Ричард Штерн - Башня
Со смертью Берта Макгроу он тоже не имел ничего общего. Это правда или нет? Логика утверждала одно, чувства – другое. Поскольку он не состоялся как муж Зиб, она начала жить с Полем – да, она начала. А это способствовало инфаркту Берта Макгроу, если Патти не ошибается.
Так как тогда выглядит его роль?
Я рад, что ты задаешь мне этот вопрос, Господи.
Черта с два, рад.
Может, ты человек, приносящий несчастье?
Если вдуматься, то это абсурдно. Меня это касается, да. Я за что-то отвечаю, да. Но разве эти два слова неотделимы друг от друга? Если это все касается меня, если за это несу ответственность я, то нужно в эту цепочку включить и Бена Колдуэлла. Он неотделим от нее. Сегодня утром он это признал. А Гровер Фрэзи? Тоже. А Берт Макгроу? Безусловно.
Список начал расти со скоростью компьютера, и его возможности были почти неограниченны.
Кого же тогда это не касается и кто не несет ответственности? Невероятный вопрос, на который нет ответа».
Он с радостью включил в список виновников и чернокожего постового Барнса. И потом сказал сам себе: «Переходи тогда уже к целому поколению, приятель; может быть, ты начинаешь понимать, в чем тут дело. Может... ».
– Нат, – раздался вопросительно нежный голос Патти.
Он встретил ее грустную улыбку.
– Список готов, – сказала она. – Все фамилии до одной. Все адреса. Когда я всех переписала, почувствовала, что я уже как-то принадлежу к ним. Понимаете? Я, вероятно, не знакома ни с одним из них, но теперь знаю всех. Как будто, – она покачала головой, – я сознаю, что...
– Как будто это коснулось и вас? – ласково спросил Нат. – Как будто вы за них тоже отвечаете?
Перемена в ее глазах, на ее лице была просто невероятной.
– Вы это понимаете, да? Спасибо вам, Нат.
– Видимо, начинаю понимать, – ответил Нат.
30
19.02 — 19.23
Лейтенант полиции Джеймс Поттер сидел с капитаном и инспектором в большом уютном кабинете. На коленях Поттера лежал блокнот. Он говорил умышленно безучастным тоном: Джон Коннорс, цвет кожи – белый, пол – мужской, тридцать четыре года. – Он помолчал. – Вдовец. Бездетный. Профессия, хотя работал в последнее время нечасто, – жестянщик. – Снова пауза. – Три года назад у него было нервное расстройство. – Он выжидательно смолк.
Капитан спросил:
- Что случилось?
- У него умерла жена. – Лицо Поттера напоминало игрока в покер при большой ставке. Совершенно непроницаемое. – Умерла в камере. – Пауза. – От приступа. – Он снова умолк.
Инспектор спросил:
- Пьяница?
- Вообще не пила.
- Употребляла наркотики?
- Только одно лекарство. – Поттер подождал. – Инсулин. Она страдала диабетом. Ее забрали, потому что она спала и осталась лежать на тротуаре, и они подумали, что она пьяна.
Он аккуратно закрыл блокнот.
- Итак, ее сунули в камеру, и поскольку она не получила врачебной помощи, то умерла.
Капитан тихо спросил:
- Разве она не носила с собой никакой бумаги? Где бы стояло, что у нее диабет?
- Видимо, носила. – В голосе Поттера наконец появился призвук терпкой горечи. – Но, возможно, никто не потрудился ее поискать. Расследование было не слишком подробным. Единственный, кому это было нужно, – Коннорс, а он как раз тронулся.
В большом кабинете стояла тишина. Инспектор громко вздохнул.
Ну ладно, – сказал он. Слова его ничего не означали. – Так что он был зол на весь мир, но почему он выбрал именно «Башню мира»?
– Он не был сумасшедшим, – сказал Поттер. – Но «Башня мира» – последняя стройка, где он работал. Его уволили. Определенная связь здесь есть, но, возможно, человек должен быть не в своем уме, чтобы ее увидеть. Я не знаю. Я знаю только факты.
В каком-то странном смысле слова здесь была логика, которую чувствовали все трое. Власти убили жену Коннорса? Здание «Башни мира» было новейшим символом этой власти, да? Или нет?
Они сидели молча, размышляя об этом.
Потом инспектор произнес:
– Иногда мне кажется, что весь мир сошел с ума.
– Аминь! – ответил капитан.
Медленно, мучительно медленно женщины одна за одной влезали в матерчатую петлю. Некоторых приходилось буквально всовывать в мешок. Их ноги через отверстия торчали наружу. У всех без исключения глаза были расширены от испуга. Некоторые плакали. Некоторые молились.
Паоле Рамсей выпал номер двадцать два.
– Я не хочу ехать, – сказала она мэру, когда они вместе ожидали ее очереди. – Я хочу остаться с тобой.
Мэр, ласково улыбаясь, покачал головой. Это не была его широко известная предвыборная улыбка; эта улыбка приоткрывала его истинное «я».
– Я хочу, чтобы ты уехала, по чисто эгоистическим соображениям.
– Эгоизм, у тебя?
– Я хочу, чтобы ты уехала, – повторил мэр, – потому что больше всего на свете хочу видеть тебя в безопасности. – Казалось, за улыбкой мэр старался скрыть иронию над самим собой. – Я хочу этого больше, чем попасть в Белый дом. Ты нужна Джилл.
– Джилл уже взрослая девушка. Ты это прекрасно знаешь, – Паола осмотрелась по сторонам. – Где Бет?
– В канцелярии с Бентом. Они уединились на минутку.
– Я думала, она впереди меня.
Мэр и не помнил, когда последний раз солгал своей жене.
– Я не знаю, – ответил он и посмотрел в окно; спасательный пояс уже поднимался от крыши Торгового центра.
Генеральный секретарь выкрикнул:
– Номер двадцать один, пожалуйста!
Никто не отозвался. Он вызвал снова.
– Эй, – сказал кто-то, – это ведь вы! Это ваш номер!
Девица в бикини, танцевавшая в углу зала, прервала свой машинальный ритуал, потрясла головой, как будто хотела очухаться.
– Я думала, у меня сорок девять. – Она рассмеялась. – Это отлично. – Она помахала всем рукой и помчалась на посадку. Голая грудь ее подпрыгивала. – Вот и я, хоть и не в форме.
– Господи, – не выдержал мэр, – и эта – раньше всех? Почему?
– Обычно ты бываешь сдержаннее, Боб, – нежно улыбнулась Паола. – Она просто пьяна. И перепугана. Единственная разница между нами в том, что я не пьяна.
- И не раздета.
- Какое это сейчас имеет значение?
Мэр сердито взмахнул рукой.
– Я не настолько узколоб и не настолько старомоден, чтобы верить, что некоторые качества... – он неожиданно запнулся. – Нет, – закончил он с каким-то удивлением, – это и в самом деле не имеет значения? Есть вещи и поважнее.
– А для меня самое важное, – сказала Паола, – остаться с тобой.
– Нет, поезжай, – ответил мэр. Голос его звучал решительно и безапелляционно.
Они видели, как усаживают в петлю полуголую девицу. Кто-то бросил ей платье. Она удивленно вытаращила глаза и вдруг, как будто только теперь осознав свою наготу, закрыла грудь руками и заплакала.
- Что я наделала, – рыдала она, – я же не могу так...
– Поехали! – скомандовал шеф пожарной охраны, который руководил операцией. – Держись, девка, потом оденешься, целее будет.
Вопли девушки заглушил свист ветра.
Мэр взял жену за руку и подошел к окну, ставшему местом отправления.
– Как на аэродроме или на причале, – сказал он, – просто не знаешь, что сказать, правда?
Они стояли молча, держась за руки, и наблюдали, как спасательный пояс приблизился к крыше Торгового центра и завис над ней. Видели, как сержант вынул девушку из петли, как будто она вообще ничего не весила. Платье отлетело в сторону. Сержант одной рукой придерживал ее, чтобы не упала, другой поднял платье. Потом махнул рукой в сторону Башни и пояс двинулся в обратный путь.
Паола следила за тем, как он приближается:
– Боб.
– Да?
Она обернулась и взглянула мэру в глаза. Медленно, очень медленно покачала головой:
– Ты прав. Я не знаю, что сказать. Разве можно тридцать пять лет выразить словами?
Она закрыла глаза, потому что спасательный пояс уже проскользнул в окно и остановился, тихонько покачиваясь.
– Прошу номер двадцать два, – сказал генеральный секретарь.
Паола открыла глаза:
– Прощай, Боб.
– До свидания, – ответил мэр и ласково улыбнулся. – Не забудь сказать Джилл, что я ее очень люблю.
Сенатор, постучав, вошел в канцелярию. Губернатор сидел в кресле у стола. Бет присела на край стола и чуть покачивалась, скрестив длинные стройные ноги.
– Заходи, Джек, – позвал губернатор. Из зала к ним долетала смесь музыки и пения, образовывавших вместе какофонический контрапункт. Со стороны бара раздался взрыв смеха.
– Садитесь, – сказал губернатор, – мне эта вакханалия что-то не нравится.
– Я не хочу мешать.
– Глупости. – Губернатор помолчал. – Вы ведь не просто так пришли?
«Он всегда был проницателен, этот Бент Армитейдж, – подумал сенатор, – что хоть частично объясняет его успех в общественной деятельности. Человек не достигнет таких высот, как он, если не знает ближних своих».
