставленные друг на друга. Вензелек оказался прилепленным сбоку. Закончив работу, я отодвинула листок и некоторое время любовалась делом рук своих.
