Татьяна Степанова - 29 отравленных принцев
— Что-то вы путаете. — Симонов усмехался, но усмешка его уже не была ни снисходительной, ни ленивой, ни лукавой. Катя заметила, что он начинает злиться.
— Возможно. Как не запутаться, когда вы воевали какими-то зигзагами, Серафим Николаевич. То за тех, то за других. Это, Екатерина Сергеевна, кстати, ответ на вопрос, — сказал Лесоповалов притихшей Кате, — за кого сейчас воюют? Кто заплатит больше, разве не так, Серафим Николаевич? Да и про засаду ту в ущелье, и про «иное поле тоже слухи ходили, ваше имя то там, то тут лова всплывало. Кто больше заплатит, а?
— Нашли кого жалеть и что вспоминать, — хмыкнул Симонов. Он слегка побледнел, но держался по-прежнему уверенно, — вы там были, в тех отрядах? А знаете, кто был? Мне, может, орден надо дать за то, что я… Эх, да что с вами говорить. Вы вон с одним Закаевым и Басаевым справиться до сих пор не можете. А я… Там таких знаете сколько было среди тех штурмовичков-покойничков? А деньгами меня попрекать не надо. Я тогда деньги своей кровью зарабатывал. Себя не жалел. Ни за чьими спинами не прятался.
— При разгроме абхазского отряда, по имеющейся у нас информации, погиб ваш друг, с которым вы и уехали воевать в Абхазию, — сказал Лесоповалов, — он ведь, кажется, поэт был — молодой, известный. Бард, да? Пулю схлопотал парень, когда отряд, кем-то преданный, в горах попал в засаду.
Симонов выпрямился.
— По поводу этого происшествия я уже не раз давал объяснения в той конторе, откуда, как я догадываюсь, вы получили компромат на меня, — произнес он медленно, — со всем этим давно покончено. Ясно вам? Я больше к таким делам отношения не имею. Ни на чьей стороне не воюю. Тихо живу, перековал, так сказать, меч на орало. Штык в землю воткнул. И давайте больше не будем, а? Давайте эту гнусную прелюдию кончать. Я вам не пацан, чтобы меня вот так прилюдно мордой об стол… И прошу крепко запомнить: Симонов Серафим товарищей не продавал и не продаст. Ас Сашкой Бардашевым тогда в Абхазии так вышло. Случайно вышло. Я перед ним не виноват. Точнее, виноват, что предупредить его не успел. Меня ранили тогда. Так что кончим ломать эту комедию, — Симонов постепенно распалялся. — Что я, совсем тупой, не понимаю? То к тачке моей прицепились. Теперь про Абхазию вспомнили. Что я, дефективный, чтобы ко мне с такими ключами подбираться? Ну? Вам что от меня нужно?
— Нам от вас, как и от всех свидетелей по делу об убийствах гражданина Студнева и гражданки Воробьевой, нужна правда, — невозмутимо ответил Колосов.
— Ну уголовка, ну прямо достала меня, — интимно пожаловался Симонов Кате. — И как вы с ними тут только работаете?
— Терплю изо всех сил, — в тон ему ответила Катя, — со свидетелями порой еще сложнее работать.
— Правда? — Симонов усмехнулся, сразу остыл. — Только не со мной. Мы бы с вами быстро поладили. Хотите — признаюсь? Еще ни разу не был знаком с таким милым милиционером. Но все другие мои знакомые женщины на отсутствие взаимопонимания с моей стороны не жаловались.
— И Елена Воробьева тоже? — спросила Катя.
— Что — Елена Воробьева?
— Ну, у вас было с ней взаимопонимание? Вы ведь пи с ней знакомы.
— Знаком был. А вот взаимопонимание что-то не очень. Не замечал.
— Вы сами себе противоречите. У вас ведь были с Воробьевой близкие отношения.
— Для девушки вашего нежного возраста, хоть и с погонами, хоть и в форме, такие вопросы мужчине моего почтенного возраста задавать просто неприлично, — сказал Симонов.
— А это не вопрос. — Катя мстила ему за то, что он заставил ее краснеть. — Мы знаем, что у вас с Воробьевой был роман. Более того, нам известно, где вы с ней встречались. В квартире на Университетском проспекте, интересно, кровать двуспальную кто из вас покупал — она или вы?
— Ну молодежь пошла, — Симонов отвернулся от Кати и обращался теперь к Колосову, — вот так взглянешь нее — чистый ангелочек. Впору жениться, гнездо свить. А заговорит — полный рот ядовитых булавок.
— В среду двенадцатого августа вы были на квартире Воробьевой? — спросил Колосов.
Симонов не отвечал.
— По-моему, вы совсем не о том меня спрашиваете, — сказал он наконец.
— Я знаю, о чем я спрашиваю. Учтите, мы сейчас вас дактилоскопируем, сличим ваши отпечатки с отпечатками, найденными в квартире Воробьевой. — Колосов блефовал. Весь дактилоскопический материал из квартиры для идентификации непригоден.
— Ну, заезжал я к ней, — сказал Симонов, —и что с того?
— Во сколько заезжали? Точное время?
— Ну, днем. Как она из ресторана ушла, так мы сразу и…
— То есть, вы из ресторана уехали вместе?
— Ну да. Я довез ее до дома.
— А зачем Воробьева в то утро после ночной смены заезжала в ресторан? Разве не для того, чтобы там встретиться с вами? — Коросов бросал вопрос за вопросом.
— Вы ж все знаете. Чего меня тогда мурыжите? Успели, видно, все сплетни в ресторане собрать, — Симонов поморщился. — Что за люди! Языки, как у гадюк, отрубать прямо надо языки… Ну, точно. Ко мне в тот день Ленка приехала.
— Значит, вы заранее договорились с ней о встрече?
— Нет, спонтанно все вышло. Она знала, что я там утром в баре торчу. Ну, темперамент взыграл — приревновала. Видеть меня захотела, соскучилась, примчалась. Мы и поехали домой к ней.
— И что дальше?
— Сам догадайся, — нехотя буркнул Симонов. — Умный.
— Во сколько вы уехали от Воробьевой? — спросила Катя.
— Не помню. Часа в два, может, в три. У меня дела были в городе.
— А сок вы с Воробьевой не пили грейпфрутовый? — тихо спросила Катя.
— Нет, сок мы не пили, — Симонов посмотрел на нее и спросил в свою очередь: — Что, кончились булавки ядовитые или есть еще в запасе?
— Скажите, это ваша безделушки? — спросил Никита, выкладывая на стол золотой медальон с гильзой. — Святой Георгий — покровитель воинов, в том числе и бывших наемников? Так?
— Нашелся мой дружочек! — Симонов, казалось, искренне обрадовался. — А я все голову ломал — где я его потерял? Можно забрать?
— Нет. Это вешдок по делу. Изъят нами на квартире Воробьевой после ее убийства. Значит, вы признаете — ваша вещь?
— Вы мне только убийство не шейте, не надо, — сказал Симонов, — эти вот приемчики с вещдоками, отпечатками, соками грейпфрутовыми мы уже проходили.
— Где? — поинтересовался Колосов.
— В театральном училище. А еще раньше в драмкружке. — Симонов начинал огрызаться. — Я вам повторяю: не о том меня спрашиваете. Совсем не о том. Я все жду главного вопроса, и, знаете, мне скоро надоест ждать.
— Но-но, потише, — сказал Лесоповалов, — идет официальное расследование.
— Только расследуете вы не с того конца, — презрительно бросил Симонов, — нашли, на чем подловить — медальон потерянный, Абхазия… Это знаете как называется? Дурдом, вот как.
— А что, у вас есть для нас какая-то полезная информация? — спросил Никита.
— Может, и есть. Смотря по тому, каким будет ваш целующий вопрос — дельным или снова дурацким. — Симонов посмотрел на Колосова, закурил сигарету. — Ну?
Однако следующий вопрос задала Катя:
— Вы присутствовали на ужине в ресторане, устроенном певицей Авророй? — спросила она. — Вас сама Аврора пригласила лично?
— Конечно, лично. Она ко мне неравнодушна, проказница. — Симонов живо обернулся к Кате. — Я вам секрет открою — обычно я нравлюсь женщинам с первого взгляда. Вам тоже — нет?
— Я еще не разобралась, — ответила Катя, — кажется, вы не совсем мой тип. Меня, будь он жив, больше привлек бы ваш приятель Максим Студнев.
— Фотомоделями, значит, увлекаемся. Журнальчик XXL случайно не читаем на сон грядущий? Ну, вы меня вконец разочаровали, девушка, со Студневым-то. Впрочем, вкусах женских не спорят. Если по правде, Студня девки любили, прямо на шею вешались. Многое ему прощали. А он жаден был до удовольствий плотских, как говаривал один старый маститый мхатовскнй трагик. Он вообще жадный был по натуре — Студень-то покойный. За жадность свою и погиб бедняга.
— То есть как? — сказал Колосов. — О чем вы, Серафим Николаевич?
— А, наконец-то, снова вспомнили мое имя отчество. А то все — наемник, продажная шкура… — Симонов печально покачал головой.
Чем больше Катя за ним наблюдала, тем яснее убеждалась, что перед ними — пусть и очень привлекательный внешне, даже обаятельный и неординарный, но все равно — типичнейший хронический алкоголик. Манера речи Симонова, его жесты, мгновенная смена настроений, риторические вопросы, актерские паузы, гримасы — все говорило об этом. Увы, с таким невеселым выводом приходилось считаться. Хотя было отчего-то безумно жаль…
— Серафим Симонов и правда имеет что сказать нашим правоохранительным органам в вашем лице, — изрек Симонов. — И вежливое обращение он ценит. И не дурак он, и не шкура продажная, как некоторые тут думают.
— Да никто не думает, — пылко возразила Катя, решив, что с алкоголиком надо придерживаться в разговоре совершенно иной тактики, — если я вас чем-то обидела невольно — извините. Вы про главный вопрос тут упоминали. Что-то я никак суть не уловлю — женский ум, что поделаешь? Просветите, подскажите — в чем этот главный вопрос заключается?
