Ирина Лаврентьева - Круг обреченных
Лена пыталась отогнать ее рукой, и тогда разливающаяся по всему телу боль возвращала ее к действительности. И черная пустота засасывала сердце. Не было никаких эмоций. Просто все внутри нее превратилось в огромную черную дыру.
Ей казалось, что она видит собственное сердце — маленький трепещущий комочек, стремительно летящий в никуда.
Сознание оставляло ее, чтобы через какое-то время снова вернуться болью. Иногда выскакивали неожиданные мысли: нужно купить Котьке арбуз. Он ужасно обрадуется. Витька вытащит арбуз из багажника, согнется, словно это стопудовая гиря, они будут смеяться. Мы будем петь и смеяться, как дети… Вити нет. Как это? Она никак не могла представить Витюшу — большого, бородатого, смеющегося Витюшу и… Даже в мыслях она не могла произнести это. Впустить в себя слово «смерть». Вдруг представила, как она должна будет сказать об этом Кирюше… И заплакала.
За окном стихал дождь. Шумный гомон июльской грозы перешел в монотонные звуки. Сквозь них прорывался иногда другой звук: словно где-то вдалеке что-то гудело. Какой-то мотор, что ли. Веревки больно впивались в руки, и это отвлекало.
Сгущались поздние летние сумерки. Комната тонула в полумраке. Лена повернула голову. Увидела на окне металлическую решетку. В памяти возникли чьи-то строки:
Ты будешь, как хину, глотать тоску, И на квадраты, словно во сне, Будет расчерчен синий лоскут Черной решеткой в твоем окне…
За стенкой не переставая стонала Лелька. Дверь бокса отворилась, и на пороге вновь возникла высокая женщина с распущенными волосами.
— Ну что? Как ты тут? — пьяным голосом спросила женщина.
Она подошла, села около Елены на пол.
— Выпить хочешь?
— Что?
— У меня водка с собой. Я ее спрятала, — захихикала женщина.
Она достала из-за пазухи пластиковую бутылочку из-под кока-колы.
— Олежка думал, я сюда так и попрусь, без водяры. Фиг ему. Выпьешь?
Этот пьяный голос, эта мерзкая баба окончательно вернули Елену к действительности.
«Костя!» — подумала она.
— Послушайте, развяжите меня. Мне больно, у меня руки затекли.
— Не, это нельзя. Выпить дать могу, а развязать — нет. Ты уж извини.
Выпьешь? Зря. Хватанула бы напоследок. А то завтра тебя Рустамка заразит, и все. Три дня — и готова.
Женщина приложилась к бутылке, занюхала рукавом.
— Ты куришь?
— Нет.
— Не куришь, не пьешь… Что же ты делаешь?
— Как тебя звать?
— Карина. Я закурю.
— А меня — Лена. Курите.
Вспыхнул огонек зажигалки, осветив лицо женщины…
«Да она молодая совсем. И красивая», — отметила Елена.
— Давай поболтаем. Скучно мне, — затянулась женщина.
— Вы кто?
— Я? Я дерьмо. И Рустам дерьмо. Здесь все полное дерьмо. Из тебя тоже мешок дерьма сделают. Как они все мне надоели!
— Послушайте, развяжите меня! Мне нужно в туалет.
— Брось ты. Ничего тебе не нужно. Сбежать тебе нужно.
— Да. У меня маленький сын. Если я погибну, он останется один. Слышите?
Лена попыталась приподняться и упала на постель. Боль мгновенно захлестнула все тело.
— Сы-ын. Это Хорошо. А у меня нет детей. — Карина снова приложилась к бутылке. — Фу-у. Надо было хлеба взять. Рустам мне рожать не разрешал. На аборты меня таскал. Сам, за ручку. Чтобы без проколов. Сколько же я их сделала?
Сколько бы я могла иметь детей? Нет. Наши дети — это ампулы. Вирусы, бактерии.
Наши жены — пушки заражены, — хрипло рассмеялась она. — У нас цель была. У него то есть. У меня ничего не было. И вот он обосрался, понимаешь? Они нас не выпустят, понимаешь? А я думала, уедем. Я рожу девочку. Я ведь молодая еще.
Нет. Не уедем. Здесь и подохнем.
— Давайте уйдем вместе.
— Ты что, дура? Я же преступница. Нацистская, ха-ха. Нет, правда. Я отсюда только за бугор могла слинять. Но обломилось.
— Развяжите меня. У меня сын…
— Что ты заладила? Сын… Почему один-то останется? У тебя мужа нет, что ли?
— Не знаю, — едва выговорила Лена. — Зверев сказал…
— Кто?
— Зверев.
— А-а-а, эта паскуда? — Карина разразилась отборным матом. — Это он, сволочь, приказ дал, чтобы меня на глазах Рустама двое его жеребцов… Все просчитал. Рустам — он же восточный человек, понимаешь? У него мозги на этот счет перевернуты. Я теперь для него грязь, падаль. Он и смотреть на меня не хочет, понимаешь? А я всю жизнь на него…
Она жадно затянулась.
— Ну и зачем вам все это?
— А что другое? — закричала Карина. — Что у меня есть другое? Ни-че-го!
Она замолчала. В тишине вновь послышался гул.
— Опять вертолет.
— Вертолет?
— Ну да. Что-то разлетались они. На заливе штормит. Может, потерялся кто-нибудь…
— Карина! Развяжите меня! Если меня поймают, я ничего не скажу, клянусь. Ради мальчика моего, я вас умоляю!
Тишина разорвалась телефонным звонком, — Погоди. Это в коридоре. Проверяют нас. А ты говоришь — развяжи…
Женщина вышла.
Лена зажмурилась, сгоняя слезы. Нет, ничего у нее не выйдет.
Из-за закрытой двери послышался громкий истерический смех. Карина что-то говорила вслух, то удаляясь от двери, то приближаясь.
— Карина! — изо всех сил закричала Лена. Дверь отворилась.
— Мне надо в туалет!
— А, это ты, — удивилась женщина. — Я про тебя забыла.
— Развяжи меня! Мне надо в туалет, слышишь?
— Представляешь, они все, считай, покойники, — не слушая Лену, заговорила Карина. — И Беседин, и Зверев, и Олег. И Рустам тоже. А я? Почему он меня оставил? Это он звонил. Из коттеджа. Я, говорит, за нас отомстил.
— Развяжи меня!
— А что… Теперь можно. Все равно.
* * *
…Дождь стихал.
— Открой окно, Алексей, — приказал совершенно захмелевший Беседин. — Что-то я перебрал нынче…
«Открой окно, закрой окно. Мальчика себе нашел…» — раздраженно думал Зверев, отрывая грузное тело от мягкой кожи кресла.
В комнату ворвался напоенный послегрозовой свежестью воздух.
— Как хорошо, — вдохнул полной грудью Беседин. — Сейчас допьем и выйдем, прогуляемся по берегу. Скажи охране, чтобы собак не спускали. А то порвут еще. Собаки пьяных не любят, — усмехнулся он. — Вот за кордоном я так никогда не напиваюсь. Там другая жизнь, Алексей! Словно другая планета.
Франция… Италия… Испания… Энергию дает солнце, а не водка. Легкие, прекрасные вина. Чтобы поднять настроение, а не забыться в тяжком хмелю.
Красивые женщины. Теплое море. Мы уедем туда, Леша. Из этой страны надо сваливать. Скифы, азиаты! Черт его знает, что здесь будет завтра. Поверь моему чутью: в воздухе пахнет жареным. Самое великое умение — это умение вовремя уйти.
Беседин опрокинул рюмку, зажевал ломтиком севрюги.
— Надо отправить ребят за добавкой. Есть хочется. Да и выпить надо.
Хочется, Лешенька, надраться вусмерть. Меня такое желание посещает только на Родине. После возвращения из зарубежья. Акклиматизация, ха-ха. Позвони на КПП.
Пусть смотаются в ресторан, подкупят жратвы и выпивки.
Пока Зверев отдавал по телефону соответствующие распоряжения, Беседин пробежался глазами по оставленным Каримовым листкам бумаги.
— Кто бы мог подумать, что Рустамка воссоздаст своего монстра из пепла, из ничего? Я и не рассчитывал на такой подарок, если честно. Но видишь, как получается, Леша? Прямо по пословице: деньги идут к деньгам. Мы получаем колоссальные инвестиции под строительство порта. Да еще и бакоружие. С таким капиталом незачем оставаться в этом болоте, в этой убогой стране. Оставим здесь своего человека. Я уже приглядел одного способного парнишку из окружения покойного Фонарева… Все изумительно просто. Открываются липовые фирмы. В данном случае — строительно-монтажные. Инвестиции под строительство порта переходят на счета этих фирм. Но не задерживаются там, как ты понимаешь. А перекачиваются к нам, в зарубежный банк.
Парнишка — я сделаю его своим первым заместителем — имеет свой счет в этом же банке. Человек должен быть заинтересован в результатах своего труда, не так ли? Это только одна статья доходов, Алексей. Весьма немалая. Теперь еще и бакоружие. Рустам подготовит документацию, даст образцы препарата. Мы сможем организовать производство в Иране. Быть совладельцами фирмы-производителя. Мы будем очень-очень богаты, Леша. Какие горизонты! Рустама с Кариной уберем сразу же после подготовки необходимых документов. И всю твою свору, которая в курсе событий… А ведь я мог бы убрать и тебя, Лешенька, — вдруг пьяно рассмеялся Беседин. — На черта ты мне теперь нужен? Помнишь, как ты шантажировал меня пропавшим сыном? — Беседин погрозил Звереву пальцем. — Ну да ладно. Я не злопамятен. Я беру тебя с собой в даль светлую. Слышишь, Мюллер?
«Это мы еще посмотрим, кто кого возьмет, — думал Зверев, — это ты за кордоном можешь выдавать себя за воротилу российского бизнеса, „бензинового короля“. А здесь… Здесь скорей моя, таких, как я, вотчина. Так что король может оказаться голым… И в твою благотворительность, жадная обезьяна, что-то совсем не верится. А твой способный парнишка может и со мной сотрудничать…»
