Ричард Штерн - Башня
Но ведь помогло? – вмешался Гиддингс.
Помогло, – подтвердила Патти, взглянула на Ната и улыбнулась.
– Прошу номер пятьдесят три, – сказал генеральный секретарь.
Пожарный Хоуард спросил его:
– А какой номер у вас?
Генеральный секретарь улыбнулся:
– Шестьдесят. До меня еще семеро.
– И один из них я, – сказал Хоуард. – У меня пятьдесят восемь.
Генеральный секретарь снова улыбнулся:
– Я вас поздравляю, – и добавил: – С вами приятно было работать.
– Пожалуй, – предложил Хоуард, – нам бы стоило вместе выпить. Когда все кончится.
– С превеликим удовольствием.
Сенатор подошел к Кэрри Уайкоффу. В руке он все еще сжимал подсвечник.
– В следующий раз, Кэрри, – негромко сказал он, – я разобью вам голову. Можете не сомневаться.
Она все еще сидела там, где губернатор ее оставил – на краю стола, чуть покачивая красивыми длинными ногами; ее спокойные голубые глаза все еще улыбались.
«Я всегда буду помнить ее такой, – подумал губернатор. – Всегда? Всегда. Целую вечность».
– Сейчас поедете вы, – сказал он. Увидев, что она собирается возражать, тут же продолжил: – Да, потому что я этого хочу, потому что я умоляю вас уехать, и если это звучит высокопарно, вы меня извините. В такие минуты человек хватается за высокие слова.
– Бент, – она запнулась. Ее глаза перестали улыбаться.
– Я не хочу закончить свою жизнь низким эгоистическим поступком, – сказал губернатор. Неожиданно он улыбнулся. – Собственно, и это тоже эгоизм, признаю. Не могу избавиться от своего позерства.
Он подошел к ней и протянул руку:
– Идемте!
Они вышли из канцелярии, держась за руки. В зале на этот раз все словно вымерло. Из приемника по-прежнему лилась музыка, но никто ее не слушал.
Губернатор сказал генеральному секретарю:
– Номер сорок девять пропустил свою очередь, Вальтер. Вот она.
Кэрри Уайкофф, увидев это, раскрыл было рот, но тут же молча закрыл его.
В зале было тихо.
Генеральный секретарь улыбнулся Хоуарду:
- Значит, я ошибся, – заметил он. – До меня их еще восемь.
Бет воскликнула: – Бент!
– С Богом, милая! – Губернатор заколебался, но все же улыбнулся: – И поймайте за меня отличную форель!
Отвернувшись, он быстрым шагом вернулся в опустевшую канцелярию.
– Шестьдесят один, – раздавался голос шефа пожарной охраны.
– Шестьдесят два!
Кэрри Уайкофф рванулся вперед. Сенатор загородил ему путь.
– У меня номер шестьдесят пять, – выдавил Кэрри и протянул руку с листком бумаги.
Сенатор мельком взглянул на нее, потом кивнул и шагнул в сторону:
- Точно.
Гигантская конструкция раскалялась все сильнее. Огонь поднимался все выше и выше, разгоняя вечерние тени.
На площади стало темно, и там включили прожектора. Фигуры, двигавшиеся в их лучах, бросали на стоявшее в дыму здание фантастические уродливые тени.
Толпа за полицейскими барьерами вела себя спокойно, никто не шумел и не кричал.
Постовой Шэннон сказал:
– Мне кажется, это похуже, чем в аду, Фрэнк.
– Ну да, – голос Фрэнка Барнса звучал спокойно и серьезно. – Не видно только несчастных грешных душ.
Высоко над ними, все еще в лучах заходящего солнца, снова вынырнул спасательный пояс и двинулся в свой бесконечный спуск на крышу Торгового центра.
– Ты думаешь, им удастся спасти всех? – спросил Шэннон.
Барнс развел руками:
– Даже если получится – этот ужасный день никто никогда не забудет. – Он помолчал и добавил: – Никто из нас.
– Семьдесят шесть! – объявил шеф пожарной охраны. Он уже охрип от дыма и усталости. Закашлявшись, он никак не мог остановиться, разрывая грудь глубоким давящим кашлем.
Сенатор отвернулся от окон. Ему стало тяжело дышать. Он окинул взглядом зал.
На противоположной стороне у противопожарных дверей белела скатерть, прикрывавшая останки Гровера Фрэзи. В кресле возле них сидел кто-то, обвисший как мешок, запрокинув голову с открытым ртом. Сенатор не знал, кто это, но как ему показалось, человек уже не дышал.
Бен Колдуэлл лежал на полу посреди комнаты, там, где упал. Его тело скорчилось в позе эмбриона. Он не двигался.
Официант, сидевший на полу, протянул сенатору бутылку. По его лицу блуждала безумная улыбка.
– Большое спасибо, – ответил сенатор. – Но я пока подожду. – Голос его звучал глухо и тяжело. Он с трудом выпрямился и направился в канцелярию.
Губернатор сидел в кресле у стола. Подняв на него взгляд, он улыбнулся и закашлялся. Когда приступ кашля прошел, сказал:
– Садитесь, Джек. О чем будем беседовать?
Оливер с Кронски извлекли мужчину из спасательного пояса.
– Поддержите его, – сказал сержант и добавил громче: – Дайте ему кислород!
Он махнул рукой в сторону Башни, и спасательный пояс медленно тронулся в обратный путь.
– Семьдесят семь! – сообщил Оливер по рации. – Фамилия Бухольц. Нужна медицинская помощь.
Он стоял, могучий и невозмутимый, как скала, не сводя глаз с окон Башни, пока Кронски потравливал страховочный конец спасательного пояса.
Здесь, на крыше Торгового центра, и раньше было холодно.
Теперь же, в последних лучах заходящего солнца, мороз пробирал прямо до костей. Кронски потопал ногами и начал тереть руки.
– Здесь и белый медведь бы закоченел, – сказал он.
По сержанту не было заметно никаких признаков испытываемых им неудобств.
– Вспомните о тех беднягах наверху, – сказал он. – Уж у них-то тепла хватает с избытком. – И тут же: – Смотри! – У него впервые сорвался голос. – Смотри! Пояс сорвался.
Спасательный пояс вылетел в окно.
Он начал падать под собственным весом, описывая огромную дугу, все быстрее и быстрее, подпрыгивая и раскачиваясь, как сумасшедший.
– Господи Боже, – вскричал Оливер, – все кончено! – Он махнул рукой.
В окно проскользнул, как змея, основной трос, и его конец болтался в воздухе, потому что его оттягивали все еще державшиеся узлы. Трос расплавился от раскаленной балки, к которой был привязан, и теперь падал и падал в пропасть.
– В сторону! – крикнул сержант и отскочил сам, потому что тяжелый трос со свистом хлестнул по месту крепления к крыше, потом замер.
Оливер пытался рассмотреть, что происходит за окнами.
Протянул руку:
– Бинокль!
Он молча обшарил биноклем весь ряд окон банкетного зала, потом опустил его болтаться на ремешке и медленно поднес ко рту рацию:
– Крыша вызывает трейлер.
– Трейлер слушает, – отозвался Нат.
Голос Оливера звучал монотонно:
– Трос лопнул. Спасательный пояс упал вниз. Пустой.
Нат тихо произнес:
– Господи Боже!
– Но это уже не важно, – продолжал сержант. – Я не вижу, чтобы там кто-то двигался. Думаю, все кончено. – Он помолчал. – Мы сделали все, что могли, но этого оказалось мало.
Было 20. 41. С момента взрыва прошло четыре часа восемнадцать минут.
Гибель Богов. Эпилог.
Они молча шагали в вечерней прохладе, квартал за кварталом, без всякой цели, погруженные каждый в свои мысли.
Наконец они остановились, как будто услышав неведомый сигнал, остановились и оглянулись.
Шпиль гигантской Башни отражал последние лучи солнца. Под ним в густевших сумерках светился раскаленный каркас. Уже не казалось, что он корчится в муках. Он казался тлеющими углями, остывавшими в потухшем костре.
– Сержант был прав, – заметил Нат. – Мы сделали все, что могли, но этого оказалось мало. Может быть, мы сделали не все, – тихо добавил он странным тоном. – Может быть...
– Все уже кончено, – ответила Патти, – Не думайте больше об этом и продолжайте свой путь.
– Куда?
– Вперед, – Голос Патти звучал ласково. – Вперед, а не назад. Человеку нельзя возвращаться. – Она помолчала. – Все это уже позади. Все.
И они снова зашагали вперед. Вместе.